Версия для печати
Вернуться к списку

ГДЕ ЗАТОЧИЛИ ЯДЕРНЫЙ "СКАЛЬПЕЛЬ"

Паренек с московской окраины, родившийся в канун социальных катаклизмов 1917 года, Евгений Иванович Забабахин четверть века - с 1960-го по 1984-й - был научным руководителем второго (по времени создания) ядерно-оружейного центра нашей страны. Но широкой общественности этот человек практически неизвестен.

Хотя на дворе, казалось бы, гласность, и многие секреты давно сняты. Про тот же "Скальпель" - боевой железнодорожный ракетный комплекс - мы теперь знаем гораздо больше, чем про его создателей. И то, что поездов таких, закамуфлированных под обычные составы, была целая дюжина, сведенная в три особые дивизии ракетных войск стратегического назначения. Одна - в Пермской области, другая - в Костромской, третья - под Красноярском. Случалось, что из Костромы такие "костюмированные" эшелоны добегали аж до Сызрани. И незамеченными возвращались обратно…

А жало у "Скальпеля" под вагонной крышей - это разделяющаяся головная часть с десятью боевыми блоками индивидуального наведения. Мощность каждого - 550 килотонн в тротиловом эквиваленте. Все вместе, стартующие разом - 5,5 мегатонн. На что нацеливали такие ракеты и что они могли стереть в порошок, уточнять не будем. Все это, к счастью, в прошлом: БЖРК и боеголовки к ним сняты с вооружения. А сам ракетный поезд остался как напоминание в музее РВСН и в железнодорожном музее на Варшавском вокзале в Петербурге.

57 мегатонн составила мощность заряда, испытанного 30 октября 1961 года над Новой Землей в корпусе уральской супербомбы. Сам заряд был не уральский.

Мы же сейчас говорим о Снежинске и Российском федеральном ядерном центре ВНИИ технической физики, как он теперь открыто называется. Сегодня здесь собрались коллеги, соратники, ученики и последователи академика Евгения Забахахина, чтобы воздать должное памяти и заслугам этого удивительного человека - ученого, экспериментатора, руководителя и педагога.

По признанию тех, кто долгое время работал с ним рядом, он был первым не по должности, а по делам, за славой не гонялся, пафоса не переносил, и когда по редким случаям приходилось надевать генеральский мундир со всеми орденами, улыбки смущения, почти страдальческой, на своем лице погасить не мог.

В КБ-11 (по-другому - Арзамас-16), где в 1948 году началась атомная биография капитана-инженера Забабахина, у научного кормила нес бессменную вахту без малого полвека академик Юлий Борисович Харитон. Его имя в святцах советского Атомного проекта называют сразу вслед за Игорем Курчатовым. Там же, в нынешнем Сарове, трудилось над бомбами старшее поколение ученых и конструкторов: Зельдович, Франк-Каменецкий, Сахаров, Негин, Музруков, Зернов, Бабаев, Трутнев…

А в НИИ-1011, он же - Челябинск-70, что в середине 50-х было решено создать на Урале как дублирующий институт-разработчик ядерного оружия, вроде и не было таких звонких имен, если следовать уже написанным житиям и мемуарам. Однако факты и рассекреченные (пока лишь фрагментарно) документы говорят о другом.

Как и Ливерморская национальная лаборатория, созданная в США 1952 году (через десять лет после Лос-Аломосской, где была создана первая атомная бомба), уральский ядерный центр в СССР был призван обеспечить взаимную экспертизу предлагаемых и завершенных разработок, а значит - неизбежную в таких случаях состязательность и даже конкуренцию. Научная молодежь, подросшая у "академика Харитонова" (его КБ-11 как только ни маскировали), была десантирована из Приволжской конторы на Урал еще и затем, чтобы "старый кот не дремал".

Говорили и так, причем на самых разных уровнях.

Уже в первые пять лет становления нового КБ, когда научным руководителем был еще Кирилл Щелкин, а первым директором - Дмитрий Васильев, коллектив доказал свою состоятельность. Физики-теоретики, математики и конструкторы, добровольно-принудительно перемещенные в уральское предгорье, на берега красивейших озер Синара и Сунгуль, на экскурсии и походы рабочее время не тратили.

