http://93.174.130.82/news/shownews.aspx?id=0c830cae-0aa0-4ef5-ad0a-aa358c9df97c&print=1© 2024 Российская академия наук
КОММЕРСАНТЪ, "Наука". Приложение 30.11.2018
Президент Российской академии наук Александр Сергеев — о ее новых задачах, отношениях с церковью и триллионе рублей на науку.
— С нашего предыдущего интервью прошло не так много времени — но можно ли сказать, что мы говорим с другим человеком? Это, разумеется, шутка, но скажите, сильно ли для вас лично изменилась ситуация после избрания президентом Академии наук?
— Безусловно, изменилась и с точки зрения мировосприятия, и стиля жизни, и, скажем так, переживаний, оценки своих действий. Я на это сознательно шел, понимая, что в тех обстоятельствах, которые сложились в марте 2017 года, от членов академии требуются необычные новые подходы, решения. Тогда я и принял предложение Отделения физических наук, согласился выдвинуть свою кандидатуру на пост президента РАН. В последующий год происходило выстраивание отношений на всех уровнях, чтобы добиться, с одной стороны, консенсуса в отношении того, как понимается роль науки, Академии наук в нашей стране, а с другой — чтобы Академия наук получала большие полномочия, ресурс для осуществления этих полномочий, была нужна стране. Прошедший год показал, что на академию возлагаются большие надежды в том, что наука в стране, правильным образом поставленная, должна реально помогать движению экономики вперед. Это нетривиальное утверждение, потому что считается, что Академия наук — это прежде всего фундаментальные исследования, генерация знаний, а как оно потом подхватывалось и превращалось в конкретные технологии, решения, продукты, академия ответственность не несла, все шло как бы само собой. Теперь мы понимаем роль РАН не только как генерацию фундаментальных исследований, знаний, но и реальную работу над тем, чтобы знания, которыми мы располагаем, превращались в то, что нужно обществу: продукты, технологии, решения, которые нужны для социального развития.
Общее собрание РАН, которое прошло в середине ноября, как раз свидетельствует об этом. Мы обсуждали новые фундаментальные результаты, разговор шел о том, как Академия наук может не только способствовать в продвижении по всей цепочке от генерации знаний до рынка, но и стать координатором того, как нужно двигаться. Инструменты для этого созданы, и теперь пусть не все, но многое зависит от нас. Это, наверное, один из главных моментов прошедшего года — нахождение востребованности именно в обеспечении продвижения от фундаментальной науки, вообще от науки к конкретному продукту, технологиям, социальным заказам.
Вы спрашиваете, другой ли я теперь человек,— конечно, другой! Я за время пребывания на посту президента познакомился с таким количеством интересных людей, ярких личностей, с которыми за всю свою предыдущую жизнь не знакомился. Это и ученые, и губернаторы, и послы. Были и совсем неожиданные для меня знакомства, в частности с патриархом. Есть Макариевские премии, которые присуждаются совместно РАН, РПЦ и мэрией Москвы в честь знаменитого русского историка и богослова позапрошлого века. Казалось бы, что общего можно найти между интересами светской и религиозной организаций, однако есть определенный интерфейс, где знания, которые получаются с помощью не только светских гуманитарных, но и естественных наук, представляют интерес для другой стороны. Понятно, что история человечества тесно связана с религией, и история как светская наука всегда коммуницирует с религиозными исследованиями. Но сейчас мы являемся свидетелями применения новых достижений естественных наук в гуманитарной сфере, что касается как светской, так и религиозной науки. Интересно, что у нас есть новая номинация, которую мы предложили вместе со святейшим: за использование современных достижений естественных наук в изучении и сохранении исторического и культурного наследия, которая впервые будет вручаться в конце декабря этого года.
