http://93.174.130.82/news/shownews.aspx?id=c8c8ed18-43e4-4feb-ab98-2338d251cecf&print=1© 2024 Российская академия наук
Боевой железнодорожный комплекс "Молодец", за которым больше прижилось западное наименование SS-24 Scalpel, начали испытывать практическими пусками и поставили на рельсы уже после того, как академика Забабахина не стало. Но ядерное жало для таких и подобных ракет, включая МБР морского базирования, до сих пор стоящие на вооружении, задумывалось, конструировалось и воплощалось в натурные образцы под его приглядом и руководящим началом.
Паренек с московской окраины, родившийся в канун социальных катаклизмов 1917 года, Евгений Иванович Забабахин четверть века - с 1960-го по 1984-й - был научным руководителем второго (по времени создания) ядерно-оружейного центра нашей страны. Но широкой общественности этот человек практически неизвестен.
Хотя на дворе, казалось бы, гласность, и многие секреты давно сняты. Про тот же "Скальпель" - боевой железнодорожный ракетный комплекс - мы теперь знаем гораздо больше, чем про его создателей. И то, что поездов таких, закамуфлированных под обычные составы, была целая дюжина, сведенная в три особые дивизии ракетных войск стратегического назначения. Одна - в Пермской области, другая - в Костромской, третья - под Красноярском. Случалось, что из Костромы такие "костюмированные" эшелоны добегали аж до Сызрани. И незамеченными возвращались обратно…
А жало у "Скальпеля" под вагонной крышей - это разделяющаяся головная часть с десятью боевыми блоками индивидуального наведения. Мощность каждого - 550 килотонн в тротиловом эквиваленте. Все вместе, стартующие разом - 5,5 мегатонн. На что нацеливали такие ракеты и что они могли стереть в порошок, уточнять не будем. Все это, к счастью, в прошлом: БЖРК и боеголовки к ним сняты с вооружения. А сам ракетный поезд остался как напоминание в музее РВСН и в железнодорожном музее на Варшавском вокзале в Петербурге.
57 мегатонн составила мощность заряда, испытанного 30 октября 1961 года над Новой Землей в корпусе уральской супербомбы. Сам заряд был не уральский.
Мы же сейчас говорим о Снежинске и Российском федеральном ядерном центре ВНИИ технической физики, как он теперь открыто называется. Сегодня здесь собрались коллеги, соратники, ученики и последователи академика Евгения Забахахина, чтобы воздать должное памяти и заслугам этого удивительного человека - ученого, экспериментатора, руководителя и педагога.
Чтобы старый кот не дремал
По признанию тех, кто долгое время работал с ним рядом, он был первым не по должности, а по делам, за славой не гонялся, пафоса не переносил, и когда по редким случаям приходилось надевать генеральский мундир со всеми орденами, улыбки смущения, почти страдальческой, на своем лице погасить не мог.
В КБ-11 (по-другому - Арзамас-16), где в 1948 году началась атомная биография капитана-инженера Забабахина, у научного кормила нес бессменную вахту без малого полвека академик Юлий Борисович Харитон. Его имя в святцах советского Атомного проекта называют сразу вслед за Игорем Курчатовым. Там же, в нынешнем Сарове, трудилось над бомбами старшее поколение ученых и конструкторов: Зельдович, Франк-Каменецкий, Сахаров, Негин, Музруков, Зернов, Бабаев, Трутнев…
А в НИИ-1011, он же - Челябинск-70, что в середине 50-х было решено создать на Урале как дублирующий институт-разработчик ядерного оружия, вроде и не было таких звонких имен, если следовать уже написанным житиям и мемуарам. Однако факты и рассекреченные (пока лишь фрагментарно) документы говорят о другом.
Как и Ливерморская национальная лаборатория, созданная в США 1952 году (через десять лет после Лос-Аломосской, где была создана первая атомная бомба), уральский ядерный центр в СССР был призван обеспечить взаимную экспертизу предлагаемых и завершенных разработок, а значит - неизбежную в таких случаях состязательность и даже конкуренцию. Научная молодежь, подросшая у "академика Харитонова" (его КБ-11 как только ни маскировали), была десантирована из Приволжской конторы на Урал еще и затем, чтобы "старый кот не дремал".
