http://93.174.130.82/news/shownews.aspx?id=d5e0ef47-e751-408e-bdd7-183c3dc4e792&print=1© 2024 Российская академия наук
Об авторе: Алексей Георгиевич Арбатов – руководитель Центра международной безопасности ИМЭМО им. Е.М. Примакова РАН, академик РАН.
На предстоящей встрече президентов России и США в Гамбурге могут быть затронуты проблемы ядерного оружия. Во всяком случае, это было бы логично, поскольку в отношениях двух держав ядерное сдерживание занимает все более заметное место как наиболее явный признак отката взаимодействия к модели времен холодной войны.
Вот уже шесть лет длится пауза в переговорах по ядерному оружию – самый долгий перерыв за полвека стратегического диалога Москвы и Вашингтона. Впрочем, по этому поводу в обеих странах широко распространено мнение, что ядерное оружие и основанная на угрозе его применения доктрина ядерного сдерживания выполняют роль «фактора обеспечения мира и безопасности», спасли мир от глобальной войны в прошедшие семь десятилетий и останутся такой гарантией на обозримое будущее.
Что касается прошлого, эту точку зрения по понятным причинам невозможно ни доказать, ни опровергнуть, поскольку, слава богу, ядерной войны не случилось. Вспомним лишь, что в течение 100 лет после битвы при Ватерлоо и до августа 1914-го большой войны в Европе тоже не произошло, хотя ядерного оружия не было, как и на протяжении полутора веков между 30-летней войной XVII века и наполеоновским нашествием. А малых войн было множество, как и в годы холодной войны, когда через своих клиентов великие державы воевали друг с другом.
Поскольку речь идет о будущем, самоуспокоенность по поводу ядерного сдерживания едва ли обоснованна. Ряд новых факторов и проблем вызывают его эрозию как в мире в целом, так и в российско-американских военно-стратегических отношениях. Без совместного решения этих проблем угроза ядерной войны будет неуклонно возрастать.
Во-первых, речь идет о том, что новый ядерный миропорядок будет не биполярным, а полицентричным. Причем все девять нынешних государств, имеющих ядерное оружие, предусматривают с теми или иными оговорками нанесение первого ядерного удара. До недавнего времени только КНР и Индия были странами, принявшими обязательство о неприменении ядерного оружия первыми. Но в КНР идет дискуссия об отказе от этого принципа, а Индия заявила, что оно распространяется только на неядерные государства, что сближает ее доктрину с другими ядерными державами. США, Россия, Великобритания, Франция, Пакистан, Израиль (который не признает и не отрицает наличия у него ядерного оружия), КНДР – все они гласно или по умолчанию имеют концепцию и планы первого ядерного удара.
При этом наличие стабильного стратегического сдерживания – это не правило, а исключение в отношениях ядерных государств. Такие отношения на основе паритета, достигнутого Советским Союзом, сложились исключительно между СССР/Россией и США, хотя и здесь нарастают возмущающие факторы. Но нет никаких оснований рассчитывать на тот же эффект в отношениях других ядерных государств, например Индии и Пакистана. Тем более это относится к Северной Корее и возможным будущим обладателям ядерного оружия, если продолжится его распространение в мире.
При этом все ядерные государства без исключения заявляют о намерении применить ядерное оружие первыми исключительно в ответ на агрессию с использованием других видов ОМУ или обычных вооружений. Однако Карибский ракетный кризис октября 1962 года дал наглядную демонстрацию возможности ядерной войны из-за потери контроля над событиями, а не в результате спланированной агрессии. Похожие, хотя и не столь опасные ситуации возникали и впоследствии.
Кроме того, через новые ядерные государства ядерное оружие или оружейные материалы и экспертиза неизбежно рано или поздно попадут в руки террористов, что положит конец роли ядерного оружия как «фактора обеспечения мира и безопасности». Ядерное сдерживание, согласно вечным законам гегелевской диалектики, уничтожит само себя.
