Версия для печати

Наука в плане

03.12.13

Σ Горбатова Анна

Времена, когда рынок в новой России противопоставляли плану, прошли. Каждая компания, вуз, научная организация, министерство, правительство планируют свою деятельность – на краткосрочный, среднесрочный и долгосрочный период. К концу года ожидается принятие закона «О государственном стратегическом планировании». А что такое планирование в науке? Каким оно было в СССР и постсоветский период? Изменится ли что-то в этой сфере в связи с реформированием РАН? Что поддаётся планированию в научной деятельности учёного, лаборатории, института, и на какие сроки, а что нет? Об этом STRF.ru расспросил учёных.

Наталья Иванова, заместитель директора Института мировой экономики и международных отношений РАН, академик РАН, доктор экономических наук, профессор:

– Планирование научных исследований – важный элемент нашей деятельности. Мы всегда им занимались – и в советское время, и в пореформенное. В Академии наук в этом смысле мало что поменялось. Разница в том, что в СССР планирование шло «от достигнутого». Все выполняли план с неким объёмом работ и финансированием, которое на несколько процентов каждый год увеличивалось. Это позволяло на уровне какого-то отдела, сектора или лаборатории нанять ещё одного человека и поручить ему вести новую тематику. После распада СССР, во всяком случае в первые 10 лет, финансирование науки резко сократилось, и мы вынуждены были сокращать научных сотрудников и плановый объём работ по какой-то тематике. Исходили из того, что получим по бюджетной росписи хорошо, если половину, а то и 20% от суммы предыдущего года. Остальные деньги приходилось искать самим, подавая заявки на гранты, заключая хоздоговора с какими-то компаниями, увеличивая свою преподавательскую нагрузку. При этом борьба за ограниченные ресурсы, которая и в советское время была (за финансирование в целом, особенно валютное, которое для нас было важным, так как обеспечивало внешний информационный поток – доступ к подписке на зарубежные издания, выезд в зарубежные командировки, на конференции, приглашение иностранных учёных), шла в условиях постоянной неопределённости.

В последние годы государство стало выделять на науку больше денег, но потери прежнего времени не компенсированы. Сейчас, когда происходит реформа РАН, уровень неопределённости ещё выше, поскольку непонятно, как будет происходить процесс распределения средств через Федеральное агентство научных организаций (ФАНО). Я думаю, что основные элементы планирования останутся. Правда, ФАНО требует от нас детальные планы и результаты на три года вперёд – раньше такого не было. Обычно мы планировали свою работу на год – два. Конечно, написать, что мы будем исследовать, какие планируем публикации и научные мероприятия (конференции, семинары), – не проблема. Всё это поддаётся планированию, хотя вопрос его достоверности остаётся открытым.

Важно понимать, что какие-то элементы плановых заданий поддаются измерению – тематическому, финансовому, кадровому и т.д., а другие – нет.

Что не поддаётся, но что очень важно во всём плановом процессе – это резервирование части средств, времени и нагрузки, хотя бы гипотетически, на фундаментальные и поисковые исследования. Чем больше времени мы уделяем научным исследованиям с высокой степенью неопределённости результата, а не зарабатыванию денег, преподаванию (что само по себе важно) или участию в подготовке аналитических материалов по требованию госорганов, тем больше мы можем продвинуться в фундаментальном знании, создать задел на будущее.

Жизнь подсказывает, чему и когда именно уделять больше внимания. В один год нам удаётся продвинуться с нашими контрактами – а мы работаем и с государственными ведомствами, и с крупными госкорпорациями, и это работа позволяет нам решать финансовые проблемы. Но она, конечно, отнимает очень много времени, в том числе на подготовку многочисленных заявок, а потом – на написание отчётов. Соответственно, в следующем году мы должны в большей степени сосредоточиться на фундаментальных исследованиях, чтобы создать задел, запланируем больше конференций, семинаров, стажировок, публикаций. Как вы понимаете, «немедленных» денег это не приносит. Именно поэтому так важен какой-то резерв времени и средств на научный поиск.

