Версия для печати

Академик Адрианов: "Прорыв в глубины океана"

"Чаепития в Академии" — постоянная рубрика Pravda. Ru. Писатель Владимир Губарев беседует с выдающимися учеными. Сегодняшний гость проекта "Чаепития в Академии" — российский зоолог, вице-президент РАН, директор Национального научного центра морской биологии Дальневосточного отделения РАН, заместитель председателя Дальневосточного отделения РАН, академик РАН Андрей Адрианов.

Российский зоолог, вице-президент РАН, директор Национального научного центра морской биологии Дальневосточного отделения РАН, заместитель председателя Дальневосточного отделения РАН, академик РАН Андрей Адрианов.

"И потемнело синее море…"

А ученый, увлекаясь, продолжал свой рассказ о том, как плотоядные кораллы, подняв все свои паруса, летят по дну, захватывая новые пространства, и день ото дня их становится все больше и больше.

Мы, затаив дыхание, следим за тем разгулом стихий в мире, где еще минуту назад казалось, что нет никакой жизни.

И вот уже на арене появились причудливые глубоководные медузы и гримпотевтисы, которые таят в себе такие запасы пищи, которой хватит человечеству на многие столетия. Кстати, они могут спасти нас и от таких страшных болезней как раковые, потому что давно уже научились побеждать их, избавившись от них навсегда.

В общем, ученый рассказывает нам о мире, что находится от нас неподалеку, совсем рядом, но он менее изучен, чем тот же космос, куда мы уже научились летать.

— За пределами Земли уже побывало более 550 человек, — говорит он, — а в самом глубоком месте Мирового океана всего трое…

— Менее увлекательно! — я пытаюсь защитить космонавтику.

— Нет, — возражает ученый, — исследовать глубины океана труднее да и опасней…

В Звенигороде проходит Школа молодых ученых, на ней выступают именитые ученые, посвятившие себя изучению Мирового океана. Идет разговор как о фундаментальных исследованиях его, так и о рыболовстве — отрасли, которая бурно развивается, академик РАН Андрей Владимирович Адрианов, директор Института биологии моря им. А. В. Жирмунского Дальневосточного Отделения РАН не мог не приехать в Звенигород. Ему обязательно нужно было поделиться своими новыми идеями с молодыми учеными. Ведь как ни им предстоит исследовать то, о чем говорил ученый.

Перед началом заседания и лекцией Адрианова мне удалось побеседовать с ним за чашкой чая.

Я спросил Андрея Владимировича:

— Как вы попали на Дальний Восток?

— Московский университет. Специальность: зоология беспозвоночных. Аспирантура. Защита диссертации. Время было советское, а потому, если диплом "красный", то предлагают выбрать работу и место ее самому. Специальность "морская", а потому можно уехать на юг, север, восток и запад. В советское время студенты-биологи много ездили, а потому я принимал участие во многих экспедициях. Бывал и на Камчатке, и во Владивостоке, где ездил на биологическую станцию Института биологии моря. До этого был и на Баренцевом море. То есть к концу учебы сложились представления, где интереснее всего. Понятно, что для морского биолога выбор Тихого океана очевиден. Здесь масштабы грандиозные, и возможностей для исследований много, так как океан изучен мало. И Институт биологии моря, созданный Алексеем Викторовичем Журмунским, прекрасный. В то время он активно работал. Это были 80-е годы. Я несколько раз был на Камчатке, а там был филиал Института — так что я был в курсе исследований. Так что я не колебался сильно — выбрал Владивосток.

— В те времена город был глубоко провинциальным, запущенным…

— Все зависит от того, с чем сравнивать. Он был "закрытым городом", а потому было больше порядка, чем в других местах. А, впрочем, когда едешь куда-то молодым, то меньше всего обращаешь внимания на внешнюю сторону. Когда создается семья, то важна инфраструктура, бытовые условия и так далее. Если же молод, то главное — работа. А тут есть исследовательские суда, акваланги и беспозвоночные животные, которыми ты занимаешься.

— Почему именно они?

— Их много. Это черви, мелкие и крупные. Животные, живущие на поверхности и в глубине. Биологическое разнообразие очень большое. В общем, существа очень разные, неизученные, а потому интересные. И все они очень важны — ведь это начальное звено всех пищевых цепочек.

