http://93.174.130.82/news/shownews.aspx?id=6df8e3a8-657d-4ebc-a3ec-cba1369a0df3&print=1© 2024 Российская академия наук
7 января 2007 г.
Послесловие к семинару по проблемам науки и образования, проводившемуся на Факультете биоинженерии и биоинформатики МГУ 26 декабря 2006 г.
К сожалению, формат моего участия в работе рождественского семинара (предложено участие в общей дискуссии) не позволил как раскрыть в полной мере позицию автора, так и полноценно поучаствовать в диспуте. Выражаю надежду, что руководители семинара - организаторы портала scientific.ru найдут возможность для исправления этой несообразности и предоставят возможность выставить на свой сайт эти тезисы.
Ведущий семинара не позволил выразить благодарность руководителям семинара и докладчикам за возможность принять участие в чрезвычайно интересном мероприятии. Делаю это теперь как от себя лично, так и от остальных представителей руководства профсоюза работников РАН, принимавших активное участие в семинаре: зам. председателя совета МРО профсоюза Н. Демченко, председателя комиссии по информационной политике профсоюза Н. Волчковой и члена Совета профсоюза А. Самохина. Особая благодарность - профессору А.А. Корнышеву сделавшему доклад «Наука, образование и академическая карьера в континентальной Европе, Британии и США: сравнительный анализ». По моему глубокому убеждению, эта работа достойна публикации, и профсоюз работников РАН готов оказать содействие в этом, если автор пожелает. Полезное дополнение о состоянии польской науки было сделано позже в дискуссии Г. Цирлиной.
Вслед за докладом ведущий М.С. Гельфанд открыл диспут на тему "Стратегии развития фундаментальной науки в России". Тема, бесспорно интересна для академического сообщества, поэтому академический профсоюз не мог пропустить этот семинар.
Хотелось бы поприветствовать выбранную форму проведения мероприятия - диспут традиционно является одной из основных, хотя и практически забытых в последние годы формой научной деятельности, ныне сохранившийся практически только в рамках диссертационных процедур. Хотя далее не могу не покритиковать (дружески :-) ведущих за отклонения от требований жанра. Диспут подразумевает спор, и явное отсутствие оппонирующих субъектов среди заявленных выступлений (короткие вопросы и свободная дискуссии, не в счет – на это было отпущено мало времени) не позволяет считать диспут состоявшимся, так же как нельзя считать раскрытой заявленную тему «Стратегии развития фундаментальной науки».
Однако, бесспорно позитивно, что такая постановка вопроса звучит, и полный зал проявивших интерес к мероприятию ученых однозначно свидетельствуют об актуальности заявленной темы. Искренне жаль, что представитель Минобрнауки Д. Ливанов лишь ненадолго показался и не сказал ни слова о стратегии, которую разработало и реализует его министерство. Российская академия наук вообще не прислала официальных представителей для участия в мероприятии (не знаю были ли они приглашены), а ведь РАН – основная государственная структура, ответственная за развитие фундаментальной науки в стране. Вот бы и подискутировали публично ответственные работники МОН и РАН, имеющие и опыт и должностные обязанности в сфере научно-организационной работы, а это, согласитесь, важнее для обсуждаемой темы, чем научный статус основных докладчиков, не руководивших работой и сотни исследователей, а реально работающие ученые в зале послушали бы их диспут, и что-то посоветовали бы им с мест.
В начале диспута ведущий предложил пять исходных презумпций. Лишь один из выступавших (М.В. Фейгельман) коснулся одной из них. А между тем, они требуют серьезного рассмотрения. Первая презумпция очертила круг вопросами, касающимися лишь фундаментальной науки. Ясно, что это весьма специфичная область, но не существующая сама по себе. Некоторые соображения по этому поводу изложены ниже. Вторая презумпция касается констатации нужности фундаментальной науки. Ее я полностью принимаю. Никто в зале не возразил, осталось убедить общество и власть…Третьей презумпцией констатируется кризис фундаментальной науки в России, но намеренно сформулировано нежелание рассматривать его проявления и причины. По крайней мере, в части причин – это зря! Без четкого понимания причин невозможно внятно сформулировать рецепт выхода из кризиса, по сути – ту самую искомую стратегию, ради которой собирался семинар. А основная причина кризиса лежит в материальной сфере – наука России в последние полтора десятка лет хронически недофинансирована. Остальные причины: старение кадров и оборудования, падение престижа исследователей, недостаточная публикационная активность и признание на мировом уровне и т.п.- вторичны. Это скорее уже не причины, а проявления кризиса. Четвертая презумпция – констатация деморализации научного сообщества. Далее говорилось, что в российской науке остались лишь «островки» реально работающих научных коллективов: это лишь 10-20% (а то даже и 3-5%) ученых. Подчеркивалось, что всякого рода неблагополучия и непорядка в российской науке так много, что даже вполне благополучные ученые начинают «встраиваться» в порочную систему, тем самым воспроизводя её, и что «уже исчерпан последний резерв». Практически касательно всех предложений по развитию фундаментальной науки участники дискуссии ставили вопрос «взяткоемкости» проекта и «отката». В общем, тоска и противно! С этой презумпцией категорически не могу согласиться. Если ее принять, то лучше сразу покинуть эту сомнительную сферу деятельности. Хотя проблема есть, но масштаб не тот, и решения найти не сложно.
