http://93.174.130.82/news/shownews.aspx?id=71a6bcb8-5b53-4a29-9e31-2d42873c8387&print=1© 2024 Российская академия наук
Елена Ленчук: «Мы всегда выступали за смешанную экономику, за разумное сочетание государства и рынка»
На прошлой неделе приказом Федерального агентства научных организаций (ФАНО) РФ в Институте экономики (ИЭ) РАН был назначен новый директор. Этому событию предшествовали серьезные баталии предвыборной борьбы, победителем которых стала доктор экономических наук Елена ЛЕНЧУК. Свое первое интервью в должности директора Института экономики, посвященное проблемам нынешней экономической ситуации в России и мире, она дала «НГ-политике» в лице ее ответственного редактора Розы ЦВЕТКОВОЙ.
– Начало нового, 2016 года ознаменовалось заявлениями, в том числе и с самых верхних этажей российской власти, об экономической ситуации в стране. И нетрудно заметить, что единства в оценках нет: председатель правительства Дмитрий Медведев предрекает, что нужно готовиться к худшим сценариям и, как следствие, «жить по средствам», и при этом допускает вероятность задолженностей по зарплатам. А его заместитель, первый вице-премьер Игорь Шувалов, наоборот, утверждает, что за минувший год правительство не совершило ни одной крупной ошибки в экономическом смысле. И тем не менее почти неотвратим уже секвестр бюджета, принятого совсем недавно, обвал рубля очевиден даже обывателю, которого вроде бы, если судить по опросу ВЦИОМа, это вроде бы не должно волновать…
Как ведущий Институт по проблемам экономики видит нынешнюю ситуацию и, главное, выход из нее?
– Положение действительно очень серьезное. Мы, по сути, находимся перед угрозой длительной стагнации с крайне низкими (нулевыми) темпами экономического роста, хотя не факт, что в наступившем 2016 году мы полностью преодолеем отрицательные темпы роста, которые, по оценкам ИЭ РАН, в прошлом году составят –3,7%. Минэкономразвития в очередной раз пересмотрело свой прогноз на 2016 год в сторону снижения темпов экономической динамики и вместо роста реального ВВП на 0,7% ожидает его спада на 0,8%.
Главный диагноз – продолжающейся структурный кризис национальной экономики. Он опасен сползанием к длительной стагнации, которая может продолжаться не два-три года, а десятилетия, если не будут предприниматься активные меры по борьбе с ним.
Преодоление этого системного кризиса связано не столько с внешними условиями, хотя санкции, падение цен на нефть и прочие внешние факторы имеют важное значение, поскольку могут либо способствовать экономическому росту, либо осложнять условия для его реализации, сколько с формированием внутренней мотивации бизнеса и общества на динамичное экономическое развитие. Такое развитие только и может стать фундаментом стабильного роста благосостояния широких слоев населения. Все-таки нужно учитывать, что по важнейшему показателю – ВВП на душу населения – мы отстаем от ведущих экономических держав в два-три раза. А для того чтобы такой разрыв сокращался в достаточно короткие сроки, необходимо иметь ежегодный прирост ВВП на уровне 6–7 % в течение 15–20 лет. Правительство последовательно уходит от решения задачи перехода к модели устойчивого экономического роста, а главную свою цель видит в сохранении так называемой либеральной парадигмы экономического развития.
– Что вы вкладываете в понятие либерального курса развития, почему он вас не устраивает?
– Это когда принципы экономической свободы становятся самодостаточной целью экономической политики. Считается при этом, что чем больше свободы, тем больше возможностей у бизнеса обеспечить экономический рост.
Отсюда выстраивается главная линия практикуемого экономического курса – нужно улучшать рыночные и государственные институты и перестать «кошмарить бизнес», а он сделает все остальное. При этом динамика на уровне 2–3% годового прироста ВВП считается оптимальной, а более высокая опасна возникновением различных дисбалансов. Но нам-то нужна другая экономическая динамика, если мы хотим достичь уровня экономического развития ведущих стран мира.
Как показывает и мировая, да уже и отечественная практика, бизнес сам не может обеспечить существенный прорыв. Везде, где такие прорывы действительно совершались, государство активно участвовало в экономической модернизации. Динамичный экономический рост связан с формированием и освоением новых товарных рынков. При этом речь идет о больших масштабах выпуска и соответствующих инвестициях, а следовательно, и о больших рисках. Бизнес к этому не готов. Такие риски должна купировать государственная экономическая политика, определяющая перспективные рынки, формирующая мотивацию и условия для бизнеса интенсивно их осваивать как внутри страны, так и за рубежом.