Вопросы переосмысления исторического наследия традиционно находятся в центре внимания нашего общества и нашей гуманитарной науки. Сейчас вообще такой период в жизни всего человечества, когда после периода глобализации все занялись поиском своей идентичности. В нашей стране эти поиски наиболее интересны и важны, мы настолько многонациональны и многоконфессиональны, а Россия настолько огромна по размерам, что определить параметры нашей идентичности очень непросто, и здесь академическая наука тоже может предложить свои решения. Для меня как естественнонаучника погружение в проблемы гуманитарных наук является новым и интересным опытом, и в этом конкретном смысле тоже появляется другое мировосприятие.
— Как вы решились на этот поход во власть? Пришлось ли вам как-то договариваться с администрацией президента? Согласовывать с кем бы то ни было свою программу?
— Ничего мне не пришлось ни с кем согласовывать. Меня это удивило, но в результате ни малейшего давления сверху на принятие решений, на формирование моей программы, способы ее представления вообще не почувствовал. Конечно, был впервые поставлен законодательный фильтр, так что из семи кандидатов осталось пять, но академия все-таки структура государственная, и государство имеет право ставить какие-то условия. Но еще раз хочу сказать: ни давления, ни согласований, разговоров, призывов делать это или это не было.
— Что сейчас, спустя год после избрания, воплощено из программы, каковы ближайшие шаги? Как вообще, по-вашему, выглядит ситуация с управлением наукой сейчас — в сравнении, скажем, с ситуацией 2013 года?
— В нашей программе были сформулированы 20 первоочередных задач, что-то из этого начало выполняться, что-то еще не выполняется. Про консенсус с разными ветвями власти и с обществом в отношении важности науки и роли Академии наук я уже сказал, первым пунктом программы было его достижение. Считаю, что этот пункт в значительной степени выполнен. Вторая задача состояла в том, что у нас в РАН должны появиться инструменты выполнения своих полномочий. До 2013 года основным инструментом были принадлежавшие РАН академические институты, которые ушли в ФАНО, потом в министерство, и у Академии наук этот инструмент сейчас присутствует явно не в той степени, что раньше. Что же есть нового?
У РАН по принятому в июле закону и новой версии устава появилось полномочие по прогнозированию основных направлений научного, научно-технического и социально-экономического развития страны. И кроме того, что очень важно, по вынесению предложений на уровень государственной власти. До этого было по-другому. Соберется сотня умных голов, представит всю пестроту взглядов, свойственную академической среде, сформулирует коллективное решение. Но официально вынести его, скажем, на рассмотрение какого-либо отраслевого министерства было невозможно. Министерство могло сказать: а вы кто такие, вас здесь в нашем списке не стояло, до свидания! Теперь это не так.
Еще один важный инструмент — научно-методическое руководство всеми научными учреждениями страны, не только академическими институтами. Науку сейчас, даже фундаментальную, растащили по разным ведомствам. У нас 15 федеральных органов исполнительной власти — ФОИВов в стране, которые ведут фундаментальные исследования, статья «наука» есть почти во всех государственных программах. Получается, что деньги вроде бы на науку в целом выделяются неплохие — более триллиона рублей в год на все виды исследований, но они «разбрызганы» по многим местам, между которыми отсутствует координация. Пока есть 15 и больше хозяев с независимыми и несинхронизованными программами, как можно гарантировать, что средства тратятся именно на науку, тратятся эффективно и нет, например, дублирования одного и того же исследования, которое делается в разных местах? Сложение случайно направленных векторов может дать ноль. Страна поставила амбициозные и наукоемкие цели — 78+ в продолжительности жизни, вхождение в пятерку экономик и так далее. Но если мы, как лебедь, рак и щука, будем тащить средства на науку в разные стороны, то можем никуда и не дойти. Конечно, в идеале неплохо было бы сделать единую государственную программу, собрать все деньги хотя бы на гражданскую науку туда и дальше посредством этой программы координировать, кому и какого вида идет финансирование: базовое, тематическое, конкурсное, гранты. Но у нас отсутствует орган надведомственной координации типа советского Госкомитета по науке и технике. Будем надеяться, что функция научно-методического руководства научной деятельностью всех учреждений даст РАН инструмент для координации, не через финансирование, а через оценку научной деятельности и эффективности использования бюджетных ресурсов.