Говорили и так, причем на самых разных уровнях.
Уже в первые пять лет становления нового КБ, когда научным руководителем был еще Кирилл Щелкин, а первым директором - Дмитрий Васильев, коллектив доказал свою состоятельность. Физики-теоретики, математики и конструкторы, добровольно-принудительно перемещенные в уральское предгорье, на берега красивейших озер Синара и Сунгуль, на экскурсии и походы рабочее время не тратили.
Первоочередная задача, поставленная при создании НИИ-1011 - разработка специальной авиабомбы, мощность заряда которой должна была превосходить мощность любого термоядерного заряда, ранее испытанного в СССР и США. В итоге было разработано и передано на вооружение несколько поколений специальных авиабомб, в том числе: первая водородная бомба для стратегической авиации, ядерная бомба для применения со сверхзвуковых самолетов, малогабаритная противолодочная, ударостойкая для ВВС, специальная бомба для самолетов фронтовой авиации с регулируемым энерговыделением.
А самым первым ядерным боеприпасом, разработанным в новом институте, стала супербомба диаметром два метра, длиной - восемь, весом - около 25 тонн и расчетной мощностью 30 мегатонн. Ее практическое испытание было отменено из-за неготовности (в то время) полигона на Новой Земле к проведению взрывов такой мощности. А вот корпус этой гигантской бомбы и специально созданная для нее уникальная парашютная система были использованы в дальнейшем при испытании самых мощных термоядерных зарядов (десятки мегатонн), включая и "Кузькину мать".
Это случится позднее. А в 1957-1958 годах было испытано четырнадцать ядерных изделий, разработанных специалистами НИИ-1011. И прямо тогда же, в 57-м, на вооружение был принят термоядерный заряд в составе авиабомбы, ставший первым термоядерным боеприпасом в советском ядерном арсенале.
Вслед за этим сданы военным первая головная часть баллистической ракеты, боеприпас для авиационной крылатой ракеты (совместная разработка с КБ-25, ныне - ВНИИА имени Н. Л. Духова) и ядерный заряд для еще одной авиабомбы.
За упомянутые работы заместитель научного руководителя Евгений Забабахин и еще пять ведущих сотрудников института (К.И. Щелкин, Л.П. Феоктистов, Ю.А. Романов, М.П. Шумаев и В.Ф. Гречишников) были удостоены Ленинской премии. А в 1958 году Забабахина избрали членом-корреспондентом Академии наук СССР.
В октябре 60-го уральцы сдали на вооружение ядерную боеголовку для баллистической ракеты Р-13, которая устанавливалась на дизельные подлодки. Это была совместная работа с научно-конструкторскими организациями Миасса и Свердловска (ныне - ГРЦ им. В.П. Макеева, Миасс, и НПО автоматики, Екатеринбург).
А в ноябре того же года в руководстве и структуре НИИ-1011 случились перемены. Научный руководитель и главный конструктор Кирилл Щелкин неожиданно для многих оставил обе позиции (официальная версия - по состоянию здоровья). В сложившейся ситуации было решено образовать два конструкторских бюро: по разработке ядерных зарядов и по разработке ядерных боеприпасов. Введены должности научного руководителя и двух главных конструкторов - ими стали Борис Леденев и Александр Захаренков.
А научным руководителем всего института назначили члена-корреспондента РАН Евгения Забабахина. В тот момент ему было 43 года.
Все "заледенело" и не "забабахало"
Сам я - так вышло - впервые услышал об этом человеке из одной полушутливой истории, рассказанной участником ядерных испытаний на Новой Земле. Привезли, мол, уральцы для испытательного подрыва очередное свое "изделие". Дело было в 61-м, а может быть еще и в 60-м - вскоре после смены руководства в их "конторе". Заложили штуковину в приготовленную штольню, забетонировали входы-выходы, выждали, пока застынет, потом проверили еще раз и дали команду на подрыв. А в ответ - ни гу-гу. Оказавшиеся рядом остряки тут же прокомментировали: "Все заледенело и не забабахало…".
