http://93.174.130.82/news/shownews.aspx?id=46655f61-c9c9-4a0f-b673-f7fc27bcc8cf&print=1© 2024 Российская академия наук
«Дерево опирается на корень, человек — на сердце». В свои афоризмы китайские мудрецы вкладывали несколько смыслов. В данном случае они имели в виду человеческую доброту: мол, только она способна сделать жизнь лучше, богаче, интересней. Жаль, что они мало знали о болезнях сердцах, иначе их образное выражение заиграло бы еще одной гранью — медицинской.
«Сердце и доброта» — именно такой эпиграф я ставлю к рассказу об академике Ростиславе Сергеевиче Карпове, с которым мне довелось познакомиться во время церемоний, связанных с Демидовскими премиями. Именно ее был удостоен в 2015 г. выдающийся кардиолог из Томска.
В институте я расспрашивал сотрудников о главной черте характера лауреата. Отвечали по-разному, но смысл был один. Его очень точно сформулировала главный врач клиники НИИ кардиологии Елена Викторовна Ефимова: «Как и большинство здесь, я ученица Ростислава Сергеевича. Его главный девиз: “Больное сердце можно лечить только добрым сердцем”. Лишь в этом случае лечение будет по-настоящему эффективным. Можно научить профессии, а вот научить доброте — на это способен только Ростислав Сергеевич. Это фундамент, на котором вырос наш институт».
— Как закладывались первые кирпичи в этот фундамент? Как все начиналось?
— Мой отец Сергей Петрович Карпов был академиком, но гордился тем, что происходит из казачьего сословия. Хотя, честно говоря, это скорее легенда, чем правда, никаких доказательств такому происхождению нашей семьи нет. Мы коренные сибиряки. Династия врачей Карповых сложилась в Томске. Первым в ней был брат моего деда, у которого воспитывался мой отец. Мама тоже врач. Дочь — профессор, заведует кафедрой микробиологии, той самой, которой заведовал ее дедушка. В Томске есть улица Карпова, названная в честь Сергея Петровича Карпова.
— Можно ли сказать, что именно в Томске наиболее благоприятные условия, чтобы складывались такие научные семейные кланы?
— Да, это семейные традиции, причем не только Карповых, но и многих других. Наверное, это связано с тем, что у нас старый университет, основанный в позапрошлом веке.
Мысли вслух
«В 1880 г. был заложен Томский государственный университет, первое высшее учебное заведение на востоке Российской империи, и вот ровно через 100 лет положена основа академическому научно-медицинскому центру в Томске. Конечно же, появилось чувство гордости за современников и определенной причастности к этому историческому событию. Вместе с тем мы понимали и всю меру ответственности. Была поставлена задача сохранить и постараться развить замечательные традиции томской научно-клинической школы М.Г. Курлова, Д.Д. Яблокова, Э.Г. Селищева, А.Г. Савиных и других блестящих представителей сибирской медицины. Это были годы начала высокого технического прогресса в кардиологии».
— Своего первого пациента помните?
— Самого первого — нет. Но несколько первых пациентов остались в памяти. Молодая, красивая девушка поступила с острым лейкозом. Тогда не было специализированных отделений. Это был 1960 г. — и в тот период это была неизлечимая патология. Сейчас многих пациентов спасают, а тогда нет. Та девушка мне запомнилась, т.к. я лечил ее до конца. Тогда было мало методов лечения, облегчение давало только переливание крови. Процедурная сестра была у нас очень опытная. Мы приходили и в воскресные дни, и в праздничные. Приходил академик Дмитрий Дмитриевич Яблоков, мой учитель. Старались чем-то помочь, спасти эту девушку, но возможностей у нас не было. Ее лицо и сейчас перед моими глазами… Потом была пациентка с более хорошим результатом. Она поступила с очень низким гемоглобином, с неясной причиной анемии. Эту пациентку удалось вывести из очень тяжелого состояния, и с той же процедурной сестрой Зинаидой Алексеевной Гавриловой мы спасли ее. Многие годы она поздравляла меня со всеми праздниками, фотографии свои присылала. Жизнь у нее потом сложилась хорошо. Это из самых первых пациентов, которые запомнились. Запомнилось и первое дежурство по скорой помощи.
