http://93.174.130.82/news/shownews.aspx?id=618f3a39-c78c-4a1b-a68c-3b3da0529e4e&print=1© 2024 Российская академия наук
Биология развития — это жизнь!
100 лет Институту биологии развития имени Н.К. Кольцова РАН
Институт биологии развития был основан в 1917 году, как Институт экспериментальной биологии. Идея Института заключалась в создании многодисциплинарного центра, экспериментальным образом изучающего явления жизни. Идея эта связывается с именем выдающегося российского ученого-биолога Н.К. Кольцова, основателя ряда научных направлений экспериментальной биологии в первой половине ХХ века. Он же руководил Институтом более 20 лет. Институт сразу объединил специалистов различных областей биологии — генетики, цитологии, механики развития и физиологии.
История знает и впечатляющие научные достижения Института, и драматичные повороты в его судьбе — реорганизации, переименования, слияния, разделения. В 1967 году в качестве задач вновь реорганизованного тогда Института определили: «познание причинных связей и закономерностей индивидуального развития организма животных на молекулярном, клеточном, тканевом и организменном уровнях, разработку методов управления процессами репродукции, роста и формообразования». Ученые занимались исследованиями этапов реализации генетической информации, анализом молекулярных механизмов онтогенеза и механизмов генетического контроля процессов развития, искали новые подходы к проблемам клеточной биологии и к анализу физиологических процессов. На этом пути сделано множество открытий!
Сегодня в Институте работает 20 лабораторий в нескольких направлениях: эмбриологическое, цитологическое, молекулярно-биологическое, генетическое и физиологическое. Исследования проводятся на насекомых, моллюсках, амфибиях, с использованием методов электрофизиологии, цитохимии и молекулярной биологии. Создан Центр клеточных технологий, изучающий, в том числе, биологию стволовых клеток, организован Учебно-научный центр по биологии развития совместно с биологическим факультетом МГУ. Регулярно проводятся Школы по биологии развития.
Попросим поделиться впечатлением о своем учреждении тех, кто погружен в тематику исследований, в насыщенную творческую жизнь коллектива.
х х х
Член-корреспондент РАН А.В. Васильев, директор Института
— Скажите, Андрей Валентинович, столетие — это же труд нескольких поколений исследователей. А в нынешнем коллективе помнят о них?
— За сто лет Институт внес в развитие биологической науки очень большой вклад. Назовем всего несколько имен из большого ряда достойнейших исследователей Института. Например, блестящий ученый академик И.Б. Збарский — сын биохимика Б.И. Збарского, который бальзамировал тело Ленина, потом, кстати, он и сам работал в лаборатории при Мавзолее. Биолог, генетик Н.В. Тимофеев-Ресовский, о котором Даниилом Граниным написана книга «Зубр». Крупнейший ученый-генетик, один из основателей Института академик Б.Л. Астауров. Или, например, Герои Социалистического Труда — генетик член-корреспондент И.А. Рапопорт, генетик и селекционер академик В.А. Струнников... В Институте сложилась школа генетиков и цитологов, получившая мировую известность. Это люди очень крупного калибра, не каждый Институт может похвастаться таким «иконостасом». Конечно, жизнь показывает, что академические звания и высокие государственные награды — это, все-таки, некая удача, а были также достойнейшие ученые, которые просто служили науке, были известны и авторитетны в профессиональной среде — они, может быть, не были отмечены высокими наградами, но честно и творчески разрабатывали свои области.
Назову еще несколько имен — все-таки, это история и слава Института. Известнейший нейробиолог, генетик член-корреспондент Л.И. Корочкин — неординарный, яркий человек. Конечно, о тех поколениях помнят. В связи с юбилеем Института мы решили организовать серию лекций, посвященных именам ученых «Лица нашего института». Это все были интересные, самобытные личности! Например, один из директоров Института, он же — один из столпов цитологии и клеточной биологии академик Н.Г. Хрущов. Кстати, он был племянником Д.Д. Шостаковича и вообще относился к древнему боярскому роду — человек глубокого интеллекта и высочайших моральных качеств. Недавно, к большому сожалению, ушел из жизни член-корреспондент А.В. Яблоков — известный эколог, общественный и политический деятель, неординарный человек — даже будучи уже тяжело больным, он продолжал работать, и в 2016 году у него вышло пять серьезных фундаментальных публикаций. Словом, мы вспоминаем этих людей, каждая лекция посвящена конкретному ученому, читает лекцию либо ученик, либо близкий ему человек.