Основа планирования – это наши научные темы, которые мы должны продвигать. За них мы отвечаем по Плану фундаментальных исследований РАН, по уставу и плану нашего института. Некоторые темы исследований зафиксированы в федеральных целевых программах – «Кадры» и «Исследования и разработки». По всем этим темам, исходя из численности и компетенций сотрудников, мы и отчитываемся, в том числе публикациями. Но увлечение этим показателем как отчётным может привести к перекосам. Во всяком случае он не должен быть главным и единственным в планировании и отчётности.

Самые большие проблемы планирования возникают, на мой взгляд, не у отдельных учёных или лабораторий, а на уровне стратегических, государственных целей, на уровне планирования целей деятельности министерств и ведомств, а также Академии наук и её отделений. Если говорить о государственном уровне долгосрочного планирования, то для примера приведу Японию – страну, где хорошо развито национальное прогнозирование (в том числе научного и научно-технологического развития), составляющее основу долгосрочных государственных программ. В Японии налажен механизм согласования научных, государственных и деловых интересов, «форсайт», которым мы сейчас так увлекаемся. Эта страна 30 лет назад сделала выбор в пользу ядерной энергетики – приоритета, который хорошо укладывался во все разумные научные, деловые, международные, если хотите, представления о будущем энергетики. А сейчас, после катастрофы на Фукусиме, большего кризиса, чем испытывает Япония с этим приоритетом, ни в её истории, ни в мире нет. Это свидетельство того, как опасно полагаться только на существующие знания и представления, жёстко выстраивать «рациональные» стратегические приоритеты, не имея других вариантов развития и не обеспечивая по ним научных заделов.

Если же говорить об академическом уровне, то есть Программа фундаментальных научных исследований государственных академий наук на 2013–2020 годы, утверждённая распоряжением Правительства России, есть План фундаментальных исследований РАН до 2025 года. Есть программы и планы отделений РАН. И по ним в виде государственных заданий идёт распределение бюджетных средств. Есть и новые междисциплинарные, даже межинститутские программы поисковых исследований. И для их реализации нужны те самые резервы, которые позволяют маневрировать и переключать средства на какие-то новые актуальные направления. Это относится и к ИМЭМО РАН. Мы понимаем, что можем сделать что-то новое не только на уровне нашего институтского горизонта, но и в кооперации с другими институтами Отделения глобальных проблем и международных отношений РАН и других отделений Академии наук. Этот стандартный принцип планирования существует в РАН 10–15 лет. И здесь главный вопрос: сколько средств можно выделить на такие междисциплинарные исследования.

Мы должны смотреть вперёд и создавать заделы, исходя из нашего представления о мире, теоретических знаний и практического опыта. И такого рода исследования не улавливается плановыми показателями.

Как правило, гранты на них дают на конкурсной основе научные фонды РГНФ и РФФИ. В дальнейшем, надеюсь, финансировать их будет и новый Российский научный фонд.

Константин Северинов, заведующий научными лабораториями в Институте биологии гена РАН, в Институте молекулярной генетики РАН, в Санкт-Петербургском государственном политехническом университете (СПбГПУ), профессор Университета Ратгерса (США) и Сколковского института науки и технологий, доктор биологических наук:

– Когда вы ставите ту или иную научную задачу, занимаясь фундаментальными исследованиями, то её выполнение, тем более в конкретные, запланированные сроки, не может быть гарантировано. В любой момент вы или ваши коллеги из других лабораторий, работающих по данному направлению, могут получить совершенно неожиданный результат, такой, о каком вы даже не помышляли, и ваши представления об изучаемом процессе или объекте могут полностью измениться. Например, когда я приехал в Россию в 2005 году, я понятия не имел, чем буду заниматься сейчас, в 2013-м.

У научного исследования есть своя логика, и она ведёт меня и моих коллег очень извилистым и непредсказуемым путём. Задним числом всегда можно предложить какое-то «объяснение» и логику исследования, но такие объяснения не имеют никакой предсказательной ценности. Поэтому детальное долгосрочное планирование в науке, во всяком случае в науках о жизни, невозможно. Тем более что исследования каждой конкретной лаборатории зависят от того, что делают тысячи других учёных.

