Версия для печати

Заниматься наукой изолированно в современном мире невозможно

Всеволод Белоусов, д.б.н., член-корреспондент РАН, директор ФГБУ «Федеральный центр мозга и нейротехнологий» ФМБА России, рассказал о Гордоновской научной конференции по редокс-биологии и о том, как в новых реалиях развивается сотрудничество с зарубежными коллегами.

Насколько эта конференция значима в череде научных мероприятий?

Гордоновские международные научно-практические конференции проводятся с 1931 года. Их тематика охватывает исследования в области биологических, химических, физических наук и связанных с ними технологий. На сегодняшний день это одна из наиболее престижных научных конференций в мире.

Я не в первый раз участвую в Гордоновской конференции, посвященной редокс-биологии. Её инициировал в 2006 году Вадим Гладышев, наш соотечественник, профессор медицинской школы Гарвардского университета. Как и все Гордоновские конференции, она проводится раз в два года и собирает от 150 до 200 ведущих специалистов и наиболее талантливых молодых учёных в данной области.

У Гордоновских конференций есть интересные правила. Первое – для того, чтобы учёные могли свободно рассказывать неопубликованные данные, на мероприятиях строго запрещена любая видео или аудио запись, и даже фотосъемка. Журналисты не допускаются. Материалы и тезисы докладов не публикуются. Второе – один докладчик не может выступать на двух конференциях подряд. Это сделано для того, чтобы дать возможность разным учёным рассказать о своих достижениях и работах и находить новые имена в науке.

Вы представляли на конференции свои исследования по редокс-биологии?

Начиная с 2008 года я действительно выступал на Гордоновских конференциях с докладами. В этом году в Испанию я был приглашен президентом конференции в качестве модератора секции, посвященной технологиям и методам исследования в редокс-биологии. В этой области находится основная моя работа – создание молекулярных технологий для редокс-биологии. На секции прозвучали доклады ученых из Франции, США, Канады, ЮАР, Швейцарии, Германии и других стран.

Сейчас многим российским учёным отказывают в участии в международных научных форумах, а вас пригласили на престижную конференцию в качестве эксперта. Как это получилось?

Вы имеете в виду, что сильнее, наука или политика? На этот вопрос в каждой организации свой ответ, в зависимости от ее структуры, целей деятельности и т.д. Гордоновские конференции – квинтэссенция научной мысли. Организаторы не хотят ставить политику выше науки, но какие-то другие организации могут реагировать иначе. Изначально конференция создавалась учёными, поэтому, я думаю, и сейчас ее организаторы руководствуются исключительно принципами науки.

Я погружен в это сообщество уже много лет. В 2017 году я организовал подобное событие в России. Это была конференция Европейской молекулярной биологической организации с участниками из разных стран мира. Неделю мы плыли из Москвы в Санкт-Петербург на корабле, вместе работали и отдыхали. Мы очень хорошо друг друга знаем, эти люди любят Россию, уважают ту работу, которую мы делаем. Поэтому я с трудом представляю, чтобы персональные отношения этих людей ко мне и моим коллегам в России могли измениться в негативную сторону.

В научном сообществе личные контакты всегда были и остаются приоритетными. Если вы не погружены в международное научное сообщество, никакая политическая конъюнктура не создаст ваш авторитет там. Это не зависит от вашего статуса в политике. В той же мере верно и обратное. Да, правительства некоторых стран ограничивают или даже запрещают международные научные контакты, но это наносит ущерб прежде всего самим этим странам.

Если всё же сотрудничество в вашей области исследований будет приостановлено, пострадают ли российские проекты от этого? Есть ли уже решение, как действовать в случае разрыва научных связей и коллаборации?

Продолжать или нет совместные научные проекты – это часто не вопрос официальных бумажек. Все мои известные научные статьи так или иначе сделаны в коллаборации. Поймите, любое исследование, будь то российское, европейское или американское, выигрывает от коллаборации, потому что ни в одной лаборатории мира нет всего комплекса технологических и методологических ресурсов, чтобы выполнить исследование в полном масштабе, на высоком мировом уровне. Конечно, можно делать науку на уровне одной лаборатории, но любое исследование выигрывает от привлечения дополнительной экспертизы и ресурсов.