Фрагменты лекции "Около двух миллионов живых организмов на нашей планете. Но существует определенный перекос в представлении об этом животном мире: мол, более полутора миллиона приходится на те, что живут на суше, и лишь триста тысяч на морские виды. Отражают ли эти цифры реальное соотношение видового разнообразия? Нет, конечно. Не будем говорить сейчас о новых видах. Пессимисты говорят, что их более 10 миллионов, оптимисты утверждают, что более 100. Не будем спорить: ясно одно, что подавляющее число новых видов связано с океаном — они находятся именно там. Большинство исследователей в конце ХХ века считали, что первенство по видам принадлежит суше, мол, здесь больше видов, чем в океане, раз в десять. Это глубочайшее заблуждение развеяно исследованиями, которые проведены в последнее время".

— С чем можно сравнить океан по биологическому разнообразию — с джунглями, тропиками, тайгой?

— Ни с чем! И вот почему. У подавляющего числа людей сложилось представление, что биологическое разнообразие на суше больше, чем в океане. На первый взгляд кажется именно так: перед вами тропические леса с колоссальным биологическим разнообразием — разве может кто-то с ними сравниться?! А в море только там, где коралловые рифы, мир богат, в остальных же местах — пустыня… Особенно на глубине, где темно и холодно. Ландшафтного разнообразия нет, значит, нет и биологического. Такое представление отражает степень изученности океана. Пожалуй, ни одну среду на нашей планете мы не знаем столь плохо, как океан. В космосе побыло уже свыше 550 человек, на глубине более чем 10 километров в океане — трое. Собирается еще двое — Конюхов и Чилингаров, но аппарат еще строится. На глубине свыше семи километров еще трое — они на новейшем китайском батискафе опустились на глубину 7015 метров. Вот и все. Остальные опуститься ниже не смогли. На наших "Мирах" тоже рвались ко дну, но предельных глубин достичь не удалось. Так что гидронавтов можно пересчитать по пальцам.

— Из космоса красивые пейзажи открываются, а в глубинах океана темно и пустынно…

— Нельзя говорить, что там ничего нет. Оказалось, что там фантастическое биологическое разнообразие! Когда мы перешли на другой уровень технических работ — у нас появилась подводные роботы, которые стали нашими глазами, ушами, руками — то наши представления о глубинах океана полностью перевернулись. На многокилометровых глубинах не только удивительное ландшафтное разнообразие, но и биологическое тоже. Мы оттуда ежегодно получаем сотни и сотни видов животных, которые мы не в состоянии даже описать. Во-первых, это длительный процесс, а, во-вторых, очень большое количество биологических видов. Все организмы, убежден, никогда не опишем!

— Они никогда не поднимаются на поверхность?

— Нет, они живут в морских глубинах. Их много, они разнообразны. А поскольку океанские глубины самое большое жизненное пространство на планете, то и познавать их сложно.

— С какой величины начинаются эти "глубины"?

— Традиционно исследования называются "глубоководными", если это 500 метров. Давайте поговорим немножко об объемах. Океан покрывает 71 процент поверхности нашей планеты. У 95 процентов Мирового океана глубина более одного километра. Две трети океана — глубины более трех километров. 3665 метров — его средняя глубина. Если представить нашу планету в виде голого шарика и вылить на него Мировой океан, то он будет покрыт слоем воды в два с лишним километра. Если мы сравним жизненное пространство океана и суши, то разница получается огромная — на два порядка. Это сотни раз!

— И мы практически об этом мире ничего не знаем?!

— Почему же? О жизни на суше нам очень многое хорошо известно. Изучены и поверхностные воды Мирового океана тоже неплохо. Особенно те зоны, где мы ловим рыбу. Районы вблизи берегов, где мы купаемся и плаваем с аквалангом, тоже исследованы. Освоены и рифы. Однако все, что глубже, познаем "эпизодически", отрывочно. Если посчитать глубоководные площади, с которых брались образцы, и сложить их вместе, то это будет всего лишь два футбольных поля. А площадь Мирового океана 361 миллионов километров! Так что мы очень мало знаем о нем.

— Нам казалось, что дно океана одинаково везде?

