Версия для печати
Вернуться к списку

ГЛАВНАЯ ЗАДАЧА ФОРСАЙТА - НЕ ТОЛЬКО ДОСТИЖЕНИЕ КОНКРЕТНОГО РЕЗУЛЬТАТА, НО И САМ ПРОЦЕСС ОБСУЖДЕНИЯ

СПРАВКА: Михаил Викторович Рычев - директор центра ЮНИДО в Российской Федерации. Закончил физический факультет Московского Государственного Университета, защитил кандидатскую диссертацию по лазерной физике. Автор более 40 научных публикаций в отечественных и зарубежных изданиях, трех монографий, имеет два авторских свидетельства. Его работы положили начало новому научному направлению – нелинейно-оптической спектроскопии низкотемпературной плазмы.

В 1992 году создал один из первых в России научно-технологический парк в МГУ им. М.В. Ломоносова. Последние десять лет в качестве эксперта ЮНИДО и Мирового банка работал над созданием инновационных центров в ряде стран Восточной Европы и СНГ.

С 2002 года - руководитель московского представительства ООН по промышленному развитию (ЮНИДО)

Михаил Викторович, какие задачи решает ЮНИДО?

UNIDO (United Nations Industrial Development Organization) - это специализированное агентство Организации Объединенных Наций, деятельность которого посвящена проблемам промышленного развития. Все знают, чем занимается ЮНЕСКО - это культура и образование, о деятельности ЮНИДО известно чуть меньше. Наверное, это связано с тем, что основное поле применения сил сотрудников организации – развивающиеся страны Африки, Азии и Латинской Америки. Но и в России за десять лет работы центра было сделано много интересного. В первую очередь это деятельность в аспекте промышленного развития, и речь идет не просто об отчетах, а в первую очередь о новых технологиях. К традиционному нашему мандату относится: работа по энергосберегающим и экологически чистым технологиям, вопросы Киотского и Монреальского протоколов, Стокгольмского соглашения об устойчивых органических загрязнителях. В названии ЮНИДО из двух слов «промышленное развитие» большее значение имеет слово «развитие». Сегодня, когда промышленность становится все более высокотехнологичной, для лидерства в этой области необходимы современные технологии, возможность применять их в экономике.

В связи с основной темой нашей дискуссионной площадки, я бы хотел сказать об одном направлении деятельности, в котором мы активно работаем на протяжении последних 10-12 лет, оно называется Технологический Форсайт (Technology Foresight). Это попытка построить сценарные планы развития экономики и общества, в целом, на продолжительных временных участках от 15 до 30 лет, в зависимости от того, на какие технологические заделы государство сделает акцент и как будет их использовать. Обычно используется так называемый метод Дельфи, суть которого заключается в обобщении мнений нескольких тысяч экспертов, представляющих самые разные слои академической науки, бизнес-сообщества, представителей государства. Они дают независимые друг от друга оценки перспективности направлений. Особенность анализа связана с тем, что отдельные эксперты могут менять позицию в процессе обсуждения точки зрения со своими коллегами. Ситуация развивается динамически.

Первоначально такая система использовалась в Соединенных штатах и в Японии в середине прошлого века для анализа тенденций развития экономики. Затем это упражнение стало очень популярным в Европе. На сегодняшний день классическим является Форсайт, проводимый в Великобритании. Он имеет определенную историю, сегодня насчитывается уже несколько этапов, каждый продолжительностью в несколько лет.

Инициатором выступил ряд государственных и научно-исследовательских организаций, решивших помочь правительству выбрать правильные ориентиры научно-технической политики. Отличным от английского варианта является шведский, где инициатором выступил частный бизнес. Ряд частных компаний сделал заказ на разработку предложений по стратегии развития шведской экономики, опираясь на заделы, имеющиеся в области телекоммуникаций, энергетики, биотехнологии и автомобилестроения. И на основании этого правительство Швеции, с подачи шведского бизнеса выработало политику уже для всей страны на продолжительный период. Интересно было и то, что в Швеции большое значение придавалось популяризации результатов этого процесса. Были изданы отдельные брошюры «Форсайт для бизнесменов», «Форсайт для школьников», потому что, к примеру, школьнику важно знать, завершая обучение, какую профессию выбирать, какая будет потребность в кадрах через ближайшие десять лет. Были сделаны Форсайты даже для домохозяек, чтобы, например, покупая бытовую технику, дама могла увидеть, является ли эта идея достаточно современной, не изменится ли модельный ряд, не перейдут ли от плазменных телевизионных экранов к жидкокристаллическим и т.д. Результатами пользовалось все общество в широком смысле этого слова. Как правило, главная задача Форсайта - не только достижение конкретного результата, но и сам процесс обсуждения. Зачастую путь к консенсусу между тремя основными участниками - бизнес, академические круги и представители государства – лежит через процесс обсуждения проблем развития экономики и общества, а это уже является своего рода результатом.