— То есть вы начали с общих заболеваний?
— Я вырос во дворе Института вакцин и сывороток, а потому активно занимался научными исследованиями — сначала микробиологией у отца, а потом уже у Яблокова. Прежде всего поразила личность самого Дмитрия Дмитриевича — блестящего врача-гуманиста. Когда я тогда учился на четвертом курсе, начал заниматься в кружке терапевтической клиники. Окончил институт с отличием. Меня хотели зачислить в ординатуру, но этого не случилось, так как я был сыном профессора. Считалось, что такие дети сначала должны поработать в практическом здравоохранении, а потом уже заниматься наукой. Я был назначен разъездным терапевтом, но мой учитель добился, чтобы меня оставили в клинике при факультете. Здесь я и проработал от врача до заведующего кафедрой. Это знаменитая кафедра — первая терапевтическая в Сибири и на Дальнем Востоке. Она принадлежит к школе С.П. Боткина. До сих пор я остаюсь заведующим кафедрой по совместительству.
«В клинике нас приучили много трудиться. Аспиранты, ассистенты всегда курировали больных, дежурили по скорой помощи, выезжали в районы области в плановом порядке и по санавиации, консультировали другие клиники, вели консультативные приемы в поликлиниках города. И почти все это в пределах должностных обязанностей, без дополнительной оплаты. Нас не на словах, а личным примером воспитывали в полном соответствии с клятвой Гиппократа. За пациентом никогда не шли деньги, была реальная и качественная бесплатная медицинская помощь. Для профессора все больные были равны независимо от должностного положения в обществе. Помнится, когда я уже заведовал клиникой, главный врач решил сделать палату-люкс и сообщил об этом Д.Д. Яблокову. Профессор был крайне возмущен, я никогда до этого не слышал от него таких резких слов. Он сказал: «Пока я здесь, никаких люксов не будет, для меня все больные одинаковы, а лечить их мы должны сообразно болезни, а не должности. Ремонт же всей клиники сделать необходимо».
— Всю жизнь на этой кафедре?
— Да, всю жизнь. Я и считаю себя терапевтом. Больше всего люблю консультировать именно терапевтических больных. В кардиологии сегодня технологии столь высоки, что изменили суть врачебной помощи. У нас сложности не столько с диагнозом, сколько с методами лечения — как, используя самые высокие технологии, лечить больного. А в терапии каждый раз сплошной ребус. Сложнейшие пациенты встречаются. Они одной болезнью не болеют…
— Но все-таки ваше имя связано с кардиологией?
— В 1979 г. мне предложили создать филиал кардиологического центра. Я занимался в те годы ревматологией, она же тесно связана с кардиологией. Она во многом начиналась с ревматизма сердца. И такой институт предполагалось создать в Томске. В это время Л.И. Брежнев проехал по Сибири. В результате вышло Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР о развитии науки на востоке страны. По инициативе академика Н.Н. Блохина у нас создается Институт онкологии. И в это же время формировалась кардиологическая служба. Ее инициатором был академик Е.И. Чазов. Понятно было, что в Томске нужен Институт кардиологии. Туда меня и решили привлечь. Я отказался, меня начали агитировать, да и выяснилось, что Институт ревматологии создать в тех условиях не удастся. Так я попал в кардиологи, хотя занимался в основном ревматизмом сердца, считался ведущим специалистом именно в этой области.
В Томске начали формироваться институты клинического профиля, где наука переплетена с лечением. В приказе министра Бориса Васильевича Петровского об этом было сказано прямо и четко: надо обеспечить Сибирь и Дальний Восток эффективной кардиологической помощью, создать специальную службу. К сожалению, на востоке страны практической кардиологической службы не было. Например, в Томске не было ни ультразвуковой диагностики, ни компьютерных топографов.