— Глубокое заблуждение! Как мы получали знания о нем? С парохода бросали на километровую глубину донный трап и тащили его там. А когда он выходил на поверхность, то все в нем было сдавлено, перемешано. Животные давили друг друга, из-за грандиозного давления у них переворачивались внутренности, они взрывались. И по этой "каше" реально понять, как располагаются эти существа на морском дне, много их или мало, невозможно. Мы чуть-чуть царапнули по дну… Будто в темной комнате мы поставили слона, он стоит задом к двери, в которую вы вошли. Вы протянули руку, пощупали его за кончик хвоста и вышли наружу. И тут же скажите, что слон чем-то похож на змею… Именно такое представление сложится у вас после такого эксперимента… В таком же положении были ученые, изучающие океан, до появление робототехнических средств.

— Это стало революцией в вашей области?

— Конечно. Мы увидели все, что происходит в глубинах океана. Да, организмов там меньше, чем на коралловых рифах или в тропических лесах, но учитываю бесконечную протяженность океанских просторов, то получается, что основная масса биологического материала сосредоточена в Мировом океане. Даже рыбаки в этом убедились. Раньше они представляли, что рыба в основном держится у поверхности, мол, здесь ее гораздо больше, чем на глубине. Однако просканировав толщи океана, оценив те существа, что живут на глубине, они поняли, что основные рыбные богатства находятся именно там.

— Но еще нам хватает той рыбы, которую легче ловить?

— Да, пока нам те богатства не нужны. У нас нет флота, нет возможностей добывать рыбу с глубин, мы еще можем ловить и ловить по старинке. Однако мы должны оставить будущим поколения представление об этих ресурсах и предложить методы, как их можно получать. Здесь два аспекта. Первое: мы должны оставить информацию о том, сколько и чего именно там есть, и второе — более важное — на суше мы все разделили, шельф тоже, а что теперь будем делить? В космосе пока ничего нет, а потому будем делить океанские глубины…

— Кто их больше возьмет, не так ли?

— Конечно. И этот делёж уже начался!

— Как именно?

— Очень просто. Если вы технологически развитая страна и у вас есть технические средства, то вы определяете в Мировом океане места, где находятся уникальные донные системы — коралловые рифы и сады. И говорите, что здесь не должны добываться биологические и минеральные ресурсы. Но у вас нет технических средств контроля, а у меня есть, значит, я должен контролировать эти участки. Естественно, с этим все соглашаются…

— Так будет происходить захват самых "лакомых" районов Мирового океана?

— Американцы уже столбят глубоководные участки вне зон национальной юрисдикции под лозунгом создания таких охраняемых глубоководных территорий. Кто контролирует такие районы, тот и определяет доступ к ним. Почему глубоководные аппараты строит Китай и Южная Корея? Они есть у американцев, есть и у японцев. В этих странах боятся опоздать к разделу богатств океана, они хотят понимать, что им предстоит в недалеком будущем делать там.

— "Океанские огороды и поля" — звучит неплохо!

— Так будет… У нас в этой гонке за будущее еще с советского времени было преимущество — мы были лидером глубоководных исследований. Был хороший исследователь ский флот, научные школы, превосходные специалисты. И этим надо дорожить. Если мы опоздаем в нынешней гонке, то у последующих поколений не будет доступа к этим биологическим ресурсам.

Фрагменты лекции: "Исследование океанских глубин требует специальных робототехнических средств. В последнее время нам удалось приобрести линейку таких аппаратов, которые могут работать до глубин в шесть километров. У нас на Дальнем Востоке разрабатываются автономные аппараты, которые будут действовать и глубже. В общем, мы получили "глаза", "уши" и, самое главное, "руки", которые позволяют нам проникнуть осмысленно в глубоководное пространство. И там мы уже можем вести полноценные биологические исследования".

— Мы все понимаем, что наши конкуренты делают в океане?

— Очень многое делается в глубинах океана нами и американцами для нужд обороны, а потому нам с вами известно далеко не все. Если в ближнем космосе, атмосфере и на поверхности практически все можно контролировать, то в океане можно спрятать все, что угодно, и появляться тогда, когда это необходимо. Но если говорить о гражданских исследованиях, то тут секретов нет. Уже есть машины и установки, которые до глубины в шесть километров работают и добывают полезные ископаемые. Это полиметаллические руды, сульфиды, кобальт, золото и так далее. То есть пошло освоение минеральных ресурсов океана. Чудовищные машины ползают по дну, перерывают его, не замарачиваясь о том, уникальная это экосистема или нет. Глубоководные кораллы растут очень медленно, для их восстановления требуется много времени, но ради сиюминутной выгоды они уничтожаются. Нет мониторинга таких районов.