— Скажите, может, славные предшественники все уже открыли? Остался ли современникам интересный фронт исследовательских работ?
— Мы гордимся богатой историей, но, разумеется, мы не Институт ИСТОРИИ биологии развития. Нас интересует и наше время, и, я считаю, лучшим памятником выдающимся предшественникам является сегодняшняя биологическая наука. А в ней происходит просто революция! Именно биология развития приведет к грандиозным изменениям и в социальной сфере, и в жизни людей. Кстати, несколько Нобелевских премий в области физиологии и медицины были как раз в области биологии развития. Например, премия Роберту Эдвардсу за разработку экстракорпорального оплодотворения — этот подход применяется сегодня в медицине, чтобы помочь парам осчастливить себя ребенком. Это грандиозный толчок к развитию науки — появилась возможность работать инвитро с эмбриональным материалом, наблюдать раннее развитие вне организма. Нобелевская премия С. Яманака за индуцированную плюрипотентность и Нобелевская премия сэру Гёрдену за пересадку ядра — это премии вообще за фантастические открытия, позволяющие вне организма получить клетки, способные дифференцироваться во все клеточные типы и воспроизводить развитие клеток в любом направлении до взрослого организма. Мечта! Мы получили потрясающий исследовательский материал, который другим образом получить невозможно.
Сегодня появляется масса работ, исследования идут дальше. Следующий шаг — редактирование генома. Сочетание всех названных работ — индуцированная плюрипотентность, клеточные исследования с редактированием генома — открывают необыкновенные возможности, но и, увы, необыкновенные риски. Названные открытия позволяют придавать организму любые свойства и изменять геном уже не природными механизмами, т.е. активность генома изменяется не вследствие развития самой программы организма. Увы, давайте вспомним, в каком обществе мы живем — разве оно нацелено на достижения какой-то гармонии? Или оно нацелено на достижение успеха, прибыли, выгоды? К большому сожалению, перед нами этическая проблема, где гармония и соответствие каким-то принципам отбрасывается просто как шелуха.
— В целом по Академии наук много жалоб, что есть демографическая «дыра» — провал в среднем возрасте ученых (потому, что многие выехали в 90-е). А у вас?
— В Институте сейчас уникальная ситуация — при ужасном материально-техническом обеспечении у нас, все же, нет кадровых проблем и коллектив полон интересных идей. Нет, кстати, и разрыва поколений. Есть ветераны, люди 60-70-80 лет, например, профессору Всеволоду Яковлевичу Бродскому около 90 лет, но он каждый день в институте и прекрасно работает, входит, между прочим, в список цитирования Тоp-1000 — блестящий ученый, он продолжает генерировать продукцию и идеи.
У нас есть замечательные 40-50-летние, защищающие докторские и выполняющие блестящие работы — они составляют портрет Института, достойный истории. Например, Ирина Юрьевна Баклушинская — она занимается регуляцией пола на млекопитающих и делает там значительные открытия. Или, например, Ольга Борисовна Симонова, недавно защитившая докторскую — не проходную квалификационную работу, а эта защита была явлением! Скажу о некоторых нейробиологах — это, например, доктор наук Елена Евгеньевна Воронежская, она изучает взаимодействие мать-плод и регулятор серотонин: оказывается, этот серотонин определяет поведение плода уже после появления особи, т.е. материнское обеспечение серотонином плода в утробе матери определяет поведенческое развитие особи после рождения.
Доктор биологических наук Варвара Евгеньевна Дьяконова смещает свои исследования из нейро в нейро-когни, т.е. в когнитивные исследования и занимается механизмами формирования памяти, механизмами формирования поведения. Фантастические вещи! Замдиректора Института Алексей Михайлович Куликов работает на дрозофилах, широко используя биоинформационные методы, при этом сейчас смещается в область биоинформатики, анализируя вклад тех или иных генов в последующее развитие всего организма, в конфигурацию организма. Т.е. исследуется не просто экспрессия «ген-белок», а то, как этот ген влияет на формирование всего организма, морфогенез.
В Институте сильно представлено клеточное направление (индуцированная плюрипотентность, клетки для лечения болезней и др). Екатерина Андреевна Воротеляк, ставшая недавно членом-корреспондентом РАН, изучает клеточные процессы в морфогенезе как формирование тканей и органов, формирование организма целиком, а также изучает трансплантацию. (Вспомним: основатель Института Николай Константинович Кольцов занимался на животных трансплантацией органов, пересаживал половые железы — и не с него ли писалось «Собачье сердце»?).