Пострадают ли сегодня эти коллаборации, сказать сложно, еще прошло слишком мало времени, да и существенных разрывов, по крайней мере в моей области, не было.

Ситуация сегодня выглядит так: наши зарубежные коллеги получают от своих правительств различные разъяснительные бумажки о том, что в настоящее время контакты с российскими учеными не поддерживаются. И, конечно, мы получаем сообщение: «Ребята, давайте поставим такой-то проект на паузу, так как мы опасаемся, что нас привлекут к ответственности». Через какое-то время они получают другую бумагу, где позволяется завершить уже существующие совместные проекты. Это немного развязывает руки и сотрудничество продолжается.

Если говорить про европейские и американские организации, то практически везде есть какие-то официальные предупреждения или запреты. Но они не обязательно распространяются на всю российскую науку.

Например, наши бельгийские коллеги получили список российских университетов, с которыми им нельзя сотрудничать. Это те вузы, ректоры которых сделали определенные политические заявления. То есть действует принцип ответной реакции: если вы ставите политику выше науки, то и мы вынуждены так делать. Федерального центра мозга и нейротехнологий ФМБА России, которым я руковожу, а также Института биоорганической химии РАН, где у меня также есть аффилиация, в этом списке не было, и коллеги из Бельгии облегченно вздохнули.

На персональном уровне все те, кто со мной сотрудничал, взаимодействия не прервали. Если под политическим давлением сотрудничество будет принудительно разорвано, то наука, конечно, серьезно пострадает.

На ваш взгляд, можно заниматься большой наукой в отдельно взятой стране или лаборатории?

Заниматься наукой изолированно в современном мире невозможно, она погружена в международное пространство. Наука, помимо всего прочего, довольно конкурентное сообщество. Выигрывает тот, кто быстрее, у кого больше ресурс, кто может привлекать дополнительные исследования и экспертизы. Поэтому, если какой-то учёный сидит у себя в лаборатории и ему кажется, что он гениален, но никто не может посмотреть и оценить его достижения, то он погружается в некую иллюзию, что делает что-то интересное и ценное.

В науке нужен постоянный фидбэк от коллег, которые критикуют и задают дополнительные вопросы. Это подтягивает работу учёного на более высокий уровень, даёт более широкий взгляд на изучаемую область. В том числе для этого делается и рецензирование научных статей в журналах, и проводятся Гордоновские и другие подобные конференции.

Научные контакты по возможности нужно поддерживать, и разрывать их, на мой взгляд, преступно в отношении дальнейшего развития. Подобная ситуация уже была в нашей стране в 90-х. Потребовались десятилетия для восстановления, и не во всех областях удалось полностью наверстать упущенное, например, в науках о мозге. Понятно, что там была другая причина – недостаток ресурсов и финансирования. Сейчас финансирование и ресурсы есть, но и время уже изменилось, и мир изменился. Невозможность заниматься наукой на мировом уровне может привести к катастрофическому отставанию.

Конечно, у нас есть задел, конкретно в моей области, который позволит нам некоторое время двигаться самостоятельно. Несколько моих лабораторий занимаются молекулярными технологиями – флуоресцентными сенсорами, инструментами метаболической инженерии, управлением активностью тканей и органов, – в которых мы задаем тон, мировой уровень. Но, как организаторы науки, мы не можем думать только про свои лаборатории.

Придерживаются ли такого же мнения ваши зарубежные коллеги?

Абсолютно. На Гордоновской конференции в Испании ко мне подходили коллеги, и те, кто были раньше в России, и те, кто наслышаны о наших мероприятиях – все хотят к нам приехать. У всех одно мнение и желание – чтобы ситуация в мире стабилизировалась и учёные могли спокойно продолжать практическое взаимодействие и сотрудничество, которое выстраивалось не один десяток лет.