Возможность обменяться мнениями, услышать позиции друг друга, найти точки соприкосновения, это и есть главная цель любого Форсайта. В последнее время в методику Технологического Форсайта активно стали внедряться компоненты социального характера. Кроме анализа конкретных технологий и их перспектив решаются также вопросы, тесно связанные с подготовкой кадров, образованием, структурой населения, возможными процессами реструктуризации экономики. Это позволяет переводить как можно большее число людей, занятых ныне в сфере низкотехнологичных отраслей, в высокотехнологичные, предварительно определив, что потребуется для этого с точки зрения среднего, высшего и специализированного профессионального образования. Это и есть основа форсайтных исследований.

Для ЮНИДО полем подобных исследований последние десять лет была Латинская Америка. У нас есть результаты по ряду ведущих латино-американских государств, где так же по заказу государства исследовательские круги с привлечением международных экспертов пытались дать оценки развития экономики стран. Есть ряд результатов, посвященных Форсайту в странах Восточной Европы, в частности это было достаточно успешно проделано в Венгрии. Надо сказать, что для большинства стран, входящих в ЕС в последние годы, проведение такого Форсайта стало обязательным упражнением. Последние 2-3 года в подобный процесс вовлечена Украина.

Проведенные семинары показали, что три стороны диалога – РАН и вузовская наука, занимающиеся вопросами научного развития представители государства, а также представители бизнеса - не очень готовы и не очень хотят услышать друг друга. У каждого из них есть своя позиция по отношению перспектив развития, каждая из них, безусловно, содержит много хороших, конструктивных, содержательных предложений. Но практически не удается организовать конструктивный обмен мнениями между ними. А ведь именно в споре рожается истина, поэтому нужно обсуждать эти проблемы. Мы собирали ряд лучших представителей этих трех составляющих российского общества на конференциях и за рубежом, и здесь, в России проводили подобные семинары, но достаточно очевидно, что на уровне страны сделать это пока сложно. В этой связи в ближайшее время ЮНИДО с Британским советом, Мировым банком и рядом других международных организаций будет предпринимать попытки регионального и отраслевого Форсайта в Российской Федерации.

Какие-то дальнейшие перспективы деятельности уже намечены?

Мы планируем перейти к отраслевому Форсайту, т.е. попробуем сделать анализ в конкретной отрасли. Предположительно, это будут два направления: наука о жизни и биотехнология, а также нанотехнологии.

На конкретном участке легче собрать экспертные группы, легче обеспечить площадку для всесторонней дискуссии. Мы надеемся на взаимодействие с тем проектом, который ведет Центр «Открытая экономика» для Минобрнауки РФ, чтобы и на электронных площадках большему числу людей дать возможность обменяться своими взглядами на ту или иную проблему.

Может быть, мы попробуем провести Форсайт для какого-либо региона Российской Федерации, такого рода пожелания были высказаны администрацией Томской области. Там действительно есть объективная основа для такого рода исследований, мощный научно-технический потенциал, хорошая вузовская наука, и у Администрации региона присутствует желание использовать это для перевода экономики региона в более высокотехнологичный, интенсивный сектор. Такие же высказывания были со стороны правительства Башкирии. С этой республикой ЮНИДО работает достаточно давно и плотно. Может быть, найдется и ряд других регионов. Мы полагаем, что от отраслевых региональных Форсайтов можно будет подняться до обобщения на уровне страны, в чем, на наш взгляд, Россия сегодня нуждается.

Мы, в ЮНИДО, рассчитываем, что в ближайшие 1,5 года будет реально осуществить подобного рода исследования.

