Версия для печати

Судьба науки в российском социуме – 2

Как политический, идеологический и административный прессинг государства деформировал этику ученых

Об авторе: Андрей Георгиевич Фонотов – доктор экономических наук, профессор НИУ «Высшая школа экономики»; Виктория Викторовна Киселева – доктор экономических наук, профессор НИУ «Высшая школа экономики»; Сергей Васильевич Козырев – кандидат физико-математических наук, профессор Санкт-Петербургского технического университета, член правления союза ученых Санкт-Петербурга.

Приведенный исторический экскурс (см. первую статью цикла: «НГ-наука» от 12.04.17) помогает понять те разрушительные последствия, которые были вызваны целями, формами и методами государственной научной политики.

Эрозия научного этоса

Во-первых, произошло полное огосударствление советской науки, утрата ею независимости и возможности на свободную, непредвзятую и объективную оценку процессов и явлений не только в социально-экономической сфере, но и в сфере естественных наук. Ярким примером здесь может служить печально известная сессия ВАСХНИЛ 1948 года. Нарастающие процессы архаизации в организации научного сообщества вылились в глубочайший откат в прошлое, к ситуации, имевшей место за пару столетий до этого.

Во-вторых, огосударствление науки сделало целью и источником ее существования нужды, потребности, цели и интересы исключительно государства, уделяя несопоставимо меньшее внимание чаяниям и потребностям общества и его членов.

Подобная политика не могла пройти бесследно для научного этоса, основные характеристики которого сформулировал в 40-х годах прошлого века Роберт Мертон (Merton R.K. Social Theory and Social Structure. Alencol, Ill. The Free Press, 1957). Он выделил базовые условия научного этоса: универсализм науки, общественный характер ее результатов, бескорыстность и организованный скептицизм. Эти «идеальные» требования конкретизируются в процессе институционализации науки как особой сферы деятельности под влиянием социально-экономической и культурной среды.

Политический, идеологический и административный прессинг государства деформировал научный этос. Из-за разрушения фундаментальных ценностей институты науки нормально и полнокровно функционировать не могут. Приоритет «пользы» вместо приоритета «истины» разрушает ткань научной работы, делает неполноценными результаты исследований. Механизм такой деформации достаточно прост.

Начинается он с прямой агрессии властей по отношению к «вредным», а затем и к «бесполезным» сферам науки и творчества. Последствия этого акта многообразны. Прежде всего размываются, искажаются и разрушаются ценностные установки, регулирующие функционирование научного сообщества и науки в целом как важнейшего социального института. На смену самостоятельному, независимому исследователю приходит конформист, вместо организованного скептицизма воцаряется дух конъюнктуры, вместо универсализма всячески подчеркивается специфика национальной науки (советская математика, немецкая физика 30-х годов и т.п. как антитезы буржуазным направлениям соответствующих отраслей знания).

Возникает естественный вопрос: если описываемые негативные процессы действительно имели место, то как можно объяснить успехи СССР в решении проблем индустриализации, осуществлении масштабных атомного и космического проектов, совершении открытий и изобретений в отдельных отраслях естествознания и технического прогресса?

Очевидно, что достижения советской науки и техники до начала 1960-х годов эксплуатировали научно-технический потенциал царской России.

В этом смысле НЭП, оружие победы во Второй мировой войне, атомный щит и космические успехи взросли на ниве русской науки XIX–XX веков. В.И. Вернадский, К.Э. Циолковский, В.Н. Ипатьев, И.П. Павлов, Н.Е. Жуковский, В.А. Базаров, Н.Д. Кондратьев, А.В. Чаянов, А.Н. Туполев, С.П. Королев, И.В. Курчатов, Н.И. Вавилов, С.И. Вавилов, А.Ф. Иоффе, П.Л. Капица, В.А. Стеклов – все эти и многие другие выдающиеся ученые или сами росли и воспитывались в окружении богатейшей и многообразной русской культуры рубежа XIX и XX веков, или же учились у тех, кто был ее непосредственным носителем. По мере того как последующие поколения отдалялись от этого богатства, попадая в среду «новой» социалистической культуры с ее маниакальной «верностью делу партии», нарастали тенденции подавления открытого и честного взгляда на проблемы развития советского общества, создавая обстановку моральной и нравственной дезориентации.

Кстати, есть показательный исторический прецедент этому явлению. При основании Французской академии наук перед ней как государственным учреждением были поставлены две основные задачи: иметь дело с техническими проблемами, выдвигаемыми королем, и прославлять его за поддержку наук.

Десятилетие забвения

Деструктивные процессы в науке, проявившиеся в 1980–1990-е годы, были непосредственной проекцией тех проблем, с которыми столкнулась страна. Но на фоне системного социально-экономического кризиса в СССР и постсоветской России кризис научно-технического комплекса страны был не слишком заметен и ощутим. Более того, в первые годы после распада СССР именно накопленный научно-технический потенциал руководство страны рассматривало как важный ресурс нормализации ситуации. Реформирование научной сферы стало одним из приоритетов первого правительства постсоветской России.

Однако отсутствие социальной базы перемен, слабая профессиональная солидарность ученых и инженеров и низкая оценка обществом главных движущих сил прогресса нового времени (неприятие обществом и даже открытая враждебность к представителям частного бизнеса) лишили политику развития на инновационной основе социальной и политической поддержки. Немаловажным фактором оказался резкий спад финансирования научных исследований и разработок (почти в пять раз в начале 1990-х годов). Все это привело к сокращению численности исследователей, часть которых эмигрировала, а оставшиеся в стране пытались сопротивляться процессам маргинализации научного сообщества.

В 1990-е годы программа реформирования российской науки была направлена на создание системы грантового финансирования через создание государственных фондов (Российский фонд фундаментальных исследований, РФФИ; Российский гуманитарный научный фонд, РГНФ; Фонд содействия развитию малых форм предприятий в научно-технической сфере), реализацию механизмов заемного финансирования коммерчески перспективных проектов промышленных компаний через систему фондов НИОКР и Российский фонд технологического развития, реорганизацию прикладной науки в систему государственных научных центров (ГНЦ), создание современной системы телекоммуникаций для науки и высшего образования, поддержку самоорганизации научного сообщества в научные общества. И может быть, самое главное – создание условий открытости для интеграции отечественной науки в мировое научное пространство.

Реформы научно-инновационного комплекса, стартовавшие в начале 90-х годов, через пять лет были остановлены. Возобновлены – только в середине первого десятилетия ХХI века. Этот период воспринимался научным сообществом как «десятилетие забвения», когда государство не просто забыло о развитии науки, но даже не знало, как распорядиться этим советским наследием. К тому же экономический кризис конца 1990-х годов нарушил связи науки с производством, сведя к минимуму источники финансирования НИОКР.

К этому времени ситуация в науке усугубилась. Обыденными стали такие явления, как взятки при проведении тендеров на закупку научной продукции, систематические откаты за возможность получить бюджетное финансирование, фальсификация научных результатов для получения доступа к государственным заказам.

Широкое распространение получила торговля научными степенями. Согласно данным Яндекса, в месяц имеет место 1542 показа контекстной рекламы для людей, осуществляющих поиск с ключевыми словами «диссертация заказ»; 1144 показа приходится на запрос «купить диссертацию» и 1114 – на запрос «заказать диссертацию». Ограниченное сопротивление, оказываемое научным сообществом подобным процессам саморазрушения (примером служит вольное сетевое сообщество экспертов, исследователей и репортеров «Диссернет»), не пользуется поддержкой властей, поскольку затрагивает и дискредитирует в первую очередь саму эту власть и ее представителей.

Попытки государства нормализовать ситуацию с помощью введения формальных критериев оценки труда ученых (таких как публикационная активность, через индексы цитирования в системах РИНЦ, Scopus, Web of Science и т.п.), с одной стороны, ориентировали научных работников на осязаемый конечный результат. Но, с другой стороны – породили мелкотемье, искусственное дробление этапов исследований и даже нелегальный рынок платных услуг по публикации в российских и зарубежных изданиях.

Впрочем, в соответствии с международными оценками (Консорциум Корнельского университета (США), Школа бизнеса INSEAD (Франция) и Всемирная организация интеллектуальной собственности), в глобальном инновационном рейтинге Россия за период 2012–2016 годов переместилась с 51-го места на 43-е. Но этот прогресс достигнут преимущественно за счет показателей уровня человеческого капитала (Global Innovation Index 2016) и роста ресурсного потенциала инновационной сферы без учета его результативности, падение которой стало тревожной тенденцией.

Так, если в 2000 году Россия выпускала 3,22% мировых публикаций, индексируемых в Web of Science, то в 2014-м на ее долю пришлось 2,05%, тогда как вклад Индии в 2014 году составил 3,93%, Китая – 17,55%, а США – 24,91% (Индикаторы инновационной деятельности: 2014. Статистический сборник. М: НИУ ВШЭ, 2014).

Реформа РАН как образец модернизации

Следует заметить, что даже в СССР с его тотальным государственным контролем институты науки были наделены большей свободой и самостоятельностью в решении вопросов научной политики. Власти стремились учитывать позицию научного сообщества, которую представляла, пусть и не всегда четко, Академия наук СССР. Последняя, пользуясь своим официальным статусом высшей научной организации страны, обладала определенной независимостью в решении внутриорганизационных проблем и, более того, имела право на свою точку зрения по вопросам, затрагивающим интересы научно-технологического и социально-экономического развития страны. Все это отражалось в разрабатывавшейся каждую пятилетку Комплексной программе научно-технического прогресса и его социально-экономических последствий.

В постсоветской России АН СССР, превратившись в Российскую академию наук (РАН), вынуждена была приспосабливаться к новой социально-экономической реальности. Экономическая и социальная нестабильность объективно способствовала утрате общественного интереса к науке и технике, и эта ситуация не изменилась даже с началом устойчивого роста экономики в 2001–2007 годах.

Проблемное положение РАН особенно ярко проявилось в ходе реализации мероприятий по созданию национальной инновационной системы (НИС). Они включали формирование институтов развития, модернизацию системы образования и усиление контроля за инновационной активностью государственных компаний и компаний с государственным участием. Все эти мероприятия были составными частями двух стратегий развития науки и инноваций в Российской федерации, принятых в 2006 и 2011 годах. Последняя из этих двух стратегий представляла собой масштабный пошаговый план, охватывающий большинство значимых направлений для обеспечения развития науки и инноваций.

Однако, несмотря на значительные усилия, через пять лет после начала реализации целей этой стратегии оказалось, что она выполнена только на 10% и нуждается в переработке. Разработчики этого документа слишком поверхностно подошли к диагностике сложившегося состояния науки, экономики и производства. В результате реальные проблемы перехода к инновационной экономике оценили слишком оптимистично.

Одной из самых больших неудач в рамках стратегии можно считать реформу РАН. Из всех путей ее реформирования был выбран вариант без постановки четких целей и задач, который свелся к созданию бюрократической надстройки над академией в виде Федерального агентства научных организаций (ФАНО), лишающего ее самостоятельности, блокирующего ее инициативы и возводящего новые преграды между наукой, производством и обществом.

Содержание и характер реформы РАН, равно как непонятная анонимность, таинственность и внезапность ее проведения без широкого обсуждения и в интересах узкой группы лиц, – следствие резкого снижения престижа науки и научного труда в современном российском обществе. А это, в свою очередь, отражает откат общества на позиции архаичных верований и предрассудков.

Показательно, что в 2016 году финансирование науки в России упало до минимума за последние 12 лет. Очередным аккордом в этом ряду стало сокращение расходов федеральной целевой программы развития научно-технологического комплекса страны на 2014–2020 годы на 25 млрд руб. относительно первоначальных цифр. Соответственно финансирование РАН через ФАНО в 2017 году будет уменьшено на 10% по сравнению с 2016 годом, составив 74,6 млрд руб.

Сокращение финансирования фундаментальных исследований происходит четвертый год подряд и грозит превратиться из тенденции в закономерность. Впрочем, это явление полностью вписывается в более общий процесс нарастающей архаизации.

Санкт-Петербург

Андрей Фонотов, Независимая газета