Первоочередная задача, поставленная при создании НИИ-1011 - разработка специальной авиабомбы, мощность заряда которой должна была превосходить мощность любого термоядерного заряда, ранее испытанного в СССР и США. В итоге было разработано и передано на вооружение несколько поколений специальных авиабомб, в том числе: первая водородная бомба для стратегической авиации, ядерная бомба для применения со сверхзвуковых самолетов, малогабаритная противолодочная, ударостойкая для ВВС, специальная бомба для самолетов фронтовой авиации с регулируемым энерговыделением.

А самым первым ядерным боеприпасом, разработанным в новом институте, стала супербомба диаметром два метра, длиной - восемь, весом - около 25 тонн и расчетной мощностью 30 мегатонн. Ее практическое испытание было отменено из-за неготовности (в то время) полигона на Новой Земле к проведению взрывов такой мощности. А вот корпус этой гигантской бомбы и специально созданная для нее уникальная парашютная система были использованы в дальнейшем при испытании самых мощных термоядерных зарядов (десятки мегатонн), включая и "Кузькину мать".

Это случится позднее. А в 1957-1958 годах было испытано четырнадцать ядерных изделий, разработанных специалистами НИИ-1011. И прямо тогда же, в 57-м, на вооружение был принят термоядерный заряд в составе авиабомбы, ставший первым термоядерным боеприпасом в советском ядерном арсенале.

Вслед за этим сданы военным первая головная часть баллистической ракеты, боеприпас для авиационной крылатой ракеты (совместная разработка с КБ-25, ныне - ВНИИА имени Н. Л. Духова) и ядерный заряд для еще одной авиабомбы.

За упомянутые работы заместитель научного руководителя Евгений Забабахин и еще пять ведущих сотрудников института (К.И. Щелкин, Л.П. Феоктистов, Ю.А. Романов, М.П. Шумаев и В.Ф. Гречишников) были удостоены Ленинской премии. А в 1958 году Забабахина избрали членом-корреспондентом Академии наук СССР.

В октябре 60-го уральцы сдали на вооружение ядерную боеголовку для баллистической ракеты Р-13, которая устанавливалась на дизельные подлодки. Это была совместная работа с научно-конструкторскими организациями Миасса и Свердловска (ныне - ГРЦ им. В.П. Макеева, Миасс, и НПО автоматики, Екатеринбург).

А в ноябре того же года в руководстве и структуре НИИ-1011 случились перемены. Научный руководитель и главный конструктор Кирилл Щелкин неожиданно для многих оставил обе позиции (официальная версия - по состоянию здоровья). В сложившейся ситуации было решено образовать два конструкторских бюро: по разработке ядерных зарядов и по разработке ядерных боеприпасов. Введены должности научного руководителя и двух главных конструкторов - ими стали Борис Леденев и Александр Захаренков.

А научным руководителем всего института назначили члена-корреспондента РАН Евгения Забабахина. В тот момент ему было 43 года.

Все "заледенело" и не "забабахало"

Сам я - так вышло - впервые услышал об этом человеке из одной полушутливой истории, рассказанной участником ядерных испытаний на Новой Земле. Привезли, мол, уральцы для испытательного подрыва очередное свое "изделие". Дело было в 61-м, а может быть еще и в 60-м - вскоре после смены руководства в их "конторе". Заложили штуковину в приготовленную штольню, забетонировали входы-выходы, выждали, пока застынет, потом проверили еще раз и дали команду на подрыв. А в ответ - ни гу-гу. Оказавшиеся рядом остряки тут же прокомментировали: "Все заледенело и не забабахало…".

