Версия для печати

Памяти академика ЗАБАБАХИНА. К 100-летию физика

"Чаепития в Академии" — постоянная рубрика "Правды.Ру". В ней мы публикуем интервью с академиками. Писатель Владимир Губарев беседует с ними. Но сегодня необычная публикация. Она посвящена столетию со дня рождения великого физика XX века, руководителя самого секретного ядерного центра России академика Забабахина. О нем вспоминают знавшие его лично.

Немногие из современников получают право сказать так, хотя почти каждый рассчитывает, что именно ему суждено остаться в памяти народа навсегда. Ведь бессмертие — это не число прожитых бесконечных лет, а сохранение твоего имени на века.

Евгений Иванович Забабахин принадлежит именно к таким людям.

Что греха таить, немногие знают о существовании такого великого ученого, большинство никогда не слышали о нем, не имеют понятия, чем именно он занимался и чем прославил себя в веках. И виной тому не незнание, а условия, в которых он вынужден был жить и работать. Даже такое определение как "Совершенно секретно" недостаточно, чтобы в полной мере сказать о том, чем он занимался.

Теперь пришло время рассказать об этом — отмечается 100-летие со дня рождения великого физика ХХ века… Хотя опять-таки вынужден признать: пока не обо всем можно говорить, по-прежнему завеса секретности не поднята над делами Евгения Ивановича.

Да, это так: академик Е. И. Забабахин создавал ядерное и термоядерное оружие, которое сегодня стоит на вершине межконтинентальных ракет, стартующих из-под земли или из-под воды, тех самых, которые обеспечивают безопасность нашей Отчизны и дают нашей России право называться "великой".

В одном из самых закрытых и секретных городов России — Снежинске — (он находится между Екатеринбургом и Челябинском) проходят "Забабахинские чтения", посвященные памяти человека, который на протяжении почти четверти века был научным руководителем Федерального ядерного центра на Урале. На научные чтения собираются коллеги, друзья и ученики Е. И. Забабахина. К юбилею выпущена книга воспоминаний… Вот только жаль, что все-таки по-прежнему существует ореол секретности вокруг этого великого ученого. Мне кажется, о нем должны знать не только современники, но и наши дети и внуки — ведь во многом судьба страны зависела от таких людей как Евгений Иванович Забабахин.

Среди атомщиков популярна присказка: "Сначала мы американцев "обхаритонили", а потом и "забабахали"! Подразумевается, что под научным руководством академика Ю. Б. Харитона были созданы первые образцы нашего ядерного и термоядерного оружия, а те, что стоят на вооружении, уже разработаны под научным руководством академика Е. И. Забабахина. Доля истины в шутке, конечно же, есть, и об этом несколько фрагментов воспоминаний соратников и друзей.

Академик Я. Б. Зельдович: "С Евгением Ивановичем я познакомился в 1947 г., когда молодой, тридцатилетний инженер-капитан ВВС, преподаватель Военно-воздушной академии имени Жуковского был привлечен к работам Института химической физики АН СССР. За скромным, почти застенчивым поведением Евгения Ивановича в быту и научных дискуссиях угадывались и талант, и твердая воля. Неслужебные интересы работавших в нашей группе были самые различные — от стихов и музыки до абстрактной математики. Практически про каждого можно было сказать, что он талантлив и ярок. Но и на этом фоне Евгений Иванович выделялся глубиной и целеустремленностью. Все мы знали, что Евгений Иванович настоящий, надежный, верный товарищ. Именно сочетание научных и человеческих качеств предопределило руководящую роль Евгения Ивановича в большой и ответственной работе в последующие годы.

Успешная научная деятельность академика генерал-лейтенанта Е. И. Забабахина была отмечена многими высокими наградами: он удостоен звания Героя Социалистического Труда, лауреата Ленинской и Государственных премий…"

Академик Е. И. Аврорин: "Е.И. Забабахин был одним из пионеров нашей отрасли, одним из ее создателей, на его идеях основаны многие научные и технические направления разработки ядерного оружия. Как известно, при первом ядерном взрыве в СССР был использован ядерный заряд, скопированный с американского по материалам, полученным от Клауса Фукса. Но уже во втором испытании в ядерном заряде были использованы идеи младшего научного сотрудника Е. И. Забабахина…

В 1960 году он был назначен научным руководителем института после того, как К. И. Щелкин по болезни ушел с этой должности. На мой взгляд, Евгений Иванович был идеальным научным руководителем: у него были глубокие собственные научные разработки, которые определяли многие направления деятельности института, научная эрудиция и объективность, достаточная для того, чтобы оценивать предложения других, поддерживать их и развивать в виде новых направлений; у него был совершенно редкостный педагогический дар, который он использовал не только для обучения молодых специалистов, но и для воспитания всех окружающих его сотрудников, начальников секторов, своих заместителей.

Евгений Иванович не любил выделяться, но в то же время знал себе цену, понимал свое значение, и иногда это проявлялось в несколько неожиданных событиях. Я вспоминаю, как мы ездили на экскурсию по горно-заводскому району Урала. Когда мы куда-либо приезжали, его никто не представлял, никто не знал, что за люди такие приехали. И вот на Чебаркульском металлургическом заводе к нам отнеслись поначалу спустя рукава, небрежно отвечали на вопросы, а экскурсию вел специалист очень хороший, главный инженер завода, потом мы с ним поближе познакомились. У него было очень интересная реакция на вопросы Забабахина. Я с удовольствием наблюдал за этим со стороны: на первый вопрос Евгения Ивановича он ответил не оборачиваясь, через плечо. Второй вопрос показался ему интересней, и он повернулся вполоборота. И вот так, вопрос за вопросом, и закончилось это тем, что главный инженер буквально влюбился в Забабахина. Он взял его под руку, и всё остальное время экскурсии ходил только с ним, что-то увлеченно ему рассказывал и просто не мог от него отойти.

Е.И. Забабахин вел себя одинаково со всеми людьми. Он оставался самим собой в общении и с молодыми специалистами, и с высоким руководителем. Даже, пожалуй, по отношению к молодому специалисту он был более предупредителен, боялся ранить его самолюбие. При докладе министру обороны, когда тот приехал в наш институт, Евгений Иванович был таким же, как всегда: у него была маленькая бумажка, в которую он, не стесняясь, заглядывал, но, конечно, не читал свое сообщение, а рассказывал наизусть…

Жизнь Евгения Ивановича оборвалась внезапно. В последний день своей жизни он заканчивал подготовку к печати монографии о явлениях кумуляции, обсуждал со своими сотрудниками итоги работы на год и планы на будущее".

Профессор Л. В. Альтшулер: "В качестве адъюнкта Военно-воздушной академии им. Н. Е. Жуковского Евгений Иванович написал диссертацию, посвященную сходящимся детонационным волнам. Диссертация попала на отзыв в Институт химической физики и очень заинтересовала Якова Борисовича Зельдовича и в еще большей мере — сотрудников режимного отдела. "Где вы храните свои рукописи?" — строго спросили они у Евгения Ивановича. "Дома, в ящике комода", — простодушно ответил он. Наступило тревожное молчание перед штормом. Шторм разразился и перебросил Забабахина из Москвы на "объект", где не только рукописи, но и сам Евгений Иванович стал охраняться с нужной тщательностью. Это было замечательное приобретение для института, и для всего атомного проекта в целом. Очень скоро Евгений Иванович стал "главным газодинамиком объекта". Его вклад в разработку атомных зарядов трудно переоценить".

Академик Б. В. Литвинов: "Всякое воспоминание опасно двумя крайностями: сделать из уважаемого человека икону, этакий миф, обожествленный, но потерявший реальный облик, или же, наоборот, изобразить сухую безжизненную копию. Очень хотелось бы избежать и того, и другого…

Наша встреча состоялась в августе 1961 года. Мне настойчиво предлагали стать главным конструктором на "новом объекте". Я не чувствовал себя готовым к этой должности и упирался, как мог. Начальство предложило мне съездить и все посмотреть на месте. Я приехал, посмотрел, встретился с Евгением Ивановичем, которого недавно назначили научным руководителем института. О чем мы говорили, я сейчас помню плохо. Помню, что Забабахин говорил со мной благожелательно, но и не "тянул" меня, как говорят, за уши. "Приезжайте, и будем работать, но решать вопрос о переезде, конечно же, нужно только вам". Таково примерно было его отношение к моему назначению. Мое сопротивление было пресечено Постановлением ЦК КПСС от 26 августа 1961 года, которым я был назначен главным конструктором НИИ-1011.

С осени 1961 года я проработал с Евгением Ивановичем до самой его, я считаю, безвременной кончины. Работали мы в теснейшем контакте…

Институт, начиная с 1965 года, шел своими непроторенными дорогами, создавая оригинальные и, как казалось нашим оппонентам из ВНИИЭФ, рискованные конструкции. Евгений Иванович не боялся риска. Он говорил, что самое лучшее положение у труса и перестраховщика, потому что при любом исходе они правы. И еще он говорил: "Лучший способ уйти от решения — это спросить начальство, можно ли так поступить. В 90 случаях из 100 вы получите отрицательный ответ. Поэтому, если вы действительно хотите решить, принимайте решение сами и докладывайте начальству, что приняли решение. Сомневаюсь, чтобы оно было отменено начальством". Надо отметить, что решения чаще всего приходилось принимать в условиях недостаточности времени и информации. Но это не пугало Евгения Ивановича, потому что неопределенность и бездействие хуже, чем действия и сопровождающая их определенность. Конечно, все это не проходило бесследно, и мало кто знает, как нелегко давались Евгению Ивановичу решительность и целеустремленность…

Я часто задаю себе вопрос: как бы Евгений Иванович поступал сейчас, в нашей бредовой действительности, решая возникающие проблемы? Конечно, он поступал бы с присущей ему принципиальностью. И знаю, что по-прежнему честность и открытость составляли бы основу его действий. Но я знаю и то, что Евгению Ивановичу было больно от всего того, что происходит сейчас вокруг и внутри нас".

Встречи с Курчатовым

(из воспоминаний Е. И. Забабахина)

Конечно, все, что писал и делал Е. И. Забабахин, всегда носило гриф "Совершенно секретно", а потом никаких воспоминаний он не оставил. Лишь одно исключение он сделал: его попросили написать об Игоре Васильевиче Курчатове — готовился к выпуску специальный сборник. Мне кажется, в тех нескольких страницах, что он написал, отчетливо просматривается не только уважение и преклонение перед руководителем Атомного проекта СССР, но отражение его идей и помыслов.

"Встречаться и общаться с Игорем Васильевичем мне пришлось, главным образом, в экспедициях, связанных с финишными испытаниями атомной техники. Работа была напряженной, но размеренного расписания ее не было: ночные авралы и срочные поездки в поле перемежались паузами, когда можно было спать, рыбачить, загорать или заниматься отвлеченной наукой.

Необычные условия работы и быта дали возможность лучше видеть не только деловую сторону жизни Игоря Васильевича, но и весь его облик и его отношения с людьми.

Прежде всего, он всегда был бодр, держался прямо и говорил громко, т. е. был совсем не похож на того мрачного киногероя, каким его изобразили в посвященном ему фильме. Он был подвижен, много ездил и стремился общаться с широким кругом людей. Лично меня он заставлял иногда рассказывать расчеты и выводы из них, хотя с большим основанием мог спросить это с моих маститых начальников: Зельдовича, Харитона или Щёлкина…

В его присутствии считалось естественным работать, не считаясь со временем, тоже считал и он сам. Однажды ночью он громким голосом и стуком своей трости-дубины поднял всех нас на ноги и велел срочно разобраться в некоторых неблагоприятных результатах измерений. Приказ был выполнен охотно, ошибка была исправлена, неблагополучие устранено…

Авторитет его был огромен, ощущался повсюду и служил делу. По-видимому, ему мы обязаны тем, что в сложнейшей обстановке первых испытаний не было ни серьезных ЧП, ни заметных неувязок. Большую и хорошую роль в этом сыграли и наши бывшие руководители Зернов, Ванников, Малышев и Завенягин, но дела шли гладко, не потому что было четкое разделение функций руководства научного и административного (я думаю, этого еще не было), а потому что обеспечивалось это атмосферой деловитости и доброжелательности, одним из творцов которых был Игорь Васильевич.

…В свободное время в экспедициях Игорь Васильевич иногда охотился, а в один жаркий день пригласил нас поучаствовать в заплыве по реке. Мы наивно согласились составить ему компанию, не зная, что пловец он превосходный. Пробарахтавшись с километр по реке, мы отстали от него, выбрались на берег и несколько километров сопровождали его пешком. Нам было неуютно, но еще хуже было секретарю Игоря Васильевича, который плавал не лучше нас (т.е. тоже шел по берегу), но отвечал за жизнь своего уплывшего начальника головой…

В знак глубокого уважения к Игорю Васильевичу по инициативе его бывших сотрудников у нас сооружен прекрасный памятник ему, который мы очень ценим и считаем лучшим его скульптурным изображением".

Владимир Губарев, Правда.ру