Версия для печати

Государство отказалось от широкого фронта научных исследований

Как сообщил 15 января вице-президент Российской академии наук Алексей Хохлов, РАН до 1 апреля назовет перспективные и бесперспективные научные темы на 2019 год. Сейчас в академических институтах по государственному заданию разрабатывается около 10 тыс. тем. «Отделениям РАН и академии в целом предстоит оценить результаты за 2017 год по этим темам», - подчеркнул академик Хохлов. После аттестации каждой теме будет дана оценка. К первой категории отнесут актуальные темы, финансирование которых продолжится. Научные исследования второй категории также будут проводиться, но уже под «более пристальным вниманием». Темы третьей категории признают неактуальными, в 2019 году их финансировать не станут, передает «РИА Новости». Оставшиеся средства планируется направить на открытие новых лабораторий. Предложения по новым перспективным исследованиям сформируют во втором полугодии 2018 года.

Помимо сугубо «прикладных», если можно так сказать, последствий для нескольких тысяч исследователей, это решение отчетливо демонстрирует еще и эволюцию в подходах и государства, и самой РАН к формированию государственной научно-технической политики. В частности – политики в области фундаментальных исследований. Ведь лозунг «широкий фронт науки» - исторически всегда был отличительной особенностью отечественной академической науки. В качестве характерного примера можно привести отрывок из интервью, которое дал в 1998 году тогдашний Министр науки и технологий РФ, впоследствии – президент РАН (2013–2017), академик Владимир Фортов «Независимой газете» (см. «НГ» от 04.02.1998 г.):

– Как вы относитесь к заявлениям о том, что концепция «широкого фронта научных исследований» уже не годится для России и нам нужно переходить к «концентрации сил и средств на приоритетных направлениях»?

– Если говорить о фундаментальных исследованиях, то там выделять какие-то направления, на которых нужно концентрировать усилия, – рискованно и опасно. Фундаментальная наука и отличается прежде всего своей непредсказуемостью, и весь исторический опыт нас учит, что прорывы бывают как раз там, где их не ожидали.

Классический пример. Эрнст Резерфорд считал, что ядерная физика большого развития иметь не будет. Другой пример – с высокотемпературной сверхпроводимостью. Искали этот эффект на металлических сплавах, структурах типа электропроводящих полимеров, а керамиками не очень интересовались. Тем не менее прорыв произошел именно в этом направлении. Примеров такого рода – множество. Поэтому планировать открытия в фундаментальной науке не удавалось пока никому.

Что касается прикладных исследований, то концентрация усилий на отобранных направлениях здесь общепринята. Страны формулируют приоритеты, исходя из своих возможностей, наличия кадров, материальной базы, рыночных перспектив и много другого, что позволяет надеяться на успех в конкурентной рыночной борьбе.

Это не только у нас, но и во всем мире. Вы знаете, что американцы отказались от проекта строительства крупнейшего ускорителя в Техасе и направили деньги на создание установки, которая сооружается сейчас в Европе, в ЦЕРНЕ – Большой адронный коллайдер (LHC). До лучших времен приостановлены работы по сверхзвуковой пассажирской авиации. То же самое сделали и мы. Таких примеров более чем достаточно.

В технологиях и в прикладных работах единым фронтом сейчас никто не ведет исследований. В мире есть четкое разделение труда. Например, домашние видеомагнитофоны и ручные видеокамеры – это приоритет Японии. Гражданское авиастроение сосредоточено в США, Европе и России.

У нас в стране сформулированы семь прикладных приоритетных направлений, включающие 70 отраслевых приоритетов. Плюс восьмой приоритет – фундаментальные исследования. Эти приоритеты не являются чем-то застывшим, неизменным. Они регулярно обновляются Государственной комиссией по научно-технической политике.

Я особенно хочу подчеркнуть, что не может быть хороших прикладных исследований без сильной фундаментальной базы. Создатель нашего ядерного оружия, выдающийся ученый, академик Юлий Борисович Харитон говорил, что мы должны знать в десять раз больше того, что требуется для создания конкретного технического устройства. Мой учитель, Нобелевский лауреат, академик Николай Николаевич Семенов считал, что деление науки на прикладную и фундаментальную очень условно, как параллели и меридианы – они есть на глобусе, но на самой планете их нет, их вводят для удобства. Как правило, хороший фундаментальный результат приводит к интересным приложениям. Они видны сразу. А Петр Капица по этому же поводу, о соотношении фундаментальных и прикладных исследований, говорил, что этот вопрос сводится к вопросу, кто произвел яблоко: тот, кто его сорвал (прикладная наука), или тот, кто посадил яблоню (фундаментальные исследования)?».

Впрочем, сегодня к этом у можно добавить только то, после 2013 года учредителем всех институтов и научных организаций РАН стало Федеральное агентство научных организаций (ФАНО). Собственно РАН – это 500 человек (с региональными отделениями – около 2000). Бюджет РАН сегодня – около 4 млрд руб. По-видимому, «внутри» этой суммы и предстоит запустить процедуру сепарации «перспективных» от «бесперспективных». Выигрыш будет копеечный, а среднесрочные и, тем более, долгосрочные последствия – непедсказуемыми.

Андрей Ваганов, Независимая газета