— Вы призываете к тому, чтобы инженеры шли после биологов?

— Да, именно так!

Фрагменты лекции: " С 2010 года мы провели ряд экспедиций по глубоководным точкам в Японском и Охотском морях, а также в районе так называемого "Курило-Камчатского желоба". Работаем вместе с коллегами из ряда немецких университетов. Используются поочередно как наше судно, так и немецкое. Кстати, в Германии построено новейшее современное судно с символическим названием — "Солнце". Оно прекрасно оборудовано как раз для глубоководных исследований. Только в одном Японском море в экспедиции мы собрали 620 видов морских организмов, из которых треть оказались новыми для науки. А в районе "желоба" на глубине порядка 5 — 6 километров было собрано уже более 1080 видов, из которых половина оказались новыми для науки! То есть любая подобная экспедиции открывает нам сотни и сотни новых видов".

— Вы инициатор проекта Академии наук по "глубокому океану"?

— Это крупный проект, который объединяет специалистов разных отраслей науки и промышленности. Чтобы идти в глубины океана надо создавать технические средства, необходимы новые материалы, широкие биологические исследования и так далее. Это и физика, и химия, и медицина. Кстати, в некоторых странах организуются глубоководные экспедиции только с одной целью: насобирать организмы, которые обладают уникальными медицинскими свойствами.

— Какими именно?

— Шестьдесят процентов лекарственных средств, как известно, имеют природное происхождение. Глубоководные организмы, как правило, живут очень долго. У них нет такого ограничителя продолжительности жизни, как у наземных существ. В частности, у них нет онкологических заболеваний. Природа не предусмотрела такой механизм уничтожения жизни, там он просто не нужен. Оказалось, что у глубоководных организмов очень много соединений, которые проявляют антиопухолевую активность. В глубинах океана также очень большое микробное разнообразие. Как известно, микробы друг с другом активно воюют. Отсюда и появляются антибиотики. Это оружие микробов, которое мы используем. На суше эту "колоду микробов" мы уже несколько раз перетасовали, получая антибиотики, а в океане она нетронутая. 80 процентов антибиотиков, полученных на суше, уже не работает, а в океане микробное разнообразие очень большое — там непрерывно рождаются новые образцы.

— Жизнь нам бурлит?

— Там полно антибиотиков! Надо среди них покопаться, и мы получим дополнительное время, чтобы их использовать. Так что, если делать какие-то крупные проекты, рассчитанные на будущее, то надо обратиться к глубинам Мирового океана. Это не только привлечение к работе практически всех отраслей науки, техники, промышленности, но и международное сотрудничество и научная дипломатия, о которой нынче так много говорят. В исследовании Мирового океана без объединения усилий ученых практически всех стран не обойтись.

— Наука сначала шла вверх, в космос, а теперь она должна пойти "по лестнице вниз"?

— На самом деле "вверх", так как это новый уровень познания Природы.

И несколько слов в заключение о русалках

В томе 25 журнала "Биология моря" опубликован "Круглый стол по проблеме происхождения русалок". Он прошел на Дальнем Востоке. В нем приняли участие профессора, доктора и кандидаты наук, зоологи, палеонтологи и даже один писатель-фантаст. Естественно, речь шла о русалках. Фрагменты этого "Круглого стола" я и предлагаю вниманию.

Один из ученых заявил:

"Изучение русалок, как и других химер, относится к области науки, занимающей место между мифологией и зоологией. Наша российская фауна никогда не была богата химерами, а теперь и вовсе оскудела. Давно не напоминает о себе русский кентавр Полкан (точнее — Полуконь), а крылатый Змей Горыныч был убит Добрыней Никитичем еще в Х веке. Правда, после Крещения Руси к нам проникли из Византии черти и ангелы, но история этих химер представляет особую тему. Таким образом, речь может идти только о русалках (человеко-рыбах), которые некогда были широко распространены в европейских водоемах, но из-за ухудшения экологической обстановки стали почти такой же редкостью, как снежный человек".