Много позже к этому случаю вернется и по-своему его откомментирует Леонид Федорович Клопов, который начинал, как и Забабахин, в КБ-11, работал вместе с ним на Урале, а потом семнадцать лет возглавлял 5-го главное управление Минсредмаша - как раз то, что ведало разработкой ядерных боеприпасов и их полигонными испытаниями. Он знает, о чем говорит, поэтому позволим одну цитату: "Отличительной чертой Е. И. Забабахина было применение подчас нестандартных программ и методик, которые могли привести и приводили к созданию образцов зарядов с лучшими характеристиками, чем у теоретиков Арзамаса-16. Иногда за новизну принимаемых решений приходилось платить неудовлетворительными результатами, на что из Арзамаса-16 шутя говорили: не "забабахнуло". Однако неиссякаемая воля и желание двигаться вперед позволили Евгению Ивановичу не останавливаться на достигнутом, и он вместе с теоретиками института продолжал искать новые и новые пути".
О том же самом - не боялся рисковать - рассказывали мне, вспоминая Забабахина, Лев Петрович Феоктистов и Борис Васильевич Литвинов - еще два выдающихся человека, два академика, физик-теоретик и конструктор, много сделавшие лично, чтобы об уральском ядерном центре сегодня можно было уверенно сказать: он второй по времени образования, но никак не по вкладу в создание ядерного потенциала нашей страны.
Помимо боевых блоков среднего класса мощности для ракетного подвижного комплекса "Скальпель", о чем уже упомянуто, в "хозяйстве Забабахина" созданы и заряды сверхбольшой мощности для ракеты SS-18 "Сатана". Но не в этом видели доблесть уральцы, а как раз в направлении, прямо противоположном "Сатане" и "Кузькиной маме" - в создании малогабаритных, но при этом весьма эффективных и мощных ядерных зарядов.
Оставив гигантоманию, на Урале смогли за сравнительно короткий срок создать ядерную боевую часть первой морской ракеты с подводным стартом, боевой блок для первой разделяющейся головной части баллистической ракеты морского базирования, первый боевой блок разделяющейся головной части с индивидуальным наведением на точки прицеливания (РГЧ ИН).
- А еще, - не единожды акцентировал внимание на этом моменте академик Евгений Аврорин, - создан принципиально новый класс боевого оснащения: ядерные боеприпасы для артиллерийско-минометных систем, что обеспечило Советскому Союзу паритет с США и в этом виде вооружений.
По словам Евгения Николаевича, конструкция так называемых "малгабов" - малогабаритных ядерных зарядов для артиллерийских систем - была в дальнейшем развита и получила применение в ядерных взрывных устройствах промышленного назначения: для интенсификации добычи нефти и газа, тушения пожаров на аварийных скважинах, создания подземных емкостей, дегазации угольных пластов, дробления руды и сейсмического зондирования земной коры в интересах геологоразведки.
- В период, когда проводились подземные ядерные испытания, специалистами уральского центра создан целый ряд "изделий" с рекордными характеристиками, - отмечает заслуги предшественников нынешний научный руководитель РФЯЦ-ВНИИТФ академик Георгий Рыкованов. Мы лишь бегло упомянем эти важнейшие позиции: самый легкий в своем классе мощности боевой блок для стратегических ядерных сил; самое прочное и термостойкое ядерное взрывное устройство для промышленных применений (выдерживает внешнее давление до 750 атмосфер, нагрев - до 120 градусов); самый ударостойкий ядерный заряд, выдерживающий перегрузки более 12 000 g; самый экономичный по расходу делящихся материалов ядерный заряд; самое чистое ядерное взрывное устройство для мирных применений, в котором 99,85 процентов энергии получается за счет синтеза легких элементов; самый маломощный заряд-облучатель.
По словам Рыкованова, независимо от того, как менялась международная обстановка и ситуация внутри страны, уральский центр обеспечивал авторский и гарантийный надзор за ядерными зарядами и ядерными боеприпасами на всех этапах их жизненного цикла - от разработки конструкции до демонтажа и утилизации основных составляющих узлов. И, разумеется, обеспечивал и обеспечивает сопровождение находящегося в войсках российского ядерного арсенала.
