Версия для печати

Актуальное интервью

Российскую науку ждет унылое будущее. Но тратить деньги на ее поддержку нужно. Этот парадокс разъясняет основатель ОАО «ВымпелКом», филантроп Дмитрий Зимин.

Вы тридцать лет проработали в советской науке, сейчас, после долгого перерыва, вернулись к участию в научном процессе. Что скажете о состоянии российской науки?

В самом общем виде это состояние можно оценить как соответствующее известным индексам развития российского общества. По большинству этих индексов, которые характеризуют средний срок жизни, благосостояние, производительность труда, уровень свобод, качество жизни и т. п., Россия занимает места либо средние, либо ближе к концу. Так же можно охарактеризовать и сравнительное состояние нашей науки.

Российские ученые глупее иностранных конкурентов?

Нет, конечно. В России есть первоклассные математики. Владимир Арнольд, например, умнейший человек. Перельман знаменитый. Много молодых толковых ребят в разных сферах. Между прочим, жалко, что в России не проведено массового исследования IQ по методикам, аналогичным американским. А ведь интересно было бы сравнить средний IQ наших парламентариев, чиновников, ученых с американскими. Думаю, что по этому параметру наши ученые особо не отличались бы от западных, а вот для групп людей во власти так не скажешь. Как можно прочесть в ряде исследований, в демократических странах, где есть политическая конкуренция, в правящую элиту чаще попадают наиболее конкурентоспособные люди с высоким IQ. А в странах с подавленной политической конкуренцией часто происходит «отрицательный отбор» людей при их движении по властной вертикали. Ценностью оказывается не интеллект, а лояльность власти, происходит деградация людей в правящем слое. Отсюда прошлые, настоящие и будущие беды России.

Имеет ли политическая система прямое отношение к развитию науки? В тоталитарном СССР наука существовала во вполне благоприятных условиях...

Есть горы литературы, где рассказывается о способности политической системы угнетать развитие науки. Могу рекомендовать, например, работу Симона Шноля «Герои, злодеи, конформисты российской науки» или сборник «Судьба ученого и трагедия науки», выпущенный издательством «Наука». Скажите, а так уж ли много фундаментальных открытий и изобретений было сделано в СССР? В сравнении с гигантскими затратами на науку, которые произвело государство, фактически ограбив население, в сравнении с масштабами страны, с численностью населения достигнуты очень слабенькие результаты. На послевоенные лет двадцать – двадцать пять приходится вершина советских научно-технических достижений, последний рывок эпохи мобилизационной индустриализации, последняя попытка демонстрации конкурентоспособности советской системы, да и то лишь в сфере ВПК. Но ужe в середине 1960-х годов в мире произошла не замеченная в СССР техническая революция: уровень высоких технологий, востребованных рынком, стал превышать требования военных чиновников. Пример здесь показала Япония в области бытовой радиоэлектроники. Вскоре стало очевидным безнадежное отставание СССР и в области информатики и вычислительной техники.

И в чем причина?

Два порока лежали на поверхности. Первый – принципиальная неспособность единственного заказчика, планирующей все и вся номенклатуры, сформулировать требования к инженерному корпусу в части разработки новой техники. Второй – низкий организационно-технический и научный уровень работ отечественных НИИ, заводов, да и вообще всего инженерного корпуса, лишенных жесткой школы обучения и выживания в ежедневной конкурентной борьбе на свободном рынке. «Не суетись, отдыхай: наша деятельность и так обречена на успех» – расхожая шуточка 1980-х годов в некоторых НИИ, работающих над выполнением постановлений партии и правительства.

В своих мемуарах «От 2 до 72» я рассказываю об опыте работы на одном из самых привилегированных и закрытых предприятий советского ВПК – в Радиотехническом институте. Вспоминаю, что, на фоне появления на Западе персональных компьютеров, у нас в РТИ режимный отдел перед праздниками стал опечатывать пишущие машинки. Со временем все возрастала роль бюрократии, усиливалось торжество нелепого режима секретности над эффективностью и здравым смыслом, исчезали лица, имевшие право принимать решения: все тонуло в бесконечных согласованиях всего и вся. Даже утверждающая подпись директора института и главного конструктора означала лишь право на очередной виток согласования «утвержденного» документа с военным представительством. Помню, как у меня в отделе появился первый в РТИ зарубежный персональный компьютер: разрешение на его включение содержало пункт, запрещающий разговоры на служебные темы в присутствии компьютера. Риторический вопрос: длительное пребывание толкового инженера в обстановке идиотизма скажется на его способностях или нет? Производительность труда стремительно падала.

Вы рассказываете о временах СССР, а Россия живет по другим принципам...

Этим летом в «Ведомостях» была статья «Селигер. Наша смена». Автор – кто-то из Российской экономической школы. Там говорилось о ценностях, которые прививаются молодежи. Это нетерпимость к политическим конкурентам правящего режима, приоритет государственной собственности над частной, приоритет «служения» другим видам деятельности – бизнесу, например. Воспитывается желание работать после учебы чиновниками во властных и силовых структурах или «Газпроме». Если действительно у молодежи будут доминировать такие настроения, то возникает тревога о судьбе не только науки...

Как вы относитесь к созданию «Российской корпорации нанотехнояогий»? Что это: смелая инициатива правительства, которая приведет к триумфу российской науки в перспективной сфере, или просто неприкрытое «распиливание» госбюджета?

При всей важности нанотехнологий, мне почему-то кажется, что у России есть задачи еще более важные. Например, создание действительно независимой судебной системы. Боюсь, что без развития институтов современного общества, похожих на институты современных развитых стран – лидеров современных высоких технологий, триумф в любых технологиях, а не только нано-, не слишком вероятен. Хотя и чудеса возможны.

Так что же, власть не должна давать деньги на науку?

Что значит «давать деньги»? Если это гранты, распределяемые по некой достойной процедуре среди достойных ученых, то почему нет. Если это просто гарантированные бюджетные поступления в государственные структуры, то есть структуры, временно принадлежащие временным чиновникам, да еще прямо или косвенно причастным к распределению бюджета, то скорее нет.

И каковы в таком случае перспективы российской науки?

В общем, они соответствуют, видимо, перспективам изменения качества жизни, производительности труда, уровня свобод и т. п. российского общества. Эти перспективы кажутся оптимистичными по сравнению с нашим прошлым и более унылыми по сравнению с рядом других стран. Тем не менее мы можем занять вполне приличные места в таких видах относительно наукоемкого частного бизнеса, как программирование, предоставление современных услуг сотовой связи и интернета. Не исключены единичные прорывы и в области фундаментальных наук – математики, теоретической физики. Мне кажется, что при этом нам трудно быть конкурентоспособными в производстве современной высокотехнологичной аппаратуры. Одна из причин этих трудностей – нефтегазовый токсикоз, приведший к отставанию роста производительности труда от роста зарплат. По этой же причине нам трудно конкурировать, например, с Китаем в выпуске любых промышленных товаров, которые обладают глобальной конкурентоспособностью. Политика, направленная на принудительное использование в некоторых областях аппаратуры только отечественного производства, может привести к консервации неэффективности, архаичности производства такой аппаратуры.

Могут ли российские ученые при поддержке государства или без оной осуществить прорыв в одном из научных направлений?

Думаю, что такая возможность есть, в том числе, а может, и в первую очередь, в области фундаментальных наук. Поиск и поддержка редких талантов среди учащихся, молодых ученых, работающих в области фундаментальных естественных наук (а таланты – редкость во всем мире), является основной задачей нашего фонда «Династия». Однако при этом горько сознавать, что если у нас и будет сделана прорывная научная разработка, то реалии нашей жизни могут заставить авторов открытия перенести его реализацию на Запад. Приведу пример. Группа российских ученых и инженеров искали этим летом финансиста для участия в вeнчypнoй компании по производству и выводу на рынок принципиально нового прибора для систем связи. Прибор основан на шестилетних исследованиях неких тонких эффектов в области физики твердого тела. При этом говорилось как о само собой разумеющемся, что патентование своего ноу-хау надо делать на Западе, а венчурное предприятие регистрировать в Калифорнии. Для российского венчурного предприятия трудно найти инвесторов: нет доверия к институту частной собственности в России. Как сказал один знаменитый русский поэт, живущий ныне в Израиле, «в Россию можно смело верить, но ей опасно доверять». Обидно и горько.

Если все так плохо, зачем же вы тратите деньги на российскую науку в России?

Делай что можешь и будь что будет... Если исчезнет этот узкий слой интеллектуальной элиты, не будет хоть нескольких ученых мирового уровня – усилится угроза одичания и распада страны. Признаки одичания уже и сейчас заметны. Образование и наука – одна из важнейших областей деятельности в любой стране, а в нашей в особенности. Для меня способствовать этой деятельности – вопрос поддержания остатков моего социального оптимизма и надежд на то, что Россия доживет до лучших времен.

По материалам журнала Forbes № 12