Его коллега — историк уточнил:

"Наша русалка особенно интересна тем, что охотно выходит из воды и даже взбирается на деревья. Надо сказать, что в первые годы советской власти наши русалки, как и другие мифологические персонажи, подвергались гонениям и унижениям (хотя официально считалось, что они вообще не существуют), что нашло отражение и в фольклоре:

"У Лукоморья дуб срубили,

Златую цепь в торгсин снесли,

Русалкой пьяной напоили,

Кота на мясо изрубили,

А леший сослан в Соловки…"

Однако это произведение народной поэзии грешит некоторым преувеличением — русалка и ученый кот благополучно дожили до глубокой старости (большие сомнения вызывает только сохранность златой цепи). Кроме того, надо полагать, что русалки, лешие и даже ученые коты встречались не только у Лукоморья, но и в других местах нашей обширной Родины, и многим из них удалось избежать губительных контактов с воинствующими безбожниками".

Происхождение русалок по-прежнему вызывает споры. Один из участников "Круглого стола" не преминул заметить это:

"Не следует путать русалок с наядами, так как наяды были не химерами, а водяными нимфами, т. е. вечно юными прекрасными девами, и не имеют рыбьего хвоста. Еще более грубой ошибкой было бы отождествление рыбохвостых русалок с сиренами, так как последние не человеко-рыбы, а человеко-птицы; в славянской мифологии им соответствуют сирены".

Впрочем, большинство исследователей "суживает" существо проблемы. И один из прибалтийских профессоров сказал об этом на "Круглом столе". Естественно, он не мог не упомянуть о классической работе по русалкам, которая была сделана уже довольно давно:

"Мы привыкли представлять себе русалок как человеко-рыб, но этим термином обозначают также и существ иного облика. Э. Ветемаа в небольшой, но очень содержательной монографии "Вся правда о русалках" подробно описывает 13 видов эстонских русалок, которые морфологически ничем не отличаются от обыкновенных женщин. Он подчеркивает, что русалки с рыбьим хвостом упоминаются только в фольклоре германский, скандинавских и славянских народов. Очевидно, эстонских русалок можно считать наядами".

Очень важное замечание! Зачем нам обращаться к опыту Запада, если и своего вполне достаточно. Примеров того, что исследования русалок в России всегда велись эффективно, множество:

"Н.М. Карамзин в "Истории государства Российского" называет русалок нимфами дубрав, которые "бегают с распущенными волосами", из чего следует, что они имеют ноги и что они ближе к дриадам, чем к наядам. Быть может, именно такую дриаду имел в виду А. С. Пушкин в своей знаменитой поэме…"

И еще одно свидетельство ученого:

" … я собирал материалы для своей диссертации в районе Владивостока (на о-ве Путятина) и познакомился там с одним старым рыбаком. Он рассказал мне, что однажды в его улове оказалась маленькая русалочка (совсем девочка) с зеленоватыми, как водоросли, волосами, которая сидела в раковине морской улитки наподобие рака-отшельника и испуганно верещала — должно быть, ругалась. Рыбак вытряхнул ее из раковины и увидел, что хвост у нее почти без чешуи и загнут крючком. При первой же возможности русалочка снова забралась в раковину, и рыбак выбросил ее в море (ведь она все-таки наполовину человек!). Позднее он рассказал об этом зоологам, но те подняли его на смех и даже намекнули на злоупотреблении спиртными напитками…"

Ученые, конечно, вправе доверять только себе, но когда столь авторитетные и правдивые (зачем рыбаку врать?!) свидетельства отвергаются, это не может не беспокоить. Может быть, как раз из-за отсутствия столь уникального материала и возникают дискуссии в научной среде.

К сожалению, экспериментальных данных о русалках явно маловато, а потому и появляются столь экзотические теории их происхождения. Каждая встреча с русалкой — это счастье, радость, наконец, просто отключение от наших серых и однообразных буден. Ведь русалки не случайно появляются в нашей жизни — они делают ее необычной, а значит интересной.

Ну а наука без юмора столь же холодна и бессмысленна, как коллекционирование сгорающих в небе метеоритов…

И, конечно же, я не мог не спросить академика Адрианова:

— А не скрываются ли русалки на тех глубинах в океане, о которых вы рассказывали?

— Не исключено, — ученый улыбнулся, — а потому это становится лишним стимулом изучения их…

Интересно, что он имел в виду: глубины океана или поиски русалок?

Владимир Губарев, Правда.ру