http://93.174.130.82/news/shownews.aspx?id=4fd80d94-9997-4a63-9829-dfb8b3c66b8d&print=1© 2024 Российская академия наук
В Москве откывается Конференция научных работников России. Как проходит начатая в прошлом году кардинальная реформа академической науки? Где ее болевые точки? Как всем участниками этого сложного процесса найти общий язык? Об этом "РГ" беседует с членом оргкомитета конференции академиком РАН Валерием Рубаковым.Валерий Анатольевич, что, прежде всего, беспокоит ученых в проходящей реформе? Валерий Рубаков: У нас много вопросов к тем, кому поручено проводить реформу. И это естественно. Ведь трудно вспомнить аналогичные по своему масштабу реформы академии. Научное сообщество, прежде всего, беспокоит, что оно, по сути, не участвует в формирование новой структуры управления наукой. К примеру, есть основной закон для всей жизни любого института - его устав. Сегодня этот документ готовится какими-то неизвестными нам чиновниками без привлечения ученых. Ученым прописывают устав, не слыша их голос. Это же нонсенс.И что в итоге? Мы видели проект этого документа, к нему есть много вопросов. Причем, очевидно, что он готовится людьми, которые плохо понимают, как живет наука, каковы ее внутренние законы. Уверен, это не чей-то злой умысел. Но надо изменить сам подход к подготовке таких документов. Чтобы разработать действительно работоспособный вариант, который не создаст для науки новые проблемы, а позволит ей стать эффективней, надо налаживать нормальные взаимоотношения между чиновниками и учеными. На конференции мы намерены обратить на это особое внимание.Кстати, данный вопрос напрямую связан с другим крайне важным для науки - ее самоуправлением. Этот принцип был заложен с самого основания академии. Он для нее ключевой. Ни в коем случае нельзя, чтобы бразды управления наукой брали на себя чиновники.Уже давно ученые и чиновники спорят, как оценивать работу ученых. В свое время Минобрнауки подготовило документ, который вызвал волну критики со стороны РАН. Федеральное агентство научных организаций, которому переданы академические институты (ФАНО), обещало создать свой вариант. Вы с ним знакомы? Валерий Рубаков: Этот вопрос, по сути, продолжение того, о чем мы только что говорили. Знаю, что такой документ готовится, но его никто не видел. Что, согласитесь, тоже странно. Мы передали в ФАНО свои наработки, но пока никакой реакции. Что беспокоит? Судя по прежним системам, которые предлагали ученым чиновники, в том числе и из минобрнауки, есть серьезная опасность, что ученого, говоря образно, будет мерить только цифрой: публикациями, цитированием, индексом Хирша. Ни в одной ведущей стране нет ничего подобного. Нигде цифра не является доминирующей, она всего лишь один из показателей работы ученого. А главным и решающим считается оценка экспертов, авторитетов в данной области науки. Только они могут дать окончательное заключение о работе того или иного института и ученого.А чем публикации или Хирш не устраивают? Все ясно и объективно: есть высокие цифры, значит ученый сильный, нет - слабый. Валерий Рубаков: Если бы все было так просто… Наверняка сегодня все слышали о знаменитом бозоне Хиггса, который поймали на Большом адронном коллайдере. Предсказавший его существование британский физик Питер Хиггс в прошлом году стал лауреатом Нобелевской премии. Так вот если бы его работу оценивали исключительно цифрой, то ученого давно надо было выгнать из института. За все время он опубликовал всего девять научных статей, а его Хирш мизерный. А есть обратная ситуация. На этом коллайдере сегодня работает почти три тысячи ученых, и многие вписаны в статьи, которые так или иначе связаны с БАК. Таких публикаций сегодня огромное количество, авторы -- целые команды. В итоге заурядный ученый может иметь заоблачные цифры, которые и не снились действительно крупным специалистам. Вот такая получается "арифметика", если молиться только на цифру.Кстати, недавно британские математики вообще запретили применять наукометрические показатели для оценки своей работы, так как они ничего не отражают, а только затуманивают картину. Конечно, это крайняя точка зрения, но показывает, насколько здесь все спорно. При чисто формальном подходе можно так рубануть и под флагом цифры начать сокращать институты, что мы выплеснем с водой ребенка. Это тоже тема для обсуждения.Сейчас готовится новый закон о науке. Как он решает ее проблемы? Валерий Рубаков: Я не принимаю в этом участия, поэтому что-то конкретное мне сказать трудно. Отмечу только, что у всего научного сообщества давно есть единодушное мнение: финансирование нашей науки надо резко увеличивать. Не может вся Российская академия наук получать столько же денег, как средний университет США. Тогда нечего говорить о важнейшей роли науки в развитии страны. Может быть, выделяемую на науку долю в ВВП надо прописать в новом законе.Есть мнение, что необходимо резко увеличить долю грантового финансирования науки и снизить базовое. Для этого создан Российский научный фонд, который уже объявил конкурсы. Это поддерживается научным сообществом? Валерий Рубаков: Конечно, поддерживаем. Но все надо делать прозрачно и понятно, чтобы люди таким грантам доверяли, и не возникало недоумения, почему слабый выиграл, а сильный нет. Пока в РНФ пока все довольно закрыто, скажем, неясно, как формируется экспертный совет. А это принципиальный вопрос. Но на грантах свет клином не сошелся. Например, есть институты, где действуют крупные научные установки, только на граты они никогда не проживут, им требуется солидное базовое финансирование для оплаты электроэнергии, тепла, инфраструктуры и т.д. Уже сейчас целый ряд таких институтов попали в тяжелейшее положение. Например, в моем Институте ядерных исследований РАН очень серьезный дефицит средств на поддержание инфраструктуры. Никакими грантами проблемы не решить. Увы, на нее мало обращают внимание. Мы намерены ее поднять на конференции.
Юрий Медведев
Опубликовано в РГ (Федеральный выпуск) N6339 от 25 марта 2014 г.