Много позже к этому случаю вернется и по-своему его откомментирует Леонид Федорович Клопов, который начинал, как и Забабахин, в КБ-11, работал вместе с ним на Урале, а потом семнадцать лет возглавлял 5-го главное управление Минсредмаша - как раз то, что ведало разработкой ядерных боеприпасов и их полигонными испытаниями. Он знает, о чем говорит, поэтому позволим одну цитату: "Отличительной чертой Е. И. Забабахина было применение подчас нестандартных программ и методик, которые могли привести и приводили к созданию образцов зарядов с лучшими характеристиками, чем у теоретиков Арзамаса-16. Иногда за новизну принимаемых решений приходилось платить неудовлетворительными результатами, на что из Арзамаса-16 шутя говорили: не "забабахнуло". Однако неиссякаемая воля и желание двигаться вперед позволили Евгению Ивановичу не останавливаться на достигнутом, и он вместе с теоретиками института продолжал искать новые и новые пути".

О том же самом - не боялся рисковать - рассказывали мне, вспоминая Забабахина, Лев Петрович Феоктистов и Борис Васильевич Литвинов - еще два выдающихся человека, два академика, физик-теоретик и конструктор, много сделавшие лично, чтобы об уральском ядерном центре сегодня можно было уверенно сказать: он второй по времени образования, но никак не по вкладу в создание ядерного потенциала нашей страны.

Помимо боевых блоков среднего класса мощности для ракетного подвижного комплекса "Скальпель", о чем уже упомянуто, в "хозяйстве Забабахина" созданы и заряды сверхбольшой мощности для ракеты SS-18 "Сатана". Но не в этом видели доблесть уральцы, а как раз в направлении, прямо противоположном "Сатане" и "Кузькиной маме" - в создании малогабаритных, но при этом весьма эффективных и мощных ядерных зарядов.

Оставив гигантоманию, на Урале смогли за сравнительно короткий срок создать ядерную боевую часть первой морской ракеты с подводным стартом, боевой блок для первой разделяющейся головной части баллистической ракеты морского базирования, первый боевой блок разделяющейся головной части с индивидуальным наведением на точки прицеливания (РГЧ ИН).

- А еще, - не единожды акцентировал внимание на этом моменте академик Евгений Аврорин, - создан принципиально новый класс боевого оснащения: ядерные боеприпасы для артиллерийско-минометных систем, что обеспечило Советскому Союзу паритет с США и в этом виде вооружений.

По словам Евгения Николаевича, конструкция так называемых "малгабов" - малогабаритных ядерных зарядов для артиллерийских систем - была в дальнейшем развита и получила применение в ядерных взрывных устройствах промышленного назначения: для интенсификации добычи нефти и газа, тушения пожаров на аварийных скважинах, создания подземных емкостей, дегазации угольных пластов, дробления руды и сейсмического зондирования земной коры в интересах геологоразведки.

- В период, когда проводились подземные ядерные испытания, специалистами уральского центра создан целый ряд "изделий" с рекордными характеристиками, - отмечает заслуги предшественников нынешний научный руководитель РФЯЦ-ВНИИТФ академик Георгий Рыкованов. Мы лишь бегло упомянем эти важнейшие позиции: самый легкий в своем классе мощности боевой блок для стратегических ядерных сил; самое прочное и термостойкое ядерное взрывное устройство для промышленных применений (выдерживает внешнее давление до 750 атмосфер, нагрев - до 120 градусов); самый ударостойкий ядерный заряд, выдерживающий перегрузки более 12 000 g; самый экономичный по расходу делящихся материалов ядерный заряд; самое чистое ядерное взрывное устройство для мирных применений, в котором 99,85 процентов энергии получается за счет синтеза легких элементов; самый маломощный заряд-облучатель.

По словам Рыкованова, независимо от того, как менялась международная обстановка и ситуация внутри страны, уральский центр обеспечивал авторский и гарантийный надзор за ядерными зарядами и ядерными боеприпасами на всех этапах их жизненного цикла - от разработки конструкции до демонтажа и утилизации основных составляющих узлов. И, разумеется, обеспечивал и обеспечивает сопровождение находящегося в войсках российского ядерного арсенала.