– То, о чем вы говорите, было справедливо и пять лет назад, и два года назад, и даже сейчас. Но в условиях, когда падение в инфляцию столь стремительное, а экономический блок правительства вместо каких-то энергичных мер, по сути, занимается только разговорами, простых россиян вряд ли удовлетворят перспективные экономические авансы. Когда почти год назад ваш бывший директор Руслан Семенович Гринберг дал прогноз, что доллар в начале января-2016 будет стоить 74,67 рубля, это казалось абсолютно невероятным, правительство давало всевозможные гарантии удержания курса, но это случилось. На сегодня доллар даже перешагнул через отметку Гринберга.
– Да уж, в своем прогнозе он практически не ошибся. Но дело не в этом. Наше правительство последнюю четверть века борется с инфляцией. Она смягчается, снижается, увеличивается, но по-прежнему остается скандально высокой. ЦБ же пытается решить эту задачу довольно своеобразно, отпуская курс и сдерживая денежную массу для ограничения потребительского и инвестиционного спроса. Выстраивая достаточно сложную модель инфляционного таргетирования, ЦБ при этом игнорирует один из ключевых факторов инфляции для российской экономики – динамику валютного курса. Именно резкое падение курса рубля в конце 2014 года привело к тому, что на протяжении 2015 года годовой темп инфляции держался в пределах 15–17%. Казалось, Центральный банк и в 2014 году, и сейчас находится в ловушке: для поддержания курса рубля нужно проводить валютные интервенции (и расходовать валютные резервы) или повышать процентную ставку, тогда как экономика находится в состоянии спада. Но при высокой ставке получить длинные деньги на какие-нибудь серьезные проекты практически невозможно.
Но даже в условиях кризиса надо искать пути выхода из порочного круга и не бояться вкладывать деньги в развитие. На наш взгляд, выход из этой ловушки был и тогда, и сохраняется сейчас – это введение валютных ограничений на трансграничное движение капитала, которое позволит Центральному банку более гибко проводить свою политику. В нынешних условиях в нашей стране власти не могут себе позволить не обращать внимания на динамику валютного курса.
– Агентство Bloomberg включило российскую экономику в топ-5 самых худших экономик в мире. Мы в этом рейтинге на четвертом месте, после Венесуэлы, Бразилии и Греции.
– Уточним, не худших, а показавших наихудшие результаты экономического роста по итогам 2015 года. Складывается впечатление, что наше правительство пребывает в некоторой растерянности. Подобная ситуация у нас уже была в 1998 году, когда позвали спасать экономику не совсем убежденных рыночников – я имею в виду Евгения Примакова и Виктора Геращенко. Но сейчас профессионалов такого уровня, пожалуй, не осталось.
Вот прошел очередной Гайдаровский форум отечественного экономического мейнстрима. Ну и о чем на нем шла речь? Нужно ужаться, сократить бюджетные расходы на пенсионеров, науку, здравоохранение, поддержку реального сектора (кроме автомобилестроения и, надеюсь, ОПК, где еще сохраняются остатки высокотехнологичных производств), приватизировать Сбербанк, ВТБ и «Роснефть». И что, в результате таких «структурных реформ» уменьшится зависимость бюджета от нефтяных цен, укрепится курс рубля, возрастет внутренний спрос, оживится инвестиционная деятельность и экономика выйдет из рецессии? Да нет, конечно. За всем этим по-прежнему скрывается надежда на рост мировых цен на энергоносители, прирост дополнительных валютных поступлений, которые позволят стабилизировать доходную часть бюджета.
– А Институт экономики, ведущий институт в этом смысле, на протяжении этих лет предлагал какие-то выходы на более разумный экономический уровень? Как в правительстве реагировали на ваши предложения?
– Конечно, мы подготовили достаточно много докладов и записок, которые посылали в государственные органы власти, премьер-министру и президенту. Что-то учитывалось, на что-то внимание не обращалось. Дело в том, что, когда сформировалось какое-то весьма устойчивое мнение, что рынок сам расставит все на свои места, альтернативные доводы почти не слышат. А мы всегда выступали за смешанную экономику, за разумное сочетание государства и рынка. Хотя установка на рынок – это действительно нормальная экономика, но черт прячется в деталях. Если мы возьмем самые успешные страны мира – скандинавские или ту же Канаду, то увидим, что это фактически социалистические страны: у них сумасшедшие налоги с богатых, чуть ли не по 60–70%, но есть социальные гарантии каждому гражданину. И очень сильная промышленная политика. А у нас много риторики, зачастую не вполне понятной.
Хочу поделиться: у нас в институте есть такая задумка – разработать концептуальную стратегию экономического развития, пусть это будет «Россия-2030», в которой мы планируем изложить свое видение сегодняшнего и перспективного развития России. Мне кажется, что Институт экономики имеет достаточно хороший потенциал для этого. В основе – упор на структурную и технологическую модернизацию, на развитие смешанной экономики, государственно-частного партнерства, которое во всем мире успешно применяется.