- В условиях существующего запрета на ядерные испытания, - добавляет к сказанному директор РФЯЦ-ВНИИТФ Михаил Железнов, - наш центр проводит модернизацию ранее разработанных конструкций в целях повышения их безопасности, надежности и устойчивости против несанкционированных действий, реализует проекты общегражданского назначения, ведет фундаментальные и прикладные научные исследования.
Кто последует примеру Теллера?
Академик Евгений Забабахин и его коллеги - те, что работали в одно время с ним, и те, которые продолжают их дело сейчас, создали и сохраняют оружие, чтобы не допустить войны с его использованием.
Ядерное оружие - это оружие против войны.
Чтобы такой заслон работал, необходимо было обеспечить стратегический паритет в ядерных вооружениях США и СССР. Не случайно вслед за ядерным центром Лос-Аламос в США в Советском Союзе появился Арзамас-16, ныне - Саров. А в ответ на создание дублирующего американского ядерного центра в виде Ливерморской национальной лаборатории (штат Калифорния) в середине 50-х годов прошлого века на Южном Урале был основан второй советский ядерно-оружейный центр. Теперь - город Снежинск в Челябинской области.
За 60 лет своего развития он сменил последовательно несколько официальных названий, но сохранил в неизменности свой статус и главное предназначение: не просто дублера, "младшего брата" или резервной, страховочной площадки на всякий крайний случай, а вполне самостоятельного и самодостаточного научно-исследовательского центра с развитой конструкторской, экспериментальной, производственной и испытательной базой. И с удивительно сплоченной, мобилизованной, талантливой командой физиков-теоретиков, экспериментаторов, конструкторов, технологов, инженеров.
Несколько десятилетий этот город, его объекты и работающие здесь люди были скрыты от посторонних глаз строжайшей завесой секретности. И не встречались, не знали в лицо тех, кто занимался тем же делом в Ливерморе. Узнавали и оценивали друг друга только по результатам: ядерным испытаниям и новым образцам оружия, что передавалось в войска и ставилось на боевое дежурство.
В какой-то момент стена отчуждения сама стала казаться угрозой миру, и ее, с обеих сторон, почти до основания демонтировали. Настал тот исторический день, когда создатель американской водородной бомбы Эдвард Теллер в компании более молодых коллег из Ливермора оказался в Снежинске и своим столь же знаменитым посохом поприветствовал "Кузькину мать" в 57 мегатонн. А бомбоделы из Снежинска отправились с ответным визитом за океан…
Это было совсем недавно. И хочется верить, не ушло, не уйдет, не погрузится в пучину второго разлива "холодной войны", когда с обоих берегов перестают друг друга слышать.
Из первых уст
Отцовские уроки
По словам Игоря Забабахина, старшего из двух сыновей генерала и академика, "родители воспитывали нас так, что мы никогда не чувствовали, что живем в привилегированной семье. Когда пришло время поступать в институт, я к этому основательно готовился. На физфаке МГУ, куда советовал отец и хотел я сам, не добрал балла, чтобы пройти по конкурсу. Отец, видимо, переживал, но виду не показывал. Я еще основательнее засел за учебники и тем же летом сумел поступить в МИФИ. В сентябре или октябре, когда уже начал учиться, отец словно бы случайно отыскал в своем столе пожелтевшую бумагу и показывает мне. Это оказалось постановление правительства о поощрении участников первого (или первых - точно не помню) ядерных испытаний. В одном из пунктов, наряду с наградами, премиями, бесплатным проездом в транспорте для самих отличившихся, говорилось, что их детям дается право поступления в любой вуз страны без вступительных экзаменов. В списке была и фамилия отца. А он, показывая это, только улыбнулся и пожал плечами…
"Как-то зимой, - вспоминает уже Николай, младший из братьев, - Игорь крутился около солдата, охранявшего зону на Сунгуле. Было ему лет десять-двенадцать. Неизвестно как, но провалился он в полынью и стал медленно погружаться. Служивый оказался рядом, и за шиворот тут же вытащил его. Когда Игоря привели "на растирание", папа, не задумываясь, подарил солдату свои часы…
Очень не любил отец парадную форму. Сбор на парад - это смотреть и слушать было страшно. Зато с каким удовольствием он надевал дома старые брюки и рубашку, приговаривая при этом, что состоятельные люди новую одежду сначала давали поносить слугам, а только потом надевали сами".
