http://93.174.130.82/news/shownews.aspx?id=2030aa38-cc72-4df4-b2ff-2e4f4373126b&print=1© 2024 Российская академия наук
Газета
28.05.2014 00:01:00
Прошлое и перспективы науки страны, в которой отсутствует секс
Дмитрий Квон
Нынешний министр образования и науки Дмитрий Ливанов и его предшественник Андрей Фурсенко дождались своего времени реванша. Фото ИТАР-ТАСС
Присоединение Крыма и реформу российской науки можно, без всяких преувеличений, отнести к наиболее важным событиям за всю историю постсоветской России. При всем несопоставимом масштабе первого и второго оба они говорят об одном и том же: по-прежнему повивальной бабкой российской истории является насилие. Но между указанными событиями есть одна отличительная особенность, ярко иллюстрирующая своеобразную природу современной российской власти уже в эпоху глобализации. И о ней любопытно поговорить.
Дело в том, что если в случае Крыма российская власть действовала, можно сказать, движимая очевидной волей большинства, то реформируя российскую науку, она столь же очевидным образом пошла против воли подавляющего большинства российского научного сообщества. К тому же, если присоединение Крыма шло под лозунгом back to USSR, то реформа РАН шла в обратном направлении – под лозунгом (конечно, неявным) «Вперед к Западу». Это более чем очевидным образом характеризует, с одной стороны, глубоко амбивалентную природу российской власти, а с другой – ее тотальную ортодоксальность, не связанную ни с какой идеологией.
Поэтому ошибаются те, кто думает, что все, что связано с украинским узлом, – это поздний постимперский выверт российской власти, вдруг пожелавшей вернуться в Советский Союз. На самом деле все много глубже и не имеет отношения к ее духовным имперским поискам. И кто бы ни пришел к власти в России – коммунист или либерал, единоросс или парнасовец, Навальный или Удальцов, Прилепин или Быков, – все они придут к одному и тому же – к тому, к чему пришли те, кто обладает верховной российской властью сейчас. Отмеченная фатальность происходящего cвязана с тем, что она рождена научно-технической революцией XIX и XX веков, а не какими-то политическими или социальными сдвигами.
Именно великие научные открытия этих веков погубили гуманистический пафос Ренессанса и Просвещения, породив огромное количество новых тотемов (паровой двигатель, порох, электричество, авиация, космос, атомная бомба, кино), которые взорвали спящую первобытную энергию народных масс, родившую «век девятнадцатый, железный, воистину жестокий век». Вслед за этими тотемами явились и новые табу, к примеру в виде тоталитарных утопий фашизма и социализма.
Но если западный мир смог усмирить в какой-то степени языческую энергию разрушения, то мир российский весь ХХ век заряжался именно ею, породив невиданную доселе «новую историческую общность людей», способную, с одной стороны, как никто раньше, завоевывать пространство и время, а с другой – загнавшей себя в советскую идеологию табу, лишившей людей Российской империи нормальной человеческой жизни, в которой люди пьют, едят и занимаются любовью. Вместо этого они занимались своим духовным совершенством, которое проверялось каждодневной исповедью перед партией и государством.
Результат оказался клиническим, в особенности в гендерных отношениях. Возникла страна, в которой «отсутствует секс» и присутствует «фригидная советская женщина». Все это родило фрустрированного советского мужчину, и фрустрация оказалась столь глубокой, что вторая русская революция, погубившая Советский Союз и соответственно вроде бы возвратившая секс в жизнь российских граждан, ничего не изменила. Вместо фрустрированного советского мужчины появился фрустрированный постсоветский мужчина. И душа его – настоящая взрывная амбивалентная смесь.
Он очень раним, но если он не унизил, то не получил удовольствие. Он очень слаб, ибо вместо доброго ласкового слова женщины, которое только и может дать ему силы, она говорит ему, как он плох, ничтожен и никчемен, даже занимая самые верхние ступени власти. Он никогда не уступает, потому что считает любую уступку – признаком слабости. Он всегда хочет быть победителем, даже в споре с женщиной, но почти всегда проигрывает, потому что не ведает компромиссов. Он довольно хамоват, но всегда долго помнит нанесенные ему обиды. И у него всегда – «И вечный бой!/ Покой нам только снится».
Когда такой мужчина получает власть, то он делает ровно то, что делала российская власть при присоединении Крыма и реформируя РАН. К примеру, что такое реформа российской науки? Это, попросту говоря, попытка слепить ее по образу и подобию западной науки и образования. То есть она – что тут скрывать? – проведена людьми, думающими европейскими канонами, то есть теми канонами, что полностью противоречат канону советскому, в соответствии с которым присоединен Крым. Но в своем поведении и те мужчины, что присоединили Крым, и те, что провели в жизнь реформу РАН, вели себя как близнецы, то есть как мужчины, комплекс неполноценности которых не ведает никаких уступок и работает только на уничтожение.
Скажем, и Дмитрию Ливанову, и Андрею Фурсенко при их первых попытках претворить в жизнь реформы сильно досталось от академиков: первый был даже уволен с поста замминистра, а второго, когда он был министром образования и науки, просто освистывали и сгоняли с трибуны. Пришло время реванша, и они реформировали РАН «с особым цинизмом», несмотря на взрыв недовольства всего российского научного сообщества. То же случилось с Украиной: все попытки мужчин российской власти заставить жить ее по своим лекалам вдруг в одночасье рухнули. Она пошла совсем не туда, куда направляли ее крепкие руки российских мужчин. Какое чувство унижения они испытали... Не меньшее, чем в свое время Ливанов и Фурсенко.
Новосибирск
Об авторе: Дмитрий Харитонович Квон – доктор физико-математических наук, профессор Новосибирского государственного университета.