Однако уже в то время мы начали лечить инфаркт миокарда — растворять тромб. И одним из пионеров мирового масштаба был Евгений Иванович Чазов. Фибролизин, один из первых тромболитиков, был создан в нашей стране, и академик Чазов впервые в мире ввел его внутрь в коронарную артерию через катетер. И таким образом тромб был растворен, кровоток был восстановлен. Это достижение вошло в историю кардиологической мировой науки. Я прекрасно понимал, что мы должны создать кардиологическую службу, которая использовала бы последние достижения мировой науки.
Уже в 1981-1982 гг. у нас началась регулярная круглосуточная коронография. Мы начали вводить препараты, растворяющие тромбы, внутрь артерий и сосудов. Нам стало понятно, что есть «золотой час». Чем раньше введешь лекарство, тем эффективней растворяется тромб. К сожалению, пациенты к нам обращаются слишком поздно. Поэтому мы одновременно с Москвой начали вводить препараты на догоспитальном этапе. Как только ставится диагноз, тут же в условиях скорой помощи вводится тромболитик.
— Скорая помощь по Сибири? Это же нереально!
— Конечно, это возможно в условиях Томска и крупных городов. Причем была разработана оригинальная методика, которая предусматривает быстрое введение препарата, — ведь капельницу на несколько часов в условиях скорой помощи не поставишь. Вводилась половинная доза препарата, и метод оказался весьма эффективным. Он использовался во всех регионах Сибири, а потом и в других местах, в частности в Болгарии. Я там был, поскольку я член Болгарского кардиологического общества, и мне демонстрировали использование нашего метода борьбы с инфарктами. Но за час-другой из болот и тайги не доедешь до клиники, а потому надо было придумывать нечто принципиально новое, что могло бы помочь сибирякам. Мы выступили одними из разработчиков так называемой фармакарзивной стратегии. То есть на первом этапе, до госпиталя, даже фельдшер имеет право сегодня ввести тромболитик. Это можно сделать в сельской больнице, в фельдшерском пункте — везде, где есть специалист. Но потом этого пациента надо транспортировать в клинику, где делается отсроченная ангиопластика и проводится необходимое лечение.
— Вы искали разные методы кардиологической помощи, которые можно было применять в условиях Сибири?
— У нас в Сибири два-три человека на квадратный километр, а на Дальнем Востоке вообще один человек. А в Красноярском крае есть огромные регионы, где один человек на десятки квадратных километров. Как в таких условиях организовать эффективную медицинскую помощь?! Поэтому было решено довести до них хотя бы консультативную помощь — в то время еще не было таких телекоммуникаций, как сейчас. Мы предложили мобильные системы. В советское время многое можно было сделать очень быстро. Мы обратились к министру речного флота, он выделил нам бесплатно теплоход, который в Томске на судоверфи по нашему проекту был переоборудован в специальный диагностический комплекс, где уже было современное оборудование.
— Вы на нем ходили?
— Конечно. По Оби до Колпашева, это север Томской области. В первом рейсе я был участником, консультировал пациентов. Читал лекции, просвещали население. Надо было самому убедиться, насколько полезна и важна данная экспедиция. Люди очень активно посещали теплоход. Его приход в тот или иной поселок всегда становился событием. Нам приходилось работать с утра до вечера, т.к. пациентов было очень много. Мы поняли, насколько необходима такая система медицинской помощи. Была специальная коллегия, которая одобрила наш опыт. Появились специальные кардиологические автобусы, а потом пошли поезда в Новосибирске и Красноярске. Система начала активно внедряться. В Томске в областном управлении появился первый отдел мобильной кардиологической помощи. Впрочем, не только нашей, но и в целом медицинской.
— А какова судьба парохода «Кардиолог»?
— К сожалению, его сожгли. Несколько лет он очень активно работал, но когда в стране начался беспредел, его отдали в аренду и начали организовывать на нем разные увеселительные поездки. В одной из них его и сожгли. Печален конец «Кардиолога», но методика оказания кардиологической помощи, разработанная на нем, осталась. Кстати, в Томске сегодня работает плавучая поликлиника, и я считаю ее прямым потомком нашего «Кардиолога». Правда, она частная. Ее финансирует «Газпром», но во время своих рейсов она обслуживает все население, а не только работников «Газпрома». Власть Томска активно поддерживает эту поликлинику, и это правильно. Так что наша научная разработка, касающаяся создания мобильных систем кардиологической помощи, живет и развивается, но для нас это уже прошлое.