Во-вторых, угроза случайных вооруженных столкновений и вероятность их молниеносной эскалации до глобального ядерного масштаба усугубляется нынешним наращиванием вооруженных сил по обе стороны новых границ между Россией и НАТО, масштабными военными учениями сторон. При этом тактическое ядерное оружие в количестве нескольких сотен единиц размещено вместе с силами общего назначения на передовых базах России и в американских хранилищах на территории стран НАТО. Такого рода опасность есть и в Сирии, где впервые в истории Россия и США открыто ведут боевые действия в одной и той же стране, не являясь военными союзниками и не имея четкого согласия насчет общих противников и еще меньше – общих союзников.
Вероятность непреднамеренного конфликта усугубляется развертыванием со стороны США и России новых вооружений, размывающих традиционные разграничения между ядерными и обычными средствами, оборонительными и наступательными, региональными (для ТВД) и глобальными системами. Они опираются на все более изощренные и автоматизированные информационно-управляющие комплексы, ударные средства с искусственным интеллектом, которые наряду с вероятным развитием вооружений для уничтожения спутников и средств кибервойны выводят человеческий фактор на периферию механизма принятия решений.
Есть и другие стратегические новшества: концепции избирательного применения стратегических ядерных вооружений. Соединенные Штаты с начала 1960-х, а также в 1970–1980-е годы экспериментировали с такими концепциями, но все они разбивались о вероятность массированного ядерного ответа СССР. Перемены начались в 2003 году, когда в официальных российских документах появились планы «деэскалации агрессии... осуществлением ударов различного масштаба с использованием обычных и/или ядерных средств поражения», включая возможность «дозированного боевого применения отдельных компонентов Стратегических сил сдерживания».
В условиях нынешнего обострения напряженности в профессиональную печать стали периодически просачиваться сходные идеи, видимо, отражая закрытые стратегические изыскания уполномоченных организаций в США, России (и, видимо, в КНР). Российская официальная Военная доктрина предусматривает осуществление первого ядерного удара: «Российская Федерация оставляет за собой право применить ядерное оружие… в случае агрессии против Российской Федерации с применением обычного оружия, когда под угрозу поставлено само существование государства». Хотя эта формула выглядит как жесткое самоограничение, она не уточняет (так же, как и доктрины других ядерных держав), каким образом может быть «применено ядерное оружие» и что понимать под «угрозой существованию государства».
В военной политике США сейчас, как и прежде, допускается возможность использования ядерного оружия первыми, как гласит американская ядерная Доктрина от 2010 года, «для узкого набора сценариев». Подразумевая гарантии безопасности союзникам в Европе и Азии, США «не готовы в настоящее время принять безоговорочную политику сдерживания ядерного нападения как единственного предназначения ядерного оружия…» Администрация Дональда Трампа может усилить акцент на концепциях ограниченной стратегической ядерной войны в виде «подогнанных (tailored) ядерных опций».
Сопутствующая идея, набирающая ныне обороты, состоит в том, что после большого сокращения ядерных арсеналов за прошедшие четверть века ядерная война снова стала возможна для осуществления политики насильственными средствами и не повлечет глобальной катастрофы.
Если такие концепции будут приняты обеими сверхдержавами, то риск ядерной войны возрастет в квадрате. В острой международной ситуации может быть принято роковое решение и запущен процесс неконтролируемой эскалации к всеобщей катастрофе. Эта опасность увеличится при развертывании сторонами высокоточных наступательных и оборонительных стратегических систем в неядерном оснащении, которые способны породить иллюзию возможности «хирургического» нанесения и отражения избирательных ракетных ударов.
Таким образом, даже классическое двустороннее ядерное сдерживание в отношениях двух сверхдержав подвергается эрозии. Впредь едва ли можно надеяться только на него как на безусловный «фактор обеспечения мира и безопасности».