Возвращаясь к тому, что делается по реализации прошлогодних планов,— это определенная реорганизация работы в самой академии и осознание каждым членом академии своей роли в новых условиях. Одно из решений, которое мы сформулировали, но пока не реализовали в полной мере,— это переформатирование и активизация работы научных советов РАН, которых в целом более сотни по всем научным дисциплинам. Нужно, чтобы эти советы начали работать регулярно, если хотите — ежедневно. В будущем году у нас будет финансовый ресурс, с помощью которого мы должны запустить максимально эффективным образом деятельность советов по прогнозированию основных направлений научного, научно-технического и социально-экономического развития страны. Этого от нас давно ждут.
Мы работаем также над активизацией просветительской деятельности РАН. Престиж научно-инженерной профессии в нашей стране не очень высок, и это ставит целый комплекс вопросов. Необходимы не только зарплаты в 200% по региону или хорошие линейки поддержки молодежи в виде грантов, требуется в целом изменение общественного мнения, что просто так не сделаешь. Но без повышения престижа мы не получим необходимый приток молодежи в науку. Это не только наши советы школьникам, куда пойти учиться, это и работа с родителями, учителями, СМИ, они все должны быть увлечены нашими идеями, чтобы ориентировать молодежь в науку. Почему эта задача сейчас особенно важная? Если нарисовать распределение по возрастам в научно-исследовательском секторе страны, то мы увидим, что есть максимум в возрастной группе около 30 лет, потом существенное снижение около 50 лет, потом возрастание к 70 годам, такая двугорбая кривая. Это говорит о том, что, с одной стороны, вроде бы есть интерес и молодежь пошла в науку, а с другой — пожилые представители второго, возрастного «горба» со временем будут в ближайшее время терять научную активность. Нам нужно это компенсировать на входе в науку. Как это сделать, если родители говорят ребенку: чтобы быть хорошим ученым, надо долго и трудно учиться, а материальное положение не самое высокое, зачем тебе такая профессия. А если посмотреть, кто эти родители, то среди них много тех, кто в 1990-е годы был разочарован, даже расстался с наукой, пошел в киоскеры, челноки, в банки, чтобы обеспечить свое будущее и будущее детей. И вернуть расположение этих взрослых людей к научной деятельности сейчас очень сложно. Но заниматься в хорошем смысле рекламой науки нужно, и мы сейчас активно это делаем, работаем с просветителями, СМИ.
Возвращаясь к выборной программе прошлого года, это еще задача восстановления имиджа РАН в средствах массовой информации. Много здесь в наш адрес было брошено камней, что академия замкнулась сама в себе, что это общество «избранных для избранных». Возможно, здесь сказался наш менталитет, поскольку в советское время академики занимали исключительные позиции, а когда пришли в новое время, в новую формацию, где конкурентность, открытость и нужно непрерывно сражаться за финансовые ресурсы, то не смогли себя изменить. Претензия правильная, и нам нужно стать более открытыми для общества. При этом мы должны использовать в качестве проводников вас, журналистов, потому что вы умеете говорить на понятном обществу языке. У нас с вами есть широкое поле для взаимовыгодного сотрудничества, хотя понятно, что наши интересы и ценности не всегда полностью совпадают с вашими. СМИ важно быть первыми, объявить новость как можно раньше и громче, а еще лучше представить сенсационно, что обеспечивает интерес публики, просмотры, деньги и так далее. В науке сенсации весьма редки, а что-то неожиданно яркое часто оказывается фейком. Или пример нашего последнего общего собрания. Мы его считаем очень важным, много положительного за год сделали, отработали, но отдельные шероховатости в ряде СМИ подавались как нечто самое важное в работе общего собрания РАН. Должна быть какая-то конвенция между нами, мы не против того, чтобы был информационный повод и яркая подача, но это не должно затмевать реальной сущности того, что происходит.
— Вы же не только администратор, но и ученый — расскажите, пожалуйста, как вам удается сочетать две эти роли? Не стало ли меньше времени на собственно науку?
— У нас новая команда в руководстве академией, и все мы понимаем, что должны оставаться учеными, в том числе и потому, что, только будучи участником процесса генерации знаний, вы понимаете и чувствуете современные тренды в науке. Перестали заниматься наукой — перестали понимать, перестали понимать — теряете интерес и становитесь закомплексованными. Для ученого важно, что он публикуется, выступает, для него как аплодисменты для артистов то, что на него начинают ссылаться, его результат важен, востребован. У всех вице-президентов РАН есть часть времени, у каждого своя, которую они посвящают науке. Есть даже вице-президент, который, когда входил в команду, поставил условие, что соотношение будет 50% на 50%. Я тоже продолжаю заниматься наукой, хотя не так активно, как раньше.
— Расскажите, пожалуйста, об основных направлениях работы вашего института, вашего научного хозяйства.
— Продолжает развиваться направление создания лазеров со сверхвысокой интенсивностью. Мы движемся к тому, чтобы начать работы по созданию лазера с рекордными параметрами пиковой мощности — субэкзаваттного уровня. В этом году была присуждена Нобелевская премия нашим зарубежным коллегам, работающим в близком направлении. С одним из них, Жераром Муру, мы и занимались этой тематикой в Нижнем Новгороде, он провел у нас несколько лет наездами. Это направление признано сейчас на самом высоком уровне, и я продолжаю участвовать и в теоретических исследованиях и организации работ по строительству новой установки.
Есть еще одно интересное направление, которым я занимаюсь. Это биофотоника, нацеленная на то, чтобы получать детальную информацию о живых системах с помощью новых источников оптического излучения. Это различные методы оптической томографии, спектроскопии, вплоть до очень амбициозных задач получения информации о функционировании отдельных клеток, находящихся на значительной глубине внутри живых организмов, и определенным образом управления их функционированием.
— Возвращаясь к теме прошедшего общего собрания РАН, как бы вы кратко охарактеризовали происходившее на нем?
— К отдельным сессиям я бы применил такое слово, как фейерверк, настолько интересными были большинство научных докладов и докладов от заказчиков научных исследований, начиная от энергетики, медицины и заканчивая сельским хозяйством. Такая концентрация интересной информации и так красиво порой это было преподнесено, что хотелось слушать и слушать. Я получил исключительное удовольствие не как администратор, руководящий проведением этого мероприятия, а именно в познавательном плане. Еще одно сильное впечатление — от выступлений представителей правительства. Прежде всего вице-премьера Татьяны Голиковой, сформулировавшей ее видение задач, стоящих перед РАН, и обещавшей помощь в ресурсах для их выполнения. Интересным было выступление министра природных ресурсов Дмитрия Кобылкина о научно-технических проблемах его министерства, включая разведку и добычу полезных ископаемых, экологию, дистанционное зондирование земли.
— Традиционный вопрос «Науки» — о свободном времени: есть ли оно у вас? Чем вы его занимаете?
— Пока это, наверное, единственный вопрос, который я еще не урегулировал. Стыдно признаться, но я за прошедший год в Москве ни разу не был в театре. Времени свободного совсем нет. Мы первый год в значительной степени отработали на адреналине, но это когда-то должно закончиться, перейдем в нормальный режим работы, вот тогда и займусь организацией досуга, походами в театр и на выставки.
Интервью взял Владимир Александров, группа «Прямая речь»
Источник: КОММЕРСАНТЪ