— А научная молодежь?
— Есть в Институте и молодежь — 30-летние-40-летние — работают замечательно! Например, сотрудник (с яркой фамилией) Андрей Юрьевич Кулибин разрабатывает новую иерархию сперматогенеза.
У нас нет проблем с наполнением аспирантуры, несмотря на множество проблем. Изношена инфраструктура, аспирант получает меньше, чем надо платить за койку в общежитии, а старший лаборант и мнс получает столько, что об этих деньгах даже говорить невозможно. Тем не менее, ребята идут — за перспективой. Еще несколько лет назад мы могли точно говорить, что работаем на Запад, поскольку много ребят, закончив аспирантуру, уезжали. Не потому, что им там хочется жить и работать, нет — от безысходности, потому что здесь они себя «закапывают», ничего не могут сделать. Сегодня тоже кто-то уезжает, но многие остаются и находят себя здесь. У нас есть много причин для жалоб, но они каждый год получают субсидированные квартиры — ясно, что это тоже не сахар, тоже необходима ипотека, тоже нужно где-то тяжело добывать деньги, но, тем не менее, молодые люди здесь работают, им интересно. Могу назвать ряд фамилий, например Эрдем Дашинимаев — молодой талантливый парень, занимается системами редактирования генома, моделируя развитие заболевания на модельных животных, трансгенных животных, нокаутных животных.
Нам много чего не хватает — денег, оборудования, помещений, модельных животных. Но хватает самого главного — идей и людей, наши ребята, образно говоря, «пылают» на работе. Сам я всю жизнь с 1992 года проработал в Институте и когда-то ввел для себя «индекс светящихся окон». Помнится, был еще совсем молодым человеком — в 1986-87 году — выходил из Института в восемь вечера и большинство окон здания светилось! Я был горд за свой Институт, за этими окнами мои друзья, они работают. Сегодня я, скажем, приезжаю летом в Институт в воскресенье вечером — вижу светящиеся окна! Люди работают! «Индекс светящихся окон» жив, а, значит, жива российская наука.
— Странно, вы почти не жалуетесь, а ведь в Институтах РАН сегодня буквально в голос кричат о недофинансировании…
— Готов добавить и свою позицию к серьезному разговору о недофинансировании науки. Еще очень важно, как деньги распределяются. А они в стране распределяются криво, без объективной экспертизы. Ведь даже те крохи, которые выделяются на науку, должны распределяться понятно, прозрачно, целесообразно. Почему Германия после войны подняла науку и технологию — потому что там сумели при небольших деньгах установить независимую экспертизу. У нас распределение денег сопровождается выводом активов из институтов Академии. Поясню: например, обращаемся в фонд Сколково, но этот фонд не финансирует институты, он финансирует только фирмы. Это значит, что наши сотрудники должны уйти из Института, организовать фирму и только эта фирма получит финансирование. Но если все уйдут в фирмы, кто останется в Институте?
Это что — так продумано? Ведь это же фактически вывод интеллектуального актива из Института! То же делают многие структуры: хочешь получить финансирование — делай фирму. Но делать фирму не каждый ученый должен и не каждый ученый может! Он сам по себе хорош — надо давать деньги под хорошую науку! Это очень важно, ведь если наша научная молодежь видит и понимает, что деньги, даже небольшие, распределяются справедливо — у них возникает чувство доверия и, наоборот, меньше аргументов за отъезд. Ведь они уезжают за рубеж и там выигрывают гранты! А здесь очень часто складывается иначе. Совсем недавно одна наша замечательная сотрудница трижды получила блестящие экспертные оценки, но не получила финансовой поддержки. Экспертная деятельность должна быть прозрачной и справедливое распределение средств должно осуществляться в соответствии с приоритетами научной значимости.
— Ранее вы затронули важную тему — что в прогрессе биологического знания таятся и угрозы…
— Биология сегодня может делать фантастические вещи, но в этом имеет место не только воодушевление, но и проблема. Технологии, образно говоря, опережают социум, опережают его нормативно-правовое, морально-этическое и мировоззренческое обоснование. Сами ученые — в большинстве своем — моральные люди, их убеждения строятся на основании социальной справедливости. Но, увы, ученый, который генерирует новое знание, новые подходы, сам далеко не всегда может определять путь развития своего изобретения, его использование. Уже другие люди, исходя из совершенно других соображений, подхватывают изобретение и используют его в своих сиюминутных интересах.