Но это не означает, что любой человек, который работает в лаборатории, занимается бессмысленными и бесцельными вещами. Он знает, что сегодня придёт на работу, поставит такой то-эксперимент и, в зависимости от полученных конкретных результатов, сможет сделать выбор в пользу одной или другой возможности, а завтра будет использовать эти информацию для дальнейшего движения вперёд. Но такое происходит только в очень хорошие дни. Большую часть времени занимают оптимизация эксперимента, решение различных технических проблем. Иногда это длится месяцами. При этом всё это время ведётся интенсивная работа, не только непосредственно руками, но и мыслительная работа – попытки найти наилучший способ получить результат и найти ответ на интересующий исследователя вопрос.

Так что краткосрочное планирование, безусловно, возможно и необходимо, просто гарантии результата нет. Я, как руководитель лабораторий, стараюсь ставить перед моими сотрудниками интересные задачи – для науки, для меня и, конечно, для них, чтобы они задевали их за живое и им хотелось как можно быстрее получить ответ. Иногда задача не решается, и надо дать ей отлежаться и заняться чем-то другим. «Выстреливает» или не выстреливает проект – это во многом вопрос удачи и везения.

Сергей Дмитриев, старший научный сотрудник НИИ физико-химической биологии имени А.Н. Белозерского Московского государственного университета, кандидат биологических наук:

– Я считаю, что если речь идёт о фундаментальной науке, то любое планирование количественных показателей – это заведомая профанация, а порой и просто полный абсурд. По крайней мере это справедливо для естественных наук (о других просто не знаю). Конечно, если мы говорим о прикладных исследованиях, то планирование не только возможно, но и полезно: в какие сроки будет создан опытный образец продукта, сколько он будет стоить, какими характеристиками обладать – спланировать всё это вполне возможно. Но требовать от учёных выдать определённое число открытий на заданную тему – это нелепость. То же самое касается и числа публикаций, их уровня или цитируемости. Оценивать нужно результат научной работы, а не прогноз её выполнения.

В принципе мне понятна обеспокоенность чиновников: как же так, количество зданий и дорог, которые будут построены в Москве через три года, можно запланировать; расходы на Олимпийские игры можно запланировать; даже урожай бобовых в одном отдельно взятом регионе с некоторой точностью можно запланировать, а открытие новой элементарной частицы или определение функции гена, число статей в журнале «Nature» или средний импакт-фактор публикаций, даже на будущий год, – нельзя? Непорядок!

Однако на практике ход настоящего поискового исследования предсказать действительно невозможно. Бывает, что новый неожиданный результат полностью изменяет представления о теме, которой ты занимаешься, переворачивает всё с ног на голову, а порой заставляет полностью менять направление работы.

Это не означает, что деятельность учёного не должна никак контролироваться. Настоящего исследователя не пугает опровержение первоначальной гипотезы или смена тематики: если он интенсивно работает, то в среднесрочной перспективе, через 3–5 лет, ему всё равно удастся и результаты интересные получить, и опубликоваться неплохо. Просто результаты эти могут оказаться совсем не такими, какими прогнозировались в заявке. Они могут касаться другого объекта или тематики, а вместо пяти статей в журналах из «Топ-10» выйдет десять в журналах попроще. Но если эти работы будут положительно оценены экспертами и востребованы научным сообществом, то результат не станет менее значимым. Ну а если учёный слабый, то, действуй он в соответствии с планом или нет, ничего полезного его деятельность не принесёт.

Кстати, многие проблемы наверняка проистекают от непонимания того, как учёные публикуют свои работы. Некоторые думают, что достаточно сесть и написать статью, отправить её в высокорейтинговый журнал, в некоторых случаях заплатив за публикацию, – и статья обязательно выйдет. Так что если вы не опубликовали столько работ, сколько было заявлено на этот год, то вы просто поленились их написать. Но это совершенно не так. Чтобы опубликовать статью в престижном международном журнале, надо пройти жёсткий отбор: убедить редактора и двух-трёх неизвестных тебе (анонимных) экспертов в том, что работа достойна публикации и что представленные данные выглядят убедительно. В хороших журналах вероятность того, что статья будет принята к рассмотрению, составляет порой 1:10 и выше, а после получения отзывов рецензентов отбраковываются ещё не менее 2/3 статей – и тогда всё приходится начинать сначала, отправлять статью в другой журнал. Иногда попытки опубликовать работу в высокорейтинговом журнале длятся больше года – о каком же прогнозе здесь может идти речь!