Очень важно осуществить структурный разворот и создать условия для возрождения и развития промышленного комплекса. Если посмотреть на Запад, то там сегодня происходит «новая индустриализация», которая выступает как мейнстрим современной экономической политики. Установка на индустриальное развитие не случайна. Именно промышленный комплекс обладает большим мультипликативным эффектом для других секторов экономики: каждый вложенный в обрабатывающую промышленность 1 долл. приводит к росту ВВП на 1,5 долл., дополнительное рабочее место в промышленности создает 0,5–2 рабочих места в других секторах.
– А у нас в стране есть к тому какие-то заделы?
– Заделы есть, хотя позиции на мировых высокотехнологичных рынках России крайне скромны – 0,3–0,5% от всего рынка. Сегодня наиболее востребована высокотехнологичная продукция военно-технического комплекса. Однако у нас есть ряд высокотехнологичных отраслей, в рамках которых мы можем расширить свое присутствие на высокотехнологичных рынках. Их дальнейшее развитие во многом упирается в устаревшую производственную базу. В первую очередь мы должны решить задачу технологической модернизации и восстановления инвестиционных отраслей, поскольку оказались в крайне сложной ситуации, когда импортозависимость в области станкостроения составляет 85–95%, радиоэлектронике – 80% и т.п. В предшествующие годы эти отрасли были отданы на откуп внешнему рынку, сегодня они тормозят развитие, особенно в условиях санкций.
Как-то уже забыли, что еще в 2008 году была утверждена «Концепция долгосрочного социально-экономического развития страны на период до 2020 года». Документ достаточно конкретный с понятными качественными и количественными ориентирами. Да, условия изменились, внешняя среда усложнилась, но это еще не повод, чтобы менять стратегические цели. Можно их уточнять и корректировать по срокам, искать механизмы компенсации действию негативных факторов, но отложить все и замкнуться в рамках поквартального уточнения годового бюджета было бы непростительной ошибкой, которая и приведет к длительной стагнации.
Когда и как Россия будет выходить на новую траекторию роста, будет зависеть от того, как скоро будут сформированы условия для новой экономической модели развития. Но прежде всего нужно понимать, на основе чего мы можем двигаться вперед. Следовало бы провести реальную инвентаризацию того, во что нужно вкладываться прямо сейчас, а что еще продержится какое-то время при минимальной помощи со стороны государства, а также уточнить приоритеты развития.
– То есть инвентаризация того, что можно и нужно спасать?
– Да. Например в промышленном комплексе не мешало бы провести так называемую промышленную перепись, как в советские времена, для того чтобы мы поняли, что должны восстанавливать или развивать дальше, если мы говорим о реиндустриализации. Кстати, полезно было бы взять на вооружение опыт Китая, который в свое время провел технологический форсайт, в рамках которого были определены ключевые технологии для экономики Китая, их было где-то около 500, далее те, которые страна способна разрабатывать самостоятельно, и те, которые могут разрабатываться в рамках сотрудничества или закупаться за рубежом. Мы тоже должны точно знать свой производственный и научно-технологический потенциал и планировать будущее.
– Получается, мы должны вернуться к плановому хозяйствованию?
– К плановому, только индикативному. Это инструмент выстраивания сбалансированной экономической политики, который позволяет формировать взаимоувязанные подходы к разработке ее различных аспектов – структурному, о чем уже говорили выше, макроэкономическому, ресурсному, институциональному. Все они должны исходить из общего видения как задач, так и инструментов для их реализации. Тогда и можно говорить о политике как эффективном инструменте развития экономики. У нас пока политика выглядит как набор действий различных министерств и ведомств. А инструментом обеспечения такой сбалансированности должна стать эффективная реализация принятого еще в 2014 году ФЗ № 172 «О стратегическом планировании в Российской Федерации», в соответствии с которым в стране должна формироваться определенная система прогнозных, концептуальных и программных документов, с разработкой которых правительство недопустимо затягивает.
Нужно иметь в виду, что когда мы говорим о конкретной политике, то это всегда выводит на эффективность функционирования соответствующих субъектов экономического процесса как деятельности бизнес-структур, чему правительство уделяет большое внимание, так и деятельности соответствующих государственных учреждений, прежде всего экономического профиля (Минэкономразвития, Минфин, ЦБ), деятельность которых вызывает справедливые нарекания. Строго говоря, дошло дело до того, что никто не виноват ни в чем, у всех есть тысяча объяснений, все хотят денег и все чего-то обещают, но не отвечают за совершенные чудачества. С них никто ничего не спрашивает, а если и спрашивают, то скорее в режиме дружеского порицания. А ответственность за обещания, тем более у государственных органов и госкорпораций, крайне важна, как ни странно.
Независимая газета