- В условиях существующего запрета на ядерные испытания, - добавляет к сказанному директор РФЯЦ-ВНИИТФ Михаил Железнов, - наш центр проводит модернизацию ранее разработанных конструкций в целях повышения их безопасности, надежности и устойчивости против несанкционированных действий, реализует проекты общегражданского назначения, ведет фундаментальные и прикладные научные исследования.

Академик Евгений Забабахин и его коллеги - те, что работали в одно время с ним, и те, которые продолжают их дело сейчас, создали и сохраняют оружие, чтобы не допустить войны с его использованием.

Ядерное оружие - это оружие против войны.

Чтобы такой заслон работал, необходимо было обеспечить стратегический паритет в ядерных вооружениях США и СССР. Не случайно вслед за ядерным центром Лос-Аламос в США в Советском Союзе появился Арзамас-16, ныне - Саров. А в ответ на создание дублирующего американского ядерного центра в виде Ливерморской национальной лаборатории (штат Калифорния) в середине 50-х годов прошлого века на Южном Урале был основан второй советский ядерно-оружейный центр. Теперь - город Снежинск в Челябинской области.

За 60 лет своего развития он сменил последовательно несколько официальных названий, но сохранил в неизменности свой статус и главное предназначение: не просто дублера, "младшего брата" или резервной, страховочной площадки на всякий крайний случай, а вполне самостоятельного и самодостаточного научно-исследовательского центра с развитой конструкторской, экспериментальной, производственной и испытательной базой. И с удивительно сплоченной, мобилизованной, талантливой командой физиков-теоретиков, экспериментаторов, конструкторов, технологов, инженеров.

Несколько десятилетий этот город, его объекты и работающие здесь люди были скрыты от посторонних глаз строжайшей завесой секретности. И не встречались, не знали в лицо тех, кто занимался тем же делом в Ливерморе. Узнавали и оценивали друг друга только по результатам: ядерным испытаниям и новым образцам оружия, что передавалось в войска и ставилось на боевое дежурство.

В какой-то момент стена отчуждения сама стала казаться угрозой миру, и ее, с обеих сторон, почти до основания демонтировали. Настал тот исторический день, когда создатель американской водородной бомбы Эдвард Теллер в компании более молодых коллег из Ливермора оказался в Снежинске и своим столь же знаменитым посохом поприветствовал "Кузькину мать" в 57 мегатонн. А бомбоделы из Снежинска отправились с ответным визитом за океан…

Это было совсем недавно. И хочется верить, не ушло, не уйдет, не погрузится в пучину второго разлива "холодной войны", когда с обоих берегов перестают друг друга слышать.

Из первых уст

Отцовские уроки

По словам Игоря Забабахина, старшего из двух сыновей генерала и академика, "родители воспитывали нас так, что мы никогда не чувствовали, что живем в привилегированной семье. Когда пришло время поступать в институт, я к этому основательно готовился. На физфаке МГУ, куда советовал отец и хотел я сам, не добрал балла, чтобы пройти по конкурсу. Отец, видимо, переживал, но виду не показывал. Я еще основательнее засел за учебники и тем же летом сумел поступить в МИФИ. В сентябре или октябре, когда уже начал учиться, отец словно бы случайно отыскал в своем столе пожелтевшую бумагу и показывает мне. Это оказалось постановление правительства о поощрении участников первого (или первых - точно не помню) ядерных испытаний. В одном из пунктов, наряду с наградами, премиями, бесплатным проездом в транспорте для самих отличившихся, говорилось, что их детям дается право поступления в любой вуз страны без вступительных экзаменов. В списке была и фамилия отца. А он, показывая это, только улыбнулся и пожал плечами…

"Как-то зимой, - вспоминает уже Николай, младший из братьев, - Игорь крутился около солдата, охранявшего зону на Сунгуле. Было ему лет десять-двенадцать. Неизвестно как, но провалился он в полынью и стал медленно погружаться. Служивый оказался рядом, и за шиворот тут же вытащил его. Когда Игоря привели "на растирание", папа, не задумываясь, подарил солдату свои часы…

Очень не любил отец парадную форму. Сбор на парад - это смотреть и слушать было страшно.