Третий момент заключается в том, что стабильное ядерное сдерживание реализуется исключительно в рамках системы и процесса контроля над вооружениями и их нераспространения – и никак иначе. До начала практического контроля над вооружениями (ведя отсчет с Договора 1963 года о частичном запрещении ядерных испытаний), мир неоднократно приближался к грани ядерной войны. Это относится к самому опасному эпизоду – Карибскому кризису, равно как и к последнему кризису холодной войны осенью 1983 года, который произошел в условиях развертывания ракет средней дальности России и США и провала переговоров по ограничению ядерных вооружений.
Иными словами, международные конфликты на фоне неограниченной гонки ядерных вооружений периодически подводили мир к грани ядерной войны, а в условиях поддержания процесса и режимов контроля над вооружениями – нет. Точно так же четко прослеживается взаимосвязь успехов и провалов диалога великих держав по ядерному разоружению и соответственно – прогресса или регресса режима нераспространения ядерного оружия.
В настоящее время разворачивается беспрецедентный кризис системы контроля над ядерным оружием. Впервые более чем за полвека переговоров и соглашений по ядерному оружию (после Договора 1963 года) мир оказался перед перспективой потери уже в ближайшее время договорно-правового контроля над этим самым разрушительным оружием в истории человечества. Наиболее слабым звеном в системе контроля над ядерным оружием является Договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности (РСМД) между СССР и США от 1987 года. В 2021-м истечет срок текущего Договора о мерах по дальнейшему сокращению и ограничению стратегических наступательных вооружений (СНВ), и в контроле над стратегическими вооружениями возникнет вакуум. Времени для заключения нового договора остается все меньше.
При этом новая администрация США не проявляет заинтересованности в заключении нового договора СНВ или в его продлении до 2026 года. А с середины 2020 года США приступят к широкой программе обновления своего стратегического ядерного арсенала (стоимостью более 1 трлн долл.), а также, вероятно, расширят программу ПРО, на что Россия будет вынуждена отвечать.
В отличие от периода холодной войны эта гонка по наступательным ядерным вооружениям будет дополнена соперничеством по наступательным и оборонительным стратегическим вооружениям в неядерном оснащении, а также развитием космического оружия и средств кибервойны. Это снижает «ядерный порог» в вероятной конфликтной ситуации и подрывает перспективы контроля над вооружениями. К тому же гонка вооружений станет многосторонней, вовлекая помимо США и РФ также КНР, страны НАТО, Индию и Пакистан, Северную и Южную Кореи, Японию и другие государства.
Из всего этого следует вывод: при всей важности урегулирования нынешних конфликтов России и США следует поставить на первое место в повестке дня своих отношений спасение системы и режимов контроля над вооружениями. Хотя администрация Трампа пока не проявляет интереса к этой теме, если Москва выступит с серьезными предложениями, Вашингтон не сможет от них отмахнуться. Более того, с учетом трудностей в отношениях двух ядерных сверхдержав на других направлениях (Украина, Сирия, Иран, Северная Корея) именно указанная сфера способна быстро стать сферой возобновления их взаимодействия. В прошлом прорывы в этой области осуществлялись, несмотря на войны во Вьетнаме, Афганистане, Югославии, и всегда способствовали снижению напряженности.
Первоочередной задачей является спасение Договора РСМД. Затем – заключение следующего договора СНВ на период после 2021 года и в этом контексте – согласование мер в области систем ПРО и новых стратегических вооружений в обычном оснащении. В такой ситуации необходимо восстановление диалога военных специалистов для взаимного отказа от опасных и необоснованных стратегических концепций. Несомненно, прогресс на этом треке, как неоднократно бывало в прошлом, облегчит взаимодействие и по другим направлениям российско-американских отношений, остановит сползание к новой холодной войне и неограниченному военно-политическому соперничеству.
Независимая Газета, Алексей Арбатов, академик РАН