«Невозможно даже приблизительно подсчитать, какое количество больных пролечил или проконсультировал я за прошедшие годы работы врачом, ассистентом, доцентом, профессором, заведующим кафедрой и, наконец, директором Института кардиологии. Многим приходилось заниматься, но вот врачевание я не прекращал никогда. Впрочем, это необходимо. Есть неписанное правило: если хирург не делает сотни операций в год, он теряет квалификацию. То же самое и терапевт. Хороший врач-диагност должен постоянно работать с больными, иначе теряются навыки таких важных и сейчас, в век замечательных компьютерных технологий, методов непосредственного исследования больных (аускультации, пальпации, перкуссии). Иммануилу Канту принадлежат слова: “Учить надо не мыслям, учить надо мыслить”. Это в полной мере касается нашей профессии».
— Мне довелось побывать в клинике. Заметил, что у вас специалисты разного возраста, но все говорят, что они ученики Карпова. Счет идет уже не на единицы, а на поколения?
— В первые годы работы были не только ученики, но и соратники. Бюст Евгения Евгеньевича Пекарского установлен на входе в институт. Это наш выдающийся кардиохирург, академик. Очень творческая личность. Мы с ним учились в одной группе. Так что и его учеников у нас много. Были соратники, которые вместе со мной поднимали наш кардиологический центр. Да, первые доктора наук — это в основном мои ученики. Я подготовил более 100 докторов и кандидатов наук.
— Школа — это обязательная традиция в медицине?
— Есть разные мнения. Я же считаю, что школа — это великое достижение не только в медицине, но и в науке в целом. Вот, например, Томск. Здесь за пять лет было создано пять институтов. И это потому, что здесь были научные школы, которые смогли сразу дать нужное количество квалифицированных специалистов. Они были воспитаны в классических российских традициях, и это во многом обеспечило успех их работы. В медицине это особенно важно — традиции отечественного врачевания. Сейчас говорят о пропасти, которая возникла между «аппаратной» медициной и «обычной». Имеются в виду обилие приборов, используемых при лечении, и еще, к сожалению, деньги.
— Врач, приборы, деньги — вот залог эффективного лечения?
— Если бы так… Недавно я читал статью одного математика, который оканчивал наш университет, а потом уехал в Америку, где работает сейчас. Он сравнивает нашу научную школу и американскую мобильность: мол, там работаешь сегодня здесь, завтра там, а послезавтра — совсем в другом месте. Наверное, для Америки это неплохо, так как они собирают хороших ученых со всего мира, так сказать, снимают сливки, но в российских условиях такое неприемлемо. Наша наука держится на школах. А это не только технологии, но и морально-этические принципы. Для медицины это особенно важно. Мы быстро создали свой кардиологический центр во многом благодаря тому, что в Томском государственном университете существовали и существуют мощные научные школы с вековыми традициями. В этом году у меня два юбилея — 125 лет кафедре и 35 лет институту. Вот и наглядный пример медицинских традиций в Томске. И перекресток двух школ. Первая — С.П. Боткина, М.Г. Курлова, Д.Д. Яблокова, а вторая — А.Л. Мясникова и Е.И. Чазова.
— А вы приняли их эстафету?
— Я считаю себя представителем двух крупных научных школ. Подобная ситуация свойственна российской науке.
— Мне кажется, Томск в этом плане ярчайший пример.
— В конце позапрошлого века Антон Павлович Чехов проехал по Сибири. Останавливался и в Томске. Написал, что «Томск — свинья в ермолке», «город скучный, нетрезвый, красивых женщин совсем нет». Томичи оскорбились и позже поставили Чехову памятник, мягко говоря, не очень традиционный. Юмористический памятник. И подпись своеобразная — мол, это Антон Павлович Чехов глазами пьяного мужика, который никогда не читал «Каштанку».
— Отомстили писателю!
Владимир Губарев, Правда.ру