По словам дочери Александры, отец и мать любили в выходной день совершать пешие походы, сплавлялись по рекам и часто брали с собой детей. "От нас с братом помощи никакой, а вот родители могли все сделать. Еду готовили на костре, рыбу и кур покупали у местных. Папа охотился. Он был заядлым охотником. Но однажды сказал, что зверья в лесу осталось мало, и самолично просверлил ствол "Браунинга". Прекрасно знал лес, мог при помощи линз от очков зажечь костер, когда спички отсырели. Во всех походах и поездках обязательно велся дневник. Дневники эти сохранились…".
Между прочим
"Слойки" Сахарова и Забабахина высоко ценил Курчатов
Евгений Иванович Забабахин стал доктором наук в один день с Андреем Дмитриевичем Сахаровым. Диссертаций в классическом виде они не готовили, а защищались "по докладу". Инициировал это лично Курчатов - в августе 1953 года. Причем, не после, а в период подготовки к испытанию термоядерной конструкции, предложенной Сахаровым и получившей название "слойка". Евгений Иванович защищался первым, и тема его доклада вошла в открытую печать как "слойка Забабахина". Впоследствии он в шутку говорил, что "над кандидатской диссертацией активно работал, докторскую степень получил без всяких усилий, а против избрания в члены-корреспонденты Академии наук даже возражал".
Став научным руководителем всего НИИ, Евгений Иванович решительно отказывался входить в составы авторских коллективов, представляемых на Ленинские или Государственные премии. В наше прагматичное время наивным чудачеством выглядит поступок Забабахина и директора института Г. П. Ломинского: они отказались получать денежные выплаты, которые им причитались за генеральские звания, посчитав для себя достаточной ту зарплату, что полагалась за руководство институтом.
Прямая речь
Евгений Аврорин, академик РАН, научный руководитель РФЯЦ-ВНИИТФ (1985-1998):
- Евгений Иванович Забабахин был одним из пионеров нашей отрасли, одним из ее создателей, на его идеях основаны многие научные и технические направления разработки ядерного оружия. Как известно, при первом ядерном взрыве в СССР был использован ядерный заряд, скопированный с американского по материалам, полученным от Клауса Фукса. Но уже во втором испытании в атомном заряде были использованы идеи младшего научного сотрудника Забабахина.
Главное направление в его научных трудах составляют исследования явлений неограниченной кумуляции. Им был открыт новый тип кумулятивных газодинамических течений, приводящий к наиболее высоким показателям степени кумуляции. Такие течения осуществляются в периодических системах, получивших название "слойка Забабахина", которые все шире применяются в экспериментальной практике. За цикл работ по явлениям неограниченной кумуляции президиум Академии наук СССР в 1984 году наградил его Золотой медалью имени М. В. Келдыша.
На мой взгляд, Евгений Иванович являл собой идеального научного руководителя. У него были глубокие собственные научные разработки, которые определяли многие направления деятельности института, научная эрудиция и объективность, достаточная для того, чтобы оценивать предложения других, поддерживать их и развивать в виде новых направлений. Плюс ко всему у него был редкостный педагогический дар, который он использовал не только для обучения молодых специалистов, но и для воспитания всех окружающих его сотрудников, начальников секторов, своих заместителей.
Для него было очень характерно то, что при оценке какой-либо работы, особенно той, которая только начиналась, Забабахин требовал и добивался сам чрезвычайно точного адреса. То есть ставил вопросы: зачем делается работа? какой может быть получен практический результат? и сколько работа будет стоить? Аргументы типа "это будет иметь большое научное значение" на него не производили никакого впечатления.
Жизнь Евгения Ивановича оборвалась внезапно. В день, который оказался последним, он заканчивал подготовку к печати монографии о явлениях кумуляции, обсуждал со своими сотрудниками итоги работы за год и планы на будущее.
В наше трудное время очень не хватает его научного и человеческого авторитета, его умения найти неожиданный подход к сложным проблемам, его способности находить и развивать в людях их лучшие качества.
Российская газета, Александр Емельяненков