Версия для печати
Вернуться к списку

СОВЕТСКАЯ НАУКА И ПЛОХАЯ ЗАГРАНИЦА

Физик-теоретик Борис Криппа, работающий сейчас на физическом факультете Имперского колледжа Лондона, в ироническом ключе описывает свою первую поездку из СССР в капиталистическую страну и связанные с этим бюрократические перипетии, заставляющие вспоминать «Инструкцию перед поездкой за рубеж» Высоцкого и «Бриллиантовую руку» Гайдая. Борис Викторович Криппа родился в 1959 году в Москве, окончил физфак МГУ, защитил кандидатскую диссертацию, посвятив себя занятиям квантовой теорией многих тел, холодными атомами и фазовыми переходами.

Научная жизнь в Советском Союзе была полна парадоксов и странностей. Вообще, феномен советской науки заслуживает отдельного исследования. В глубоко тоталитарной стране, где особо ценились покорность и способность изгибаться вместе с линией партии, появлялись целые созвездия выдающихся ученых, проводились революционные эксперименты и формулировались новые теории. Научное общение было абсолютно неформальным и не предполагающим чинопочитания.

На всесоюзных конференциях часто разгорались настоящие битвы, в которых иногда участвовали по несколько человек с каждой стороны.

Конечно, надзирающие за наукой чиновники делали всё, чтобы превратить научную деятельность в некий регулируемый процесс. Они выдумывали разнообразные инструкции, понять которые с точки зрения здравого смысла было совершенно невозможно. Например, чтобы напечататься в иностранном журнале, надо было сначала опубликовать статью в журнале отечественном.

Невероятной удачей считалось прорваться на какую-нибудь заграничную конференцию. До перестройки это было абсолютно немыслимо. Так, когда я сделал робкую попытку по-ехать на конференцию в Канаду, мне было сказано, что это никак нельзя по причине моего откровенно холостого статуса.

Не очень поняв, как отсутствие официальной жены связано с сугубо теоретической темой моего доклада, я, тем не менее, воспринял такую мотивировку отказа как нечто само собой разумеющееся в условиях развитого во все стороны социализма, типа очередей или колбасных поездов из глубинки в Москву.

В перестроечные времена всевидящее око Большого Брата малость подослепло, системные вожжи ослабли, факт неженатости потерял свое значение, и мы все потихоньку начали время от времени посещать загнивающие заграницы. Конечно, остатки прежней идеологической роскоши сразу не исчезли. Система как могла цеплялась за старые крючки. Так, перед первой в жизни командировкой в Соединенные Штаты я в числе нескольких таких же счастливчиков был вызван на инструктаж в Академию наук.

Там нас встретил сумрачный дядька, который с места в карьер заявил, что нам жутко не повезло, ибо США — это одна из самых опасных и вредных стран для советского человека. Быстренько пройдясь по основным ловушкам, которые могут подстеречь простодушного гомо советикуса на диких просторах Нью-Йорка или Филадельфии, наш инструктор сосредоточился на коварстве американских спецслужб и способах, которые они применяют при вербовке.

Описав процедуры облапошивания советских граждан с помощью псевдоэмигрантов, алкоголя и проявления ложной симпатии к СССР, он упомянул об особо коварном способе вербовки, основанном на применении красивых девушек и женщин, и при этом пристально посмотрел в мою сторону. Видимо, я со своей нескромной прической, интенсивной небритостью и не везде целыми джинсами доверия у него не вызывал.

У меня в голове вертелся вопрос: а будет ли считаться изменой Родине знакомство со злоумышленницей с целью передачи ей естественным путем генетической информации, чтобы потом попытаться выведать у нее шпионскую? Соблазн высказаться был весьма велик, но я честно молчал, ибо обещал папе не раскрывать рот в течение всего инструктажа. В конце концов поток слов из ответственного лица благополучно иссяк, и кодла научных сотрудников отбыла по направлению к своим домам.

Я благополучно съездил в Америку, наговорился, насмотрелся и нагулялся. Агенты спецслужб мне на пути не попадались. Агентши, увы, тоже. Впечатлений и разговоров хватило на несколько месяцев, которые еще больше укрепили меня во мнении, что несколько десятков лет назад товарищи большевики пошли не совсем верным путем.

Приехав домой и выступив на семинаре по итогам поездки, я подумал, что эта страничка моей биографии уже прочитана и перевернута. Но не тут-то было!

Примерно через неделю после возвращения с меня был истребован подробный рапорт о деталях посещения Страны желтого дьявола. Родная Академия требовала срочно отчитаться о всех контактах и описать темы и содержание произведенных в течении визита разговоров.

Мне совершенно не хотелось полоскать фамилии приятных и искренних людей, которых я встретил на этой американской конференции, поэтому, мобилизовав свои скромные познания в неканоническом английском, я создал свой виртуальный мир несуществующих ученых, носивших полуприличные и совсем неприличные имена.

Наверное где-то в закромах соответствующего ведомства до сих пор пылится на полках мой отчет, на страницах которого доктора Скам и Слат ожесточенно спорят с профессором Пудингом и доцентом из Германии Фриком, а аспирант Ступид пытается понять суть чьей-то работы вместе с профессором Шитом и его китайским постдоком Вии Пу. Знающий английский да поймет.

Кстати, владение иностранными языками было поначалу весьма серьезной проблемой для многих моих знакомых, начавших с появлением перестройки регулярно выезжать за границу. Нередко недостаточное знание английского приводило к неожиданным казусам и конфузам.

Со временем мои советские коллеги поднаторели в иностранных языках, и проблема английского языка исчезла сама собой. Возможность перемещаться, безусловно, была благом, но при этом, увы, разрушались уникальные научные школы, народившиеся и окрепшие за годы существования тоталитарного режима. Видимо, тут проявилось действие еще не познанного нами глобального закона сохранения плохого и хорошего.