В итоге хотелось бы создать некий национальный координационный орган, как это делалось в ряде стран. И тогда для многих министерств и ведомств было бы ясно, где у России есть реальные преимущества, где тот задел фундаментальной науки, который дает основание для рывка прикладной области.

Что Вы думаете о принципах финансирования современной науки?

На мой взгляд, говоря о российском научно-техническом секторе, мы, к сожалению, очень часто оказываемся в ситуации, когда вольно или невольно начинают противопоставлять науку фундаментальную и науку прикладную, направленную на коммерциализацию результатов мыслительной деятельности, которой занят ученый. Почему-то в последние годы у нас незамедлительно возникает дискуссия тогда, когда кто-то пытается сказать о важности второго этапа, этапа претворения научной идеи в конкретное изделие. Он представляется врагом фундаментальной науки. Любой, кто имеет хоть какой-то опыт реальной научной деятельности, понимает, что иллюзорно говорить о прикладных результатах, пренебрегая наукой базовой, фундаментальной. Речь идет не о том, что за счет сокращения финансирования фундаментальной науки делать что-то прикладное, а о том, чтобы мы всегда видели цепочку от идеи до продукта. Она не может состоять из отдельно выделенных звеньев.

Попытки однобоко наращивать возможности какой-либо страны в области фундаментальных исследований, в лучшем случае, приведут к тому, что результатами будут пользоваться другие страны, которые больше внимания уделяют этапам коммерциализации этих результатов.

Если же государство само хочет получать прибыль от использования результатов творческой деятельности, оно должно быть в равной степени озабочено фундаментальной и прикладной составляющими науки. Об этом последние месяцы говорится достаточно много, но я хочу подчеркнуть компонент, который связан с ядром объединения этих двух составляющих. Если говорить о бюджете, допустим, Министерства образования и науки, конечно, значительная часть этого бюджета должна быть посвящена исследованиям, как фундаментальным, так и прикладным. Но раз министерство объявляет о наличии неких приоритетов, исследовательские работы должны вестись также и по анализу ситуации и выбору объектов для приоритетного финансирования. Это должно быть сделано на современном идейном инструментальном уровне в виде решений, вынесенных научным сообществом и обществом в целом. С этой составляющей и должна начинаться деятельность министерства, посвященная анализу перспектив, будь она в формате Форсайта или каком-то другом, этот шаг становится первым краеугольным камнем в процессе движения идей до конечных результатов, реальных разработок. Дальше следует основной блок финансирования собственно-научных исследований, и завершает цепочку фаза коммерциализации.

Здесь надо сказать, что второй этап, связанный с коммерциализацией научной идеи, не менее уважаемое дело, чем ее разработка. Люди, которые занимаются этой деятельностью, не просто подбирают прекрасные алмазы, выращенные работниками исследовательских лабораторий, они должны огранить минерал, должны потратить массу усилий, чтобы продать это. И их миссия не менее значительна и важна. Учитывая наличие науки и практически отсутствие деятельности по реализации научных разработок, государство должно сейчас уделить большее внимание этому этапу, даже не в смысле финансирования, а в плане своего внимания.

Как Вы оцениваете процесс коммерциализации научных разработок в нашей стране?

Мы часто сетуем на то, что в России на сегодня уровень востребованности научно-технических разработок и идей довольно низок. Да, в последние годы ситуация несколько изменилась: наметились сдвиги в ряде отраслей сырьевого, машиностроительного, оборонного комплексов. Но если сравнивать уровень инновационной активности нашей промышленности с аналогичными показателями стран большой восьмерки, то он пока крайне низкий. В связи с этим встает вопрос о том, каким образом можно было бы расширить рынки для российских высоких технологий.

Не так давно министр образования и науки Андрей Александрович Фурсенко на заседании Правительства говорил о том, что у нас сегодня есть целый ряд разработок, технологий, реальное экономическое развитие которых способно дать в динамике удвоение ВВП и, возможно, большие результаты. На мой взгляд, одним из способов удвоения должны стать поиски новых рынков. Не раз я слышал от руководителей мега проектов Министерства образования и науки о том, какими путями они будут совершенствовать свое производство, свои исследовательские процессы. Если в масштабах внутреннего рынка они неплохо представляют перспективы для своей продукции, то на внешнем ситуация посложнее: нет больших возможностей и, тем более, опыта. Однако выход на международный рынок необходим для реального удвоения объемов продаж. