Версия для печати

Валентин СЕРГИЕНКО, председатель ДВО РАН: Старые знания лишь помогают жить, но ничему не учат…

Нелегкая миссия досталась председателю Дальневосточного отделения Российской академии наук, вице-президенту РАН академику Валентину СЕРГИЕНКО - с минимальными потерями провести сквозь штормовое море реформ действующие на Дальнем Востоке научные учреждения РАН.

И хотя институты теперь подчиняются Федеральному агентству научных организаций (ФАНО), весь свой опыт, знания, научный авторитет председатель ДВО РАН направляет на поддержку бывших академических учреждений, выбивая застрявшие в чиновничьих кабинетах финансовые средства на незавершенные проекты и экспедиции, отрабатывая механизмы взаимодействия с ФАНО, решая многочисленные организационные и кадровые проблемы. Благо, за академией наук, в соответствии с новым уставом, сохранилась функция руководства научными исследованиями организаций, подведомственных ФАНО.

За этими повседневными заботами о будущем академической науки на Дальнем Востоке академик Сергиенко отставил на второй план дела личные. А между тем 18 августа известному ученому-химику и организатору науки исполняется 70 лет. Всю свою трудовую жизнь наш земляк (Валентин Иванович родился и вырос в Ново-Сысоевке Яковлевского района Приморского края) проработал во Владивостоке, сначала в отделе химии Дальневосточного филиала Сибирского отделения Академии наук СССР, а затем в организованном на его базе Институте химии ДВНЦ, впоследствии ДВО РАН. На его счету научные разработки, внедренные в производство, например, по переработке жидких радиоактивных отходов списанных со службы атомных подводных лодок.

«Дальневосточный капитал» встретился с юбиляром, но разговор получился непарадный - о химии, физике и жизни, вчерашней школе и сегодняшнем дне академической науки, о том, что помогает справляться в сложных житейских ситуациях.

- Валентин Иванович, какие качества в ученых вы цените более всего?

- Порядочность и чистота человеческих отношений.

- Усидчивость для ученого много значит?

- Она, конечно, важна. Но мне кажется, что в науке все-таки важнее иметь мозги, которые немножко фонтанируют. Способность фантазировать позволяет порой перескочить через то, что ты не знаешь. Иногда нужно принять какое-то эвристическое решение, не имеющее строгого обоснования. Эксперимент только фиксирует какие-то результаты, дальше тебе нужно их обсуждать и делать выводы. И если ты работаешь на переднем фронте, в первой линии, ты обязательно выходишь на неизведанное. И тут ученый должен взять на себя смелость сделать предположение, сформулировать идею. И если у него нет смелости, нет полета фантазии, он должен отступить, топтаться на месте, ждать, когда кто-нибудь подскажет, и он двинется вперед.

Наверное, это объясняет, почему почти все отличники по университету, отличники по жизни не становятся большими учеными и открывателями. В жизни мы тоже сталкиваемся с ситуациями, где нам не может помочь опыт прошлого. Говорят, история еще никогда никого не учила. Старые знания лишь помогают жить, но ничему не учат…

- Вы в такой ситуации бывали?

- Конечно, в научной работе прорывы почти всегда связаны с некими озарениями. Наверное, любому ученому знакомо состояние, когда тебя все время мучит какая-то задача, которая никак тебе не дается. Ты бодрствуешь, спишь, занят какими-то делами, а она у тебя все время где-то в подкорке. Несколько раз я находил решение во сне. Просыпаюсь и понимаю, что я придумал, как нужно сделать. Тогда - быстрее в лабораторию, пробуешь, и дело пошло. Когда это все состоится, то испытываешь ощущение некой легкости, необычайного подъема.

На Фукусиму через Европу

- Что входит в круг ваших научных интересов?

- Мое основное направление - строение вещества, оно вытекает из базового образования (теоретическая физика, специальность спектроскопия). Я владею всеми видами спектроскопии, от атомной и молекулярной до электронной парамагнитной и ядерного резонанса, что дает огромные возможности. На этом я сделал кандидатскую и докторскую диссертации, работая в химии, хотя базового химического образования не имею и иногда ощущаю в этом большой минус. Впрочем, в случае необходимости всегда мог стать за станок и синтезировать нужные материалы.

В последние годы мой интерес смещается из области исследований в поиск технологических решений, касалось ли это антикоррозийной защиты, получения пигментов и защитных покрытий на алюминиевых сплавах для судостроения и авиации, сорбционных процессов.

- Переработка жидких радиоактивных отходов в их числе?

- Мы начали заниматься этой проблемой еще в 1994 году. Состояние нашего атомного флота требовало нестандартных научно-технических решений. Возглавлявший тогда Институт химии член-корреспондент РАН Виктор ГЛУЩЕНКО поддержал это направление работы и порекомендовал привлечь к исследованиям Валентина АВРАМЕНКО, который в то время работал в ДВГУ. Мы перетянули его в академию и сразу же приступили к работе, а уже в 1996 году состоялись первые эксперименты, в которых я тоже принимал участие. Сегодня Валентин Александрович - член-корреспондент РАН, заведующий отделом сорбционных технологий. На наших технологиях переработки ЖРО действует предприятие ДальРАО. Жаль, что масштабировать этот уникальный опыт не удается.

- Валентин Иванович, а как продвигаются переговоры о применении ваших сорбентов в Японии, на аварийной атомной станции Фукусима?

- Подписаны первые контракты, но не напрямую, а через компанию из Германии. Мы в этом проекте участвуем на субподряде.

- Важно, что именно ваша технология будет работать на благое дело, тем более что нас с японцами объединяет одно море, и мы заинтересованы, чтобы оно было чистым.

- Поэтому мы и идем на сотрудничество. Справедливости ради стоит сказать, что за эти три года в России можно было бы развернуть производство наших сорбентов, но на это нужны были средства. В какие двери мы только ни стучались: помогите создать производство, рынок - вот, наш сорбент будет востребован. Но и этого не произошло. Между тем в Германии средства нашлись, и вскоре там запустят производство. Сорбент, произведенный в Германии, японцы готовы покупать по цене, значительно превышающей себестоимость. Досадно, что еще одна возможность создания высокотехнологичного производства в Приморском крае упущена.

- Кроме того, за рубеж уходит ваша технология.

- Институт не стоит на месте, и на подходе другие разработки. Мы свой козырь в кармане держим, уже в опытных образцах получен другой материал, который во многом превосходит прежний. Пока работает та группа, которую мы собрали за последние 20 лет, у нас есть хорошие перспективы.

А кто преемник?

- Без ложной скромности можно сказать, что в Институте химии создана школа, и работа ведется не по одному, а по нескольким направлениям. Нацелены они на ликвидацию последствий радиоактивного загрязнения жидкостей, почвы, решение проблем дезактивации различных материалов. И по всем направлениям есть хорошие заделы и перспективные специалисты. Это и Вениамин ЖЕЛЕЗНОВ, впрочем, уже доктор наук Вениамин Викторович, который начинал мальчишкой на подхвате, и доктор наук Светлана БРАТСКАЯ, вообще химик от бога, и Валентин Авраменко, о котором я уже говорил, и многие другие.

- Одним словом, есть кому передать институт?

- Не скрою, в последнее время все чаще об этом задумываюсь, дата круглая, подошла как-то незаметно. Не буду называть конкретных фамилий, чтобы не напортить потенциальным претендентам, скажу лишь, что достойных много, и некие подвижки, вероятно, будут.

- Но вы же сохраняете влияние на кадровую политику?

- Пока есть какой-то авторитет, думаю, мое мнение и для ФАНО, и для кадровой комиссии РАН значимым остается. Но того влияния, что было до реформы академии наук, конечно, нет…

Трудный диалог с ФАНО

- Новый устав РАН все-таки оставляет за академией определенную значимость?

- Оставляет, но… Где решаются кадровые вопросы? Не в академии. Финансовые вопросы кто решает? ФАНО. Единственное, на что ДВО РАН может как-то повлиять, это конкурсные деньги (260 млн рублей), которые тоже перешли в ФАНО, но здесь мнение научной общественности должно учитываться.

Но есть и другая проблема - в некоторых научных учреждениях состоявшиеся ученые просто не хотят быть руководителями, не желая менять определенную свободу на жесткие рамки административной работы. Не так провел конкурс по закупке материальных ценностей - штраф 30 тысяч, выехать за рубеж без разрешения ФАНО нельзя, масса других ограничений и рутинных с точки зрения ученого дел.

Убежден, что нужно привлекать к руководству институтами молодежь, которая не обременена негативным опытом и не так пуглива, как старшее поколение, привыкшее осторожничать. Нужны такие люди, которые будут смело вырабатывать новые механизмы управления наукой в существующих условиях, в том числе и на платформе ФАНО, раз такое решение принято.

- Состоялся ли на этот счет содержательный разговор с недавно назначенным руководителем Дальневосточного территориального управления ФАНО Андреем АКСЕНОВЫМ?

- Разговор состоялся, но главным образом по поводу помещений, предоставленных новому ведомству в нашем академическом здании. Впрочем, мои обращения и к руководителю ФАНО Михаилу КОТЮКОВУ по различным вопросам жизнедеятельности академических институтов конкретных результатов пока не дали.

У нас остановилась стройка инженерного корпуса Института проблем морских технологий, о которой я уже не раз говорил на различных уровнях, 200 млн рублей, выделенных ранее на оборудование, «зависли». А между тем это срывает не только плановый ввод здания, но и гособоронзаказ, который должен выполняться в новом корпусе.

В академических институтах сорвано несколько экспедиций. Чтобы оформить пакет необходимых для их отправления документов, нужна подпись вышестоящего органа. Но в ФАНО документы не подписывают. Почему? А потому что в регламенте 2006 года в перечне организаций, уполномоченных подписывать такую документацию, ФАНО не значится. Понятно, что нужно срочно вносить изменения, но, как говорят в ведомстве, вопрос на рассмотрении. А тем временем наши давние партнеры из Республики Корея недоумевают, почему экспедиция, участие в которой они заблаговременно оплатили, откладывается.

- То есть заявленная инициаторами реформы цель - освободить ученых от хозяйственных хлопот - пока не реализована?

- К сожалению, таких хлопот лишь прибавилось, плюс отчеты в ФАНО, которые без учета во времени чиновники ведомства требуют представить сегодня же к 15 часам.

Должен защищать академию

- Валентин Иванович, при создании Дальневосточного федерального университета Вы возглавили Школу естественных наук, а недавно оставили этот пост. С чем связано такое решение?

- К сожалению, сотрудничество ДВО РАН и ДВФУ, на мой взгляд, складывается довольно сложно. Более того, приходилось сталкиваться с попытками перевода некоторых научно-исследовательских работ из академии наук в университет, а также беззастенчивым использованием наших разработок для собственного пиара, как это было, например, на круглом столе по проблемам развития морской робототехники. Являясь председателем ДВО РАН, я должен защищать академию наук, а не содействовать этому, на мой взгляд, неконструктивному процессу. Поэтому я решил оставить пост руководителя Школы естественных наук. Не скрою, для меня это было трудное решение.

Хотя тот факт, что диалог с ДВФУ выстраивать все сложнее, отмечают и руководители академических институтов. Специализированные кафедры и лаборатории, организованные совместно с институтами ДВО, открываются тем временем во ВГУЭС, хабаровских, сибирских вузах.

Один из последних примеров - нереализованное предложение создать совместно с ДВФУ Центр арктических исследований. В Тихоокеанском океанологическом институте ДВО РАН есть соответствующая лаборатория, возглавляет которую доктор наук Игорь Семилетов. Большую часть времени он пребывает в США, где также ведет научную деятельность, но лабораторией руководит, руку на пульсе держит, ребята его прекрасно работают, регулярно защищаются. Его тематика - метановая проблема, парниковые газы, есть отличные результаты, публикации в Sсience и Nature, индекс Хирша - около 40.

Наш поход с Игорем Семилетовым к ректору ДВФУ Сергею ИВАНЦУ не увенчался успехом, идея создания Центра арктических исследований поддержки не получила - тематика вроде не в приоритетах. А через год она уже была в приоритетах, и грант в 150 млн. рублей получил Томский университет. Надо ли говорить, что Игорь Семилетов теперь работает с ними.

Мне кажется, нашим университетским коллегам подчас не хватает какого-то чутья на то прогрессивное, что могло бы в очень короткое время сделать имя университету.

Просто начитался отчетов

- Возглавляя ДВО РАН, вам приходится погружаться и в другие науки, решать сложные хозяйственные задачи, как это удается?

- Иногда и сам удивляюсь (смеется). А если серьезно, то я почти десять лет был в заместителях у председателя ДВО РАН академика Георгия ЕЛЯКОВА, он много ездил, а я почти всегда был на месте, что давало возможность знакомиться с документами, вникать в различные тонкости работы институтов. Картина того, что делается в отделении, стала для меня совершенно понятной - и по результатам и по потенциалу, в самых разных направлениях.

Думаю, что ДВО выполняет академическую функцию на территории этого огромного региона в полной мере. Если есть какие-то недоработки, то они связаны, прежде всего, с недоразвитостью отделения, поскольку в силу довольно молодого возраста здесь отсутствует или недостаточно развиты некоторые направления, например, юридическое и международных отношений. У нас нет института нефти и газа, органического синтеза. Между тем, сегодня в регион пришла труба, есть потребность в кадрах высокой квалификации и современных научных разработках.

- Как вы оцениваете кадровый потенциал академической науки на Дальнем Востоке с точки зрения пополнения РАН новыми членами?

- Потенциал, на мой взгляд, весьма серьезный. И жаль, что многие ученые, говоря спортивным языком, пересидели на скамейке запасных, не получив возможности даже поучаствовать в выборах, а не то что избраться. За Дальневосточным отделением изначально было закреплено 25-30 академических вакансий, но тогда было меньше институтов, не было такого весомого кадрового потенциала. Когда я пришел в отдел химии, там было три кандидата наук, позже приехал Юрий ГАГАРИНСКИЙ - единственный доктор наук. А сегодня в Институте химии 28 докторов наук, в активе которых серьезные разработки, и наш институт далеко не исключение. Очевидно, прежние квоты все-таки требуют пересмотра.

- Главная проблема академической науки сегодня?

- Невостребованность. Уникальные разработки ученых не находят своего потребителя. Это и диагностическое оборудование центра «Арктика», позволяющее на ранних стадиях выявлять недуги, и биологически активные препараты Тихоокеанского института биоорганической химии, и системы водоочистки Института химии. Эти примеры можно продолжить. Есть научный результат, который сам по себе еще не является товаром, но очень убедителен и практически гарантирует, что здесь будет некий положительный эффект от реализации, но невозможно пробить опытное производство. Но, думаю, что санкции, которые обрушиваются на Россию как снежный ком, заставят все-таки что-то производить самим, а не только снимать маржу с продажи сырья. А значит нужно пересмотреть отношение к отечественной науке и взглянуть на наши наработки с иной точки зрения, поддерживая все то передовое, что не только работает на оборону, но имеет и рыночный потенциал.

Со Швейком веселей

- Как вы оцениваете сегодняшнее школьное образование?

- У меня есть внуки, и я вижу, как их образовывают. Сказать «никак» будет, наверное, резковато, но многое в этом процессе меня тревожит, особенно, эта нацеленность на результаты ЕГЭ, а не на знания и интерес ребят к конкретным дисциплинам. Едва ли не у каждого - айпад, наушники, и до них не достучаться. Нельзя сказать, что они плохие, в общем, нормальные ребята. Но, к сожалению, читают очень мало. Мы ведь много читали, это всячески поощрялось, и как бы ни было сложно добыть книжки, дома была библиотека.

- А вы сейчас что читаете?

- В последнее время все больше политические вещи, аналитические обзоры. Но в трудные минуты беру с полки любимые «Похождения бравого солдата Швейка». Некоторые разделы знаю наизусть. Прочитаешь несколько страниц и становится веселее.

- Музыка помогает привести мысли и чувства в порядок? Что предпочитаете слушать?

- Народные песни, больше - украинские. Мама очень хорошо пела. И когда мама с отцом, сидя на крылечке, затягивали «Распрягайте, хлопцы, коней» слышно было на полдеревни. Бывая в разных странах, покупаю диски с фольклорной музыкой. Путешествуя по Америке, как-то приобрел диск с музыкой американских индейцев. Звучание просто гипнотизирующее, под такие мелодии, наверное, можно медитировать.- Хотя в моей фонотеке есть и классика, и Битлз, и хиты 70-80-х.

- Валентин Иванович, Вы занимаетесь строением вещества, можно предположить, что дошли до самой первоосновы, до самой сути. Верите ли Вы в божий промысел?

- Я закоренелый атеист, и тут нет вариантов…

- Ощущаете ли вы в повседневной жизни мгновенья счастья, фиксируете их для себя?

- В обыденной жизни в достаточно комфортной среде определить их здесь и сейчас, пожалуй, сложно. Но, оглянувшись назад, понимаешь, что такие моменты были, они вспоминаются и не выходят из головы. Минуты какого-то щенячьего счастья, когда каждая клеточка счастлива, что все происходит именно так.

Первое, что помню из таких моментов - я на плечах у отца, и мы идем по железной дороге в наш новый дом (до этого мы занимали две комнаты в бараке). Передо мной две блестящие рельсы, уходящие вдаль. Рядом с отцом мама, чуть впереди скачет по шпалам старший брат Сашка. И у меня какое-то распирающее, необычное, доселе незнакомое чувство… Сегодня я понимаю - это и есть счастье.

Потом много чего было: большой похвальный лист с профилем Сталина в четвертом классе, найденное решение нерешаемой задачи уже в институте, какие-то личные моменты… Наверное, именно они напитывают человека силой, способной провести через жизненные испытания.

Ирина БАРАННИК. Журнал "Дальневосточный капитал", август, 2014 год.