Поэтому я считаю, что вместо того чтобы придумывать, какие бы новые количественные показатели включить в прогноз развития институтов или лабораторий, лучше бы наши организаторы науки больше внимания уделили тому, как наладить в стране качественную профессиональную экспертизу конкретных грантовых проектов и итоговых отчётов по ним.

В распределении финансирования, которое получают научные группы, должна быть обратная связь: учёный, который в предыдущем грантовом цикле не смог выдать сильный результат, не должен получить крупный грант на свой очередной проект.

Разумеется, речь идёт не о ежегодной оценке, а о вышеупомянутом среднесрочном периоде в 3–5 лет (это нормальная продолжительность грантового цикла, соответствующая времени работы над проектом в естественных науках). В любом случае, когда мы говорим об оценке научных проектов, определяющим должно быть мнение экспертов в данной области: насколько проект значим, реалистичен и реализуем при заявленном составе коллектива и ресурсах – а не то, какие количественные показатели (число статей, цену) указал заявитель в своём проекте.

Артём Оганов, заведующий лабораторией, профессор в Университете штата Нью-Йорк (США), адъюнкт-профессор МГУ имени М.В. Ломоносова, руководитель Лаборатории компьютерного дизайна материалов в Физтехе, которую он создал по мегагранту:

– Планирование исследований – вещь очень деликатная, и печально наблюдать, как этим пытаются заниматься бюрократы всех стран.

С одной стороны, есть сверхзадачи: поиск бозона Хиггса, создание квантового компьютера, лечение рака или та задача, которую фактически создали мы, – компьютерный дизайн материалов. Эти задачи надо формулировать на государственном уровне (так и делается во всех странах), выделять на них финансирование и конкурсно отбирать проекты. В некоторых случаях, когда требуется уникальное оборудование (например, коллайдер) или огромная команда исследователей, необходимо создавать целые институты и планировать каждый шаг решения сверхзадачи. В остальных случаях учёных надо просто оставить в покое и дать им возможность заниматься любимым делом так, как они сочтут нужным.

В ещё большей степени принцип «оставить учёных в покое и дать им заниматься наукой» относится к обычным проектам, не связанным напрямую со сверхзадачами. Национальные фонды научных исследований (например, NSF в США, РФФИ в России, и т.д.) каждый год проводят конкурсы проектов по разным дисциплинам. Саму тему определяет учёный. Проекты проходят рецензирование – это критически важный этап. Система рецензирования проектов обычно (даже заграницей) работает крайне плохо, и с этим надо что-то делать. Вероятно, имеет смысл устная форма защиты проекта – как это делается в Китае. Отбираться должны лучшие проекты. Как только проект победил, его исполнение нужно оставить целиком во власти учёных. Мне иногда приходилось слышать в России, что главный продукт деятельности учёного – отчёт по гранту. Знаю, что иногда отчёт может весить несколько килограммов – такой подход страшно вредит науке. Отчёты должны быть нечастыми (раз в год) и короткими, по делу – список публикаций и основных результатов по гранту.

А как планирует свои исследования сам учёный – вопрос индивидуальный. Все это делают по-разному. Это странный процесс, смесь сухой стратегии, творческого вдохновения, удач и неудач. Заранее прогнозировать, как пройдёт исследование, обычно невозможно – ведь это наука, а не строительство забора. И этот таинственный процесс никак не надо контролировать со стороны. Когда-то папа Юлий II пытался контролировать, как Микеланджело расписывает потолок Сикстинской капеллы. Микеланджело со злости швырял в папу досками. И правильно делал!