Взять, например, редактирование генома эмбриона человека. Мы либо уже перешли грань, которую нельзя переходить, либо приблизились к ней. Я бы наложил мораторий на эти работы. Но на планете Земля не придумано механизмов контроля и торможения — достаточно вспомнить, как неуклонно разрушалось объявленное ядерное сдерживание. Да, на национальных территориях право нередко объявляет запреты, но есть нейтральные воды и там судно-лаборатория вне закона, там ученые средней руки неизвестно в каких интересах и целях используют передовую научную разработку для достижения технологического превосходства.
С новыми биологическими достижениями мы словно проснулись в другом мире и обязаны осознать опасность нарушения баланса биоразнообразия, даже опасность прекращения развития человека как вида. Готов обосновать. Напомню, в связи с поисками космической наукой жизни на Марсе, которые организовала группа передовых стран, потребовалось (чтобы понять, что именно искать на других планетах) точно сформулировать — что же такое жизнь. И сформулировали: это химическая система, способная к эволюции. То есть способность к эволюционированию — обязательное условие жизни. Нет эволюции — нет развития, нет жизни.
Биология развития, отраженная в названии нашего Института, и есть жизнь. Допустим, человек выходит из-под эволюции, которая предполагает отбор по таким-то критериям, и естественный отбор заменяется на искусственный (инструментальный) отбор. — Что мы получаем? Прекращается эволюция, а эволюционный тупик — это гибель. Биологам эти законы природы хорошо известны: выживаемость популяции зависит не от силы ее лидера, а от разнообразия популяции, в изменяющихся условиях последний может стать первым и дать основу развития этой популяции уже в каком-то другом направлении. Но если мы начнем формировать лидеров популяции по какому-то собственному лекалу — мы искусственно ограничиваем биоразнообразие, а, значит, искусственно множим риски. И тогда — не выжить при наступлении изменяющихся ситуаций. Опасность — грандиозная! И я совершенно не понимаю, почему об этом никто не говорит.
Мы еще вернемся к Андрею Валентиновичу, но пока, чтобы почувствовать «объем» в его рассказе про Институт, обратимся к конкретным исследователям — к очень молодому биологу, председателю совета молодых ученых Института, и, наоборот, к известному мэтру науки, академику РАН.
Денис Александрович Никишин — очень интеллектуальный молодой человек, к.б.н., научный сотрудник Лаборатории проблем регенерации.
— Скажите, чем вы занимаетесь?
— Проблемой развития сигнализации в раннем развитии. Вещества, называемые нейротрансмиттеры (нейромедиаторы), в мозге ответственны за то, чтобы сигнал передавался от одной нервной клетки к другой клетке. По-русски — нейропередатчики. Дело в том, что электрический сигнал может передаваться только по одной клетке, а чтобы передать сигнал другой клетке, нужно использовать химический сигнал.
По данной проблеме в Институте в прошлом была сформирована научная школа и выяснили, что в раннем зародыше, в котором еще нет нервной системы и нет нервных клеток, а есть просто «кучка» одинаковых клеток-бластомеров, тем не менее, эти бластомеры «знают», что они составляют единый зародыш. Каким образом? Оказывается, на этой стадии, когда нервной системы еще нет, эти вещества-нейромедиаторы уже в зародыше есть и они выполняют свою сигнальную функцию. Т.е. клетки могут «общаться» друг с другом с помощью этих химических молекул и именно так «понимать», что они находятся в составе одного зародыша, а дальше им предстоит развиваться и сформировать единую систему. Если на ранней стадии этот химический сигнал нарушен, то из каждого бластомера может сформироваться отдельный организм и возникнет близнецовость — например, так происходит на морских ежах, это было показано в нашей лаборатории.
Сейчас в своих научных исследованиях я ушел от раннего развития к предыдущему этапу — когда формируется яйцеклетка. Потому что именно во время формирования яйцеклетки закладывается основа для раннего развития — сразу после оплодотворения эмбрион некоторый период времени развивается совершенно автономно и автоматически — по программе, которая была заложена во время созревания яйцеклетки. Эти вещества-трансмиттеры, в частности, знаменитый серотонин, накапливается в яйцеклетках и каким-то образом тоже может участвовать в том, чтобы формировать эту программу, которая будет реализована далее при более позднем развитии.