Последняя презумпция касалась констатации интереса руководства страны к развитию фундаментальной науки в России. Здесь есть большие сомнения и, как показало обсуждение на семинаре, не только у меня (М.В. Фейгельман). С одной стороны – интерес властью декларируется, и рост финансирования просматривается. Однако реальные шаги столь нерешительны, половинчаты и противоречивы, что говорить о реальном интересе, хоть на 10% от того интереса, который демонстрирует, например, руководство Евросоюза или Китая, не приходится. Анализ издержек, проявившихся в процессе реализации этого «интереса» руководства страны, можно вести долго. Это и взятые с потолка параметры сокращения (при этом МОН официально заявляет, что в России - дефицит исследователей); и несоблюдение процентного графика роста финансирования науки, утвержденного Госсоветами 2002 г.; и отказ большей половине сотрудников РАН в участии в «пилотном проекте» по увеличению зарплаты в Академии; и совершенно неуклюжее «Положение о стимулирующих надбавках в РАН»; и замотанное где-то в коридорах власти «Положение об аттестации» вместе с квалификационными требованиями (которые должны бы уже 8 месяцев как действовать); и «позабытые» надбавки за степень ученым Академии, постановление Правительства по которым вышло задним числом практически через месяц после запланированного в нем введения увеличенных выплат и т.д. и т.п.
И все же доклады, сделанные на семинаре (этому жанру они удовлетворяют куда больше, чем диспуту), представляют бесспорный интерес. Особенно одного из немногих (если не единственного) члена Российской академии наук А.В. Соболева – «О мерах по повышению международного уровня и влияния российских фундаментальных исследований». Бесспорно, предлагаемые им меры полезны, особенно в части обеспечения реального и полного вовлечения российских ученых в мировое информационное пространство. Несколько более спорной представляется идея, что введение «формальных показателей» Б.Е. Штерна определит «Стратегию развития фундаментальной науки в России», и если вдруг определит, то сделает это правильно. Однако, что приятно порадовало, сам автор отчетливо осознает как пользу, так и вред формальных показателей.. Более-менее аккуратно он очерчивает и их разумное место: как справочной информации, позволяющей грубо, но квази-объективно (как элемент для последующей субъективной экспертной оценки) сопоставить более-менее однотипных субъектов научной деятельности, специализирующихся в близких областях и ведущих рутинную исследовательскую работу вдалеке от новых прорывных направлений. Ответ на вопрос, как мерить и стимулировать действительно новые прорывы - сформулирован Б. Штерном четко: отнюдь не этими формальными показателями, а премиями, по отдельному счету.
Нельзя не согласиться с А.К. Казанским, представившим доклад «Почему Центры перспективных исследований (что это, каковы цели и возможные методы их достижения)», Наука действительно должна развиваться, в том числе, и хорошо проверенным в советские времена методом: созданием островков «интеллекта» в чистом поле… Так выросли и Дубна, и Пущино, и Черноголовка, и Борок, и Нижний Архыз, и Саров и т.д. Однако, для таких действий нужны серьезные масштабные задачи, которые общество сформулировало бы перед наукой. Разумеется, в большей части перечисленных научных центров обществом ставились не фундаментальные, а прикладные задачи. Но это не препятствовало им стать центрами развития и фундаментальной науки.
Динамично и полезно развивающаяся наука России должна время от времени порождать новые центры, не отрицая целесообразность сохранения и поддержки традиционных консервативных научных центров – МГУ, ФИАН, ФТИ, МФТИ и т.д.
Также очень признателен коллегам, осветившим состояние и проблемы гуманитарного сегмента науки. Здесь у меня было чрезвычайно ограниченное понимание, информацию воспринял с огромным интересом.
Кажется симптоматичной беседа о «сильных стимулах» и «сильных санкциях», о мере ответственности ученых и организаторов науки за результаты их деятельности. Здесь довольно верно были оценены реалии сталинской и брежневской эпох и нынешнее состояние дел. Не раз говорилось, что одна из проблем российской науки 90-х годов лежит в сути политических реалий. Известно, что науку может поддерживать либо авторитарный, даже бедный режим, либо демократический, но непременно богатый. Поскольку российский режим 90-х годов был демократический, но бедный, науке на адекватную поддержку рассчитывать не приходилось. При этом, делая вид, что финансируют науку, власти соглашались, что многие в науке делают вид, что работают. Частенько слышал из уст руководителей науки довольно высокого ранга: как спрашивать результат, если платим меньше прожиточного минимума? Такой подход, бесспорно, развращал и снижал меру ответственности как ученых, так и руководителей.
Однако здесь виден свет в конце тоннеля. Во-первых: все же далеко не исчерпан «последний резерв», и в российской науке осталось немало активных и сильных людей, с кем еще можно успеть поднять фундаментальные исследования на вполне достойный уровень. Надежда на то, что былая ответственность и былые стимулы восстановятся, тоже есть, и основана она на политико-экономическом тренде России последних лет. Очевидно, что ныне мы живем в одной из богатейших стран мира – это обнадеживает, укрепление российской «вертикали власти» как элемент пока «мягкого авторитаризма» внушает уверенность, в том, что у фундаментальной науки в этой стране есть перспективы.
Занятие фундаментальной наукой дело весьма тонкое и априори не окупающееся в обозримом будущем. Эти занятия, план которых формируется не госзаказом, а внутренней логикой развития науки, просто надо оплачивать, а потом возможно один из сотни проектов вдруг выстрелит таким эффектом, который окупит всё! Вот и вся стратегия. Наиболее часто приводимый пример, что занятия Фарадея и Максвелла уже давно окупили все затраты на фундаментальную науку на много веков вперед, можно дополнить. Незадолго до Второй Мировой войны Резерфорд был убежден, что исследования в области ядерной физики носят чисто схоластический характер, и интересны лишь для субъектов, сильно любопытствующих, как же устроен микромир…
Выстроить стратегию, найти приоритетные направления и т.п. можно не для фундаментальной науки, а только для прикладной. Вопрос стратегии имеет отношение к фундаментальной науке лишь постольку, поскольку грань между фундаментальной и прикладной наукой условна и нечетка, а решение крупных прикладных задач так или иначе порождает потребность в решении целого спектра фундаментальных проблем. Конечно, Стивенсон и братья Черепановы начинали паровозостроение без знания цикла Карно, однако развитие термодинамики впоследствии существенно повысило качество этой деятельности.
Поэтому вынужден вернуться к одному из тезисов, который я пытался донести до аудитории: главная стратегия развития фундаментальной науки России – это обеспечение ее должного финансирования. Все помнят решения трех Госсоветов 2002 года, положивших начало росту финансирования гражданской науки. Было намечено два графика будущего финансирования науки – процентный и (по просьбе Минфина) рублевый, выхода на 4% расходной части бюджета. Понятно лукавство последнего – он не учитывает ни инфляции, ни роста той самой доходной части. В итоге на 2007 год в российском бюджете на науку запланировано лишь около 100 млрд. вместо ~160 млрд. по процентному графику. Мы опять не дотягиваем даже до 2% (1,84%) вместо 2,92% по процентному графику. Конечно, 2,92% от бюджета есть - но бюджета 2002 года.
Заметим, что эти 1,84% составляют всего 0,32% от ВВП России. В то время как лидеры мировой экономики и страны не декларативно, а на практике желающие остановить кризис своей науки (а кризис науки, по мнению участников семинара отнюдь не только российская проблема, согласен с этим), вкладывают в науку от 2 до 3% ВВП, т.е. на порядок больше, чем мы. И это не считая того, что российскую науку за прошедшие годы обременили новыми дополнительными расходами, ранее отсутствующими в наших сметах: налог на землю, на имущество, на проведение тендеров и т.п. Боюсь, что у власти больше интереса к развитию науки, а к тому, что даже при всех механизмах сдерживания, в науку попадает всё больше средств, и их интерес – снизить «взяткоемкость» и инфляционную опасность от этого роста. Эти проблемы понятны чиновному бухгалтерскому люду.
Профсоюз настоятельно добивается выполнения как минимум указанного решения Госсоветов от 20.03.02 и перехода на более интенсивный виток развития науки и ее финансирования. А вот «строить» стратегию фундаментальной науки не надо, очень велик риск ошибки. При наличии денег наука в состоянии самоорганизоваться. Также не надо бояться, что эти деньги «разворуют» и они уйдут на взятки и «откаты». Самый простой проект с минимальной «взяткоёмкостью» - это увеличение окладного фонда российских ученых до мирового уровня. Намеченная пилотным проектом $1,000 – это несерьезно. Ученые в одной из богатейших стран мира – ее интеллектуальная элита - должны иметь зарплату на уровне мировой, т.е. хотя бы $2,000 – 4,000. Причем это уже не смотрится как что-то экстраординарное в сегодняшней России. Начинающему исследователю надо давать $1,000,тогда мы сможем конкурировать с IT-корпорациями, активно сманивающими наших выпускников уже здесь в России, без всякого выезда за рубеж. Конечно, такое увеличение претит Минфину с инфляционной точки зрения. Здесь должен успокоить: сотня тысяч работников фундаментальной науки не смогут раскрутить инфляцию в соизмеримом по сравнению с большими на порядок коллективами сырьевиков (Газпром и РАО ЕЭС), транспортников (РЖД) и даже чиновников, получающих уже сегодня весьма существенные деньги. Далее, надо вложиться в оборудование и коммуникации российского научного сообщества. Здесь деньги потребны заметно бОьшие, но, зато их можно сделать почти инфляционно безопасными: загранкомандировки, доступ к мировым информационным ресурсам, закупки оборудования за рубежом…
Считаю целесообразным завершить спор о численности активных ученых в российской фундаментальной науке, возникший на семинаре. Все же цифра 5% «живых» ученых по Казанцеву - очень задевает. Исходя из первой презумпции, ограничимся рассмотрением субъектов только фундаментальной науки. Поэтому не станем считать те упоминавшиеся на семинаре сотни тысяч, занятых в сфере «наука и научное обслуживание», куда по нормам госстатистики отнесены самые разные работники различных предприятий разных форм собственности и ведомственной принадлежности. Это в основном прикладная отраслевая наука. Попытки анализа численности активных субъектов в сфере российской фундаментальной науки имели место с начала 90-х годов от памятных соросовских $500 грантов и оценок министра Б.Г. Салтыкова, на которые он ссылался в рамках дискуссии. Критерии активности были различны, но все же цифра ~70 тыс. как минимальная оценка имеет право на жизнь.. В Российской академии наук – основной структуры, отвечающей за развитие фундаментальной науки в стране, на сегодня осталось всего около 50 тыс. ученых. При этом РАН получает около 35% бюджета гражданской науки. Бюджет науки, как известно, делится примерно пополам на фундаментальную и прикладную науку. Значит еще ~15% «фундаментальных» денег осваивают вне РАН. Внебюджетные деньги науки, особенно в проекции на фундаментальные исследования в РФ можно считать пренебрежимо малыми. Отсюда можно допустить, что еще ~20-25 тыс. исследователей, занимающихся фундаментальной наукой, рассеяно где-то по учреждениям других ведомств. В итоге суммарно выходим на близкие цифры в 70-75 тыс. чел, что в общем совпадает с цитированным Б.Г. Салтыковым, мнением академика А.В. Гапонова-Грехова, составленным на основе анализа грантов возглавляемой им Президентской программы поддержки ведущих научных школ. При этих оценках погрешность в 10-20% представляется допустимой, она и дает верхний предел «балласта», наличествующего в нынешней науке. Этоотнюдь не 80-90% (а то и 95-97%, по Казанцеву).
Разумеется, оценка публикационной активности в «импактных» журналах и, тем более, индекс цитирования даст несколько большую оценку «пассива». Жаль, что М.С. Гельфанд резко отверг соображение о наличие в этом квазипассиве ряда вполне состоятельных и нужных групп, ведущих исследования в России по проблемам, мало интересным современному мировому научному сообществу (и, следовательно, «невидимых» Штерну), а также ученых, публикующих мало, но убедительно. Начиная от Максвелла и Эйнштейна и кончая академиком Крыловым, создавшим теорию остойчивости корабля после многих лет без единой публикации. Все трое ни за что не получили бы приличного ПРНД . А обширные группы гуманитариев, годами кропотливо готовящие энциклопедии, справки, словари и справочники, уже и не относятся к категории ученых? Слава Богу, что и сам лидер внедрения формальных факторов отчетливо понимает эту проблему. Лишь бы лихие чиновные головы не упустили это понимание коллеги Б. Штерна, а его схему не возвели в абсолют. Нечто подобное и произошло в рамках введения 3.11.06 трехстороннего приказа по стимулирующим надбавкам в РАН: там затверждена универсальная схема формальных показателей. В частности без разбора у кого какие особенности: всюду 80% надбавочного фонда - ученым, 15% - вспомогательным, 5% - начальству. И не важно, что есть большие институты и маленькие, есть институты, где ученых 80%, а есть и наоборот – 20%. И еще 48 листов замечаний от совета директоров институтов РАН…
Хотя повторюсь, согласен с Б. Штерном, что определенная польза в анализе формальных показателей есть. В частности, руководство нашего института в экспериментальном порядке решило уже в минувшем декабре раздать половину надбавочного фонда, руководствуясь теми самыми ПРНД, которые введены трехсторонним приказом. Анализ занятен, заинтересованных можем познакомить. Очевидны издержки, но бесспорен и положительный эффект. По тем 20% научных сотрудников, которые получили по итогам года нулевой ПРНД, придется разбираться - кому и чем помочь, а может и взбодрить административным порядком. Хотя среди них есть и такие, с кем ничего не надо делать, и формальный факт ничего не значит. Это неформализованная оценка руководства и ученого совета.
Пожалуй, еще один тезис стал точкой нашего взаимного непонимания с М. Гельфандом. Он категорически отказал провинции в наличии науки. Разумеется, мы знаем, что в Москве сосредоточено 50% российской академической науки, и что в условиях дефицита средств и бюрократизацией источников финансирования науки определенные преимущества получают столичные научные организации. Это привело к значимым потерям провинциальных центров. Но непонимание ведущим авторитета, достижений и значения науки, например Кольского научного центра или Дальневосточного регионального отделения абсолютно недопустимо на мероприятиях подобного уровня. Более того, упомянутые объективные потери науки периферии с лихвой компенсировались меньшим уровнем средних доходов в провинции, что позволило не только сохранить зрелые кадры, но и привлечь молодежь. Среднеакадемические (на сегодня) $400 вполне прилично смотрятся как в Казани, так и в Томске, а вот в Москве и Питере – этого заведомо мало. Поэтому жизнь в лабораториях и коридорах московских институтов куда менее интенсивна, чем на периферии.
Как академическим, так и минобрнауковским начальством замалчивается проблема инженерно-технических и вспомогательных кадров в институтах РАН.
Очевидно, что для современных фундаментальных институтов такие кадры нужны, особенно в естественно-научной сфере и в эксперименте. Проблема оплаты их труда нарастала наряду с оплатой труда ученых, но элемент исторически (десятилетиями) сложившегося паритета, где зарплата младшего научного сотрудника без степени = зарплате старшего инженера, а научного сотрудника без степени = ведущему инженеру и т.п. давал оптимизм, что когда- то и как-то вместе выберемся. Как теперь выбираться и налаживать сотрудничество в разорванном бездумным решением руководства науки коллективе – не ясно. Неоднократно возникал вопрос: что же, академик Ю. Осипов и министр А. Фурсенко, когда пришли к В.В.Путину 17.08.05 и убедили Президента, что ученые Академии получают до смешного мало и надо срочно принимать меры, имели в виду только сотрудников, занимающих научные ставки? По крайней мере, так это поняли чиновники министерств, выполнивших волю Президента в рамках «пилотного проекта». Почему-то они решили, что ученому надо дать 30,000 р. к 2008 году, а программист обойдется 10,000-12,000. Либо они не понимают, чего стоит толковый программист (инженер, конструктор, технолог и т.п.), либо не понимают, что же эти специалисты делают в академическом институте. Бог с ним, готов простить это непонимание академикам А.Некипелову (экономист), Ю. Осипову, В. Козлову (математики), но не физику знаменитой физтеховской школы А. Фурсенко.
Вот эту тему (не замахиваясь на большее) приглашаю обсудить на следующем диспуте, если найдутся оппоненты. Если же не найдутся, то будем считать, коллеги, что вы полностью разделяете моё беспокойство и поддерживаете требование профсоюза о необходимости безотлагательно устранить допущенную в отношении инженерно-технических работников ошибку. Давайте не забывать, что Шухов был инженером, а Королев - конструктором…
В.Ф. Вдовин