Зато с каким удовольствием он надевал дома старые брюки и рубашку, приговаривая при этом, что состоятельные люди новую одежду сначала давали поносить слугам, а только потом надевали сами".

По словам дочери Александры, отец и мать любили в выходной день совершать пешие походы, сплавлялись по рекам и часто брали с собой детей. "От нас с братом помощи никакой, а вот родители могли все сделать. Еду готовили на костре, рыбу и кур покупали у местных. Папа охотился. Он был заядлым охотником. Но однажды сказал, что зверья в лесу осталось мало, и самолично просверлил ствол "Браунинга". Прекрасно знал лес, мог при помощи линз от очков зажечь костер, когда спички отсырели. Во всех походах и поездках обязательно велся дневник. Дневники эти сохранились…".

Евгений Иванович Забабахин стал доктором наук в один день с Андреем Дмитриевичем Сахаровым. Диссертаций в классическом виде они не готовили, а защищались "по докладу". Инициировал это лично Курчатов - в августе 1953 года. Причем, не после, а в период подготовки к испытанию термоядерной конструкции, предложенной Сахаровым и получившей название "слойка". Евгений Иванович защищался первым, и тема его доклада вошла в открытую печать как "слойка Забабахина". Впоследствии он в шутку говорил, что "над кандидатской диссертацией активно работал, докторскую степень получил без всяких усилий, а против избрания в члены-корреспонденты Академии наук даже возражал".

Став научным руководителем всего НИИ, Евгений Иванович решительно отказывался входить в составы авторских коллективов, представляемых на Ленинские или Государственные премии. В наше прагматичное время наивным чудачеством выглядит поступок Забабахина и директора института Г. П. Ломинского: они отказались получать денежные выплаты, которые им причитались за генеральские звания, посчитав для себя достаточной ту зарплату, что полагалась за руководство институтом.

Евгений Аврорин, академик РАН, научный руководитель РФЯЦ-ВНИИТФ (1985-1998):

- Евгений Иванович Забабахин был одним из пионеров нашей отрасли, одним из ее создателей, на его идеях основаны многие научные и технические направления разработки ядерного оружия. Как известно, при первом ядерном взрыве в СССР был использован ядерный заряд, скопированный с американского по материалам, полученным от Клауса Фукса. Но уже во втором испытании в атомном заряде были использованы идеи младшего научного сотрудника Забабахина.

Главное направление в его научных трудах составляют исследования явлений неограниченной кумуляции. Им был открыт новый тип кумулятивных газодинамических течений, приводящий к наиболее высоким показателям степени кумуляции. Такие течения осуществляются в периодических системах, получивших название "слойка Забабахина", которые все шире применяются в экспериментальной практике. За цикл работ по явлениям неограниченной кумуляции президиум Академии наук СССР в 1984 году наградил его Золотой медалью имени М. В. Келдыша.

На мой взгляд, Евгений Иванович являл собой идеального научного руководителя. У него были глубокие собственные научные разработки, которые определяли многие направления деятельности института, научная эрудиция и объективность, достаточная для того, чтобы оценивать предложения других, поддерживать их и развивать в виде новых направлений. Плюс ко всему у него был редкостный педагогический дар, который он использовал не только для обучения молодых специалистов, но и для воспитания всех окружающих его сотрудников, начальников секторов, своих заместителей.

Для него было очень характерно то, что при оценке какой-либо работы, особенно той, которая только начиналась, Забабахин требовал и добивался сам чрезвычайно точного адреса. То есть ставил вопросы: зачем делается работа? какой может быть получен практический результат? и сколько работа будет стоить? Аргументы типа "это будет иметь большое научное значение" на него не производили никакого впечатления.

Жизнь Евгения Ивановича оборвалась внезапно. В день, который оказался последним, он заканчивал подготовку к печати монографии о явлениях кумуляции, обсуждал со своими сотрудниками итоги работы за год и планы на будущее.

В наше трудное время очень не хватает его научного и человеческого авторитета, его умения найти неожиданный подход к сложным проблемам, его способности находить и развивать в людях их лучшие качества.