В Лаборатории продолжается школа Геннадия Алексеевича Бузникова, в нашем Институте именно он впервые занялся исследованиями нейротрансмиттеров в раннем эмбриональном развитии — тогда это было впервые в биологии. Это сейчас данная сигнальная система уже общеизвестный факт, а в то время это был приоритет. Сегодня в этой узкой области в мире есть несколько коллективов, которые интересуются данной темой, но сказать, что мы от кого-то отстали — нельзя, это не так.
Хочу призвать государство больше поддерживать науку в нашей стране, в этом есть необходимость, нужно менять ситуацию с финансированием.
А теперь заглянем в Лабораторию нервных и нейроэндокринных регуляций, данное направление биологии развития является одним из ключевых — именно здесь рождаются идеи по поводу интегративных механизмов формирования мозга. Руководит лабораторией нейрофизиолог и нейроэндокринолог академик Михаил Вениаминович Угрюмов.
Академик В.М. Угрюмов.
— Лаборатория создана полвека назад профессором М.С. Мицкевичем в момент, когда Институт отделился от Института проблем экологии и эволюции имени А.Н. Северцова, называлась она тогда Лабораторией гормональных регуляцией. Это одно из трех важнейших направлений в формировании биологии развития: генетическое направление, эмбриональное и физиологическая направление интегративной физиологии. В Лаборатории изучали — когда в онтогенезе формируется эндокринная система, т.е. органы, которые секретируют физиологически активные вещества, управляющие развитием организма: клеток, органов, целостного организма. Называются они морфогенетическими или транскрипционными факторами, поскольку через управление геномом влияют на генетическую программу организма. Как это система работает? — Профессором М.С. Мицкевичем это неплохо было изучено. Доказано главное: эти гормональные факторы управляют развитием организма. Но в дальнейшем оказалось, что система эта гораздо более сложная и у нее есть «дирижер» — это мозг, и особенно гипоталамус, т.е. отдел мозга, управляющий работой эндокринных желез.
Далее в течение многих лет изучалось — каким образом мозг и гипоталамус это осуществляют и как это сказывается на развитии организма. И показано: если эта система работает неадекватно, происходит в ее работе какой-то сбой, то развиваются врожденные заболевания, т.е. эта система имеет ключевое значение. Врожденные заболевания возникают у людей в эмбриональном периоде, вскоре после рождения — за счет дефицита этих физиологических активных веществ — и далее ничем не коррегируются, т.е. лечить их практически невозможно.
О чем речь? — поясню. Одно из таких наиболее распространенных врожденных заболеваний мозга — аутизм, им страдают многие люди, и их процент возрастает. Или, например — нарушение репродуктивной (половой) функции, вследствие чего у людей не может быть детей. Как врожденные могут также развиваться заболевания, связанные с нарушением работы сердечно-сосудистой системы (недоразвитие сердца). Такими же заболеваниями являются и нейродегенеративные: болезнь Альцгеймера и болезнь Паркинсона. Их принято считать заболеваниями людей пожилого возраста, хотя они могут запускаться в самый начальный период развития организма. Один из механизмов появления таких заболеваний — при патологии беременности во время вынашивание плода: может развиваться гипоксия у матери, т.е. нарушение обмена кислорода и, соответственно, снабжение кислородом плода. А в результате у плода будет образовываться гораздо меньшее количество нейронов, чем нужно, чтобы контролировать память, двигательную функцию и т.д.
Но организм не ощущает: в течение десятилетий явление может компенсироваться другими нейронами мозга. Однако в возрасте 50-60 лет патология начинает проявляться — и это приводит к нарушению памяти (болезнь Альцгеймера) или к нарушению двигательной функции (болезнь Паркинсона). Раньше считалось, что вся эта нейроэндокринная система, как единая, формируется очень долго в течение индивидуального развития — до рождения, после рождения — и начинает работать уже после того, как мозг ребенка полностью сформировался — где-то на 5-10-м году его жизни.
Но в нашей Лаборатории данная концепция была полностью изменена: мы показали, что мозг начинает работать и участвовать в регуляции развития организма в самом зарождении мозга, т.е. в середине пренатального, зародышевого, эмбрионального периода. При сроке беременности 39-40 недель мозг плода начинает самостоятельно работать и управлять развитием организма на 8-10 неделе, т.е. очень-очень рано, когда еще и плода совсем не видно. Это открытие, сделанное в нашей лаборатории, никто никогда не видел, не мог предположить и потому не учитывал.
Получается, мы должны полностью пересмотреть и причины, и механизмы развития всех врожденных заболеваний. Соответственно, мы усовершенствуем методы диагностики и методы лечения. Иными словами, фундаментальный скачок, который мы сделали в понимании работы мозга, приведет к появлению новых технологий модификации старости. Вот почему мы не можем сказать — вот здесь кончаются фундаментальные и начинаются прикладные исследования. Нет, это единая цепочка и, мне кажется, ученые не могут ограничиваться только изучением фундаментальных механизмов или только прикладных технологий, они обязаны контролировать всю цепочку, что мы и делаем в нашей Лаборатории.
По второму направлению мы тоже оригинальны в Институте — никто, кроме нас, этим не занимается. Нейродегенеративные заболевания, как я говорил, связаны с онтогенезом, с развитием — т.е. причины могут лежать уже на уровне новорожденных детей, и на уровне плода, хотя проявление этих заболеваний происходит в 60-50 лет. Мозг обладает особым свойством нейропластичности. Это уникальные компенсаторные механизмы, которые позволяют мозгу работать даже в условиях, когда происходит гибель каких-то целых групп нейронов, т.е. другие нейроны берут на себя функцию погибших нейронов. Мы много знаем, например, что происходит при инсультах — при кровоизлиянии погибает какой-то отдел мозга и у человека нарушается речь или движение. Но знаем также, что у каких-то больных это потом может восстановиться — как раз за счет именно такого переключения функций с одних нейронов на другие. Это — пластичность мозга. Однако, когда при болезни Паркинсона двигательные функции нарушаются, то тогда оказывается, что лечить очень поздно. Потому что собственная регуляторная система мозга почти полностью разрушена и те компенсаторные механизмы нейропластичности также исчерпаны. А симптоматика болезни лишь только проявляется в этот момент. Поэтому ни в одной стране ни одного больного с этими заболеваниями до сих пор не было вылечено. Хотя вкладываются колоссальные деньги, разрабатываются новые и новые фармакологические препараты и т.д.
Что же делать? Мы имеем дело с абсолютно фатальным заболеванием? Или можно найти выход из положения? Вывод один, к которому уже пришли по ряду заболеваний: нужно ставить диагноз как можно раньше, задолго до того, как появилась эта клиническая болезнь — и сразу начинать лечить. В сердечно-сосудистых заболеваниях, в пульмонологии и в эндокринологии эта методология очень хорошо работает, использует провокационные тесты. Но такой подход никогда не использовался в неврологии и психологии для диагностики хронических заболеваний мозга.
В нашей Лаборатории — впервые в мире! — разработали такие тесты для диагностики хронических заболеваний мозга. Меня поразило — почему этого никто не сделал раньше? А объяснение простое: терапевты, которые стали кардиологами, пульмонологами и эндокринологами, практически не пересекаются ни с неврологами, ни с психиатрами — т.е. с теми, кто занимается мозгом. Просто не произошло обмена информацией! Поэтому, исходя из наших фундаментальных исследований, мы пришли к разработке абсолютно новой и единственной специфической технологии диагностики этих заболеваний на раннем этапе развития. Недавно получили очень большой грант, чтобы провести доклинические исследования на животных и дальше перейти на клинические испытания уже у больных. И это опять пример того, как фундаментальные исследования непрерывно переходят в прикладные и, в конечном итоге, направлены на повышение качества жизни человека.
Снова обращаемся к Андрею Валентиновичу Васильеву.
— Когда большая часть жизни отдана науке, возникают взвешенные, глубокие оценки этой профессии. Прошу и вас поделиться суждениями.
— Надо в адрес политических кругов нашей страны буквально пропеть гимн науке. Они там ежедневно следят за индексом Доу-Джонса, за ценами на нефть, за изменениями в политической конъюнктуре — а следить надо, считаю, за новостями из биологических лабораторий! Именно они перевернут сегодняшнюю реальность! Наука была и есть первична, она формирует интеллектуальный, технологический, экономический, образовательный потенциал страны. Российская академия наук и наш Институт, в частности, это, прежде всего, фундаментальные исследования, их значение глобально, без них родник прикладной науки иссякнет.
Эти утверждения имеют особый смысл именно в России, которой нужно удержать огромные богатства и территории, которые у нее есть. А это означает опережающее развитие, причем, даже не военное и не политическое, как бы они не были важны, а развитие культурное — с пониманием, что наука основная часть культуры. Считаю, обязанность государства в России — развитие образования и науки, это два базовых столпа, а оборонные программы, на самом деле, есть нечто производное.
Беседовал Сергей Шаракшанэ