Версия для печати

4 октября 2005г. Интервью председателя Совета свердловского объединения профсоюзов РАН Петра Мартышко телекомпании «Ермак»

Ученое сообщество страны растревожено как муравейник. Еще бы - сам президент озвучил инициативы по повышению заработной платы. И цифра обозначена совсем не малая - оклад в 30 тысяч рублей. Сказать, что все академики, доктора, кандидаты и младшие научные сотрудники погрузились в восторженное ожидание, конечно, не совсем верно. Люди это все больше грамотные, умеющие думать, анализировать, соспоставлять цифры (например, зарплату с инфляцией). Но то, что инициативы верховной власти вкупе с программами реформирования родного министерства стали предметом самых оживленных дискуссий, совершенно ясно. Что же говорят в самой научной среде? Как оценивают перспективы предложенных нововведениий? Насколько оптимистично смотрят в будущее российской науки те, кто ее делает сегодня? Об этом рассказал в интервью телекомпании "Ермак" Петр Мартышко, директор института геофизики УрО РАН,председатель Совета свердловского объединения профсоюзов РАН.
Вопрос: Наверное, самое серьезное и долгожданное изменение, которое ждет российскую науку в ближайшее время - это повышение зарплаты научным сотрудникам до 30 тысяч рублей. Это пообещал глава государства. Как Вы к этому относитесь: достаточная сумма или хотелось бы больше?

Петр Мартышко: Давайте смотреть объективно. Я только что вернулся из командировки. Один московский коллега рассказал, что его сын только что закончил мехмат, работает в науке (не академической) и получает 1,5 тысячи долларов. А что предлагается нам? В 2008 году молодым сотрудникам обещают 15 тысяч. Учитывая инфляцию, можно уверенно сказать, что квалифицированных, молодых сотрудников, которые, действительно, нужны науке, эти посулы вряд ли привлекут.

Вопрос: Сколько сейчас получают ученые в среднем?

Петр Мартышко: У нас в институте средняя зарплата 7 тысяч рублей. Молодежь получает по тарифной сетке около 2 тысяч. Директор имеет самый высокий 18 разряд, и у него получается 3,5 тысячи рублей. Конечно, в целом получается больше за счет доплат за докторскую, за кандидатскую и т.д. Но все равно это не серьезно. Особенно для молодых: они привыкли жить по-другому. Это мы раньше за энтузиазм работали.

Вопрос: Что же нужно сделать, чтобы привлечь кадры в науку или хотя бы не растерять то, что есть?

Петр Мартышко: Передо мной лежит очередной вариант программы модернизации российской науки - 17 страниц, раньше было 60. Кто-то его написал, получил зарплату, наверное, не малую. А на мой взгляд, все это можно было не писать. Так и хочется сказать: не учите нас жить, помогите материально. А именно: создайте такую законодательную базу, чтобы отечественной промышленности было выгодно использовать наши разработки.

Вопрос: Но современную российскую науку как раз и обвиняют в инертности, в том, что разработки ученых не отвечают требованиям времени.

Петр Мартышко: Существует понятие - презумпция невиновности. Если вы в чем-то кого-то обвиняете, извольте доказать свои посылы. Вот в предлагаемой нам концепции модернизации науки есть слова - "усилить образовательную роль". Простой пример. В вузах Екатеринбурга примерно 80% профессорского состава на матмехе - сотрудники УРО РАН. Я, например, заведую кафедрой в техническом университете, и при этом являюсь директором в академического института. Наука интегрирована с образованием в полной мере, зачем еще что-то делать?

Вопрос: То есть, сейчас науке не хватает именно интеграции с промышленностью?

Петр Мартышко: В этой области законодательная база совершенно неразвита. Был закон о возмещении за пользование недрами. Это давало возможность научным организациям заключать договоры с добывающими компаниями. Но этот закон отменили.
Мы готовы ни о чем не просить. Но не лишайте науку налоговых льгот. Мы же не коммерческая организация. Нигде в мире спиртовой завод и научный институт не работают по одинаковым налоговым правилам. Создайте законодательную базу, которая стимулировала бы вложения промышленности в науку. В развитых государствах это происходит. В США 110 млрд. долларов идет в науку из государственного бюджета и в два раза больше от промышленности. В свое время я был в одном американском университете. Мой коллега рассказал: когда им потребовалось построить новое здание факультета, а бюджетных денег не было, они создали фонд, в котором через полгода было 15 млн. долларов. Откуда? Спонсорскую помощь оказали бывшие выпускники института, их родственники и т.д. Им это выгодно: они освобождаются от части налогов, да к тому же имеют почет и уважение.

Вопрос: А у нас?

Петр Мартышко: А у нас пока одни разговоры. Делали бы чиновники дело: и никаких концепций было бы не надо. Сейчас говорят, что в некоторых организациях ведутся уровень научных исследований очень низок. Есть, конечно, такие организации. Но почему они такими стали? Их удушили экономически.

Вопрос: Наука может сама зарабатывать?

Петр Мартышко: Фундаментальная наука во всем мире живет за счет государства. При удачном стечении обстоятельств достижения фундаментальной науки удается применить с высокой эффективностью. Хотя это не всегда происходит сразу. Возьмите пример Ж.И. Алферова: когда появились физические результаты и когда - первые сотовые телефоны, которые производятся на их основе. Прошли десятилетия. А у нас принцип - вчера слезли с дерева, а сегодня хотим все. В свое время академик Коровин хорошо сказал на Президиуме: можно, конечно, Илью Глазунова заставить красить забор, но маляр это сделает лучше. Говорят: пусть Академия Наук займется инновационной деятельностью. Как будто это так просто! В СССР была целая сеть прикладных отраслевых институтов, куда передавались научные разработки, превращаемые там в изделия. Сейчас эту систему разрушили. И от оставшегося небольшого по количеству научного звена требуют инноваций. Тогда мы забросим фундаментальные исследования и снова отстанем.

Вопрос: А как Вы относитесь к переводу научных работников на контракт сроком на три года, после чего они должны пройти аттестацию, и, если результаты неудовлетворительные, то контракт продлеваться не будет?

Петр Мартышко: Я лично отношусь к этому положительно. За границей такая система практикуется. Это взбадривает людей, чтобы не почивали на лаврах. Вот только, знаете, что страшно? В нашей стране могут начаться злоупотребления: административный состав где-то станет подходить к ученому, имея в виду не его вклад в науку, а свое личное к нему отношение. Хотя за рубежом такие издержки тоже бывают. Надо строить систему сдержек и противовесов. Для этого есть профсоюз, в конце концов. Я не боюсь контрактной системы, я боюсь ее извращения. У нас же Минфин в стране всем заправляет. Он говорит: вот понимаете, есть институты, которые сами зарабатывают, поэтому мы должны разделить финансовые потоки: отнять у них половину бюджетных ставок, пусть содержат сотрудников за счет договоров. Но договор сегодня есть, а завтра нет. Если я взял человека, я должен ему платить зарплату. А завтра деньги по договору задержат, он подаст на меня в суд и выиграет.

Вопрос: Что же будет с российской наукой?

Петр Мартышко: Хотелось бы отношения к науке по принципу: не мешайте. Конечно, хотелось бы большего бюджетного финансирования. Но мы все реально смотрим на вещи. К сожалению, эпоха перемен у нас затянулась: пошло уже второе десятилетие. За это время любой материал стареет, что говорить о человеческой психике.
Если говорить о концепции реформирования науки, мне понравилась там фраза о том, что за Академией наук сохраняется имущество, даже временно не используемое. Чего греха таить, ведь все эти реформы затевались для того, чтобы отнять у Академии наук собственность в Москве на Ленинском проспекте и в Санкт-Петербурге. Хочется верить, что теперь чиновники и олигархи, увидев эту строчку за подписью Президента, от нас отстанут? Я вообще-то оптимист: был бы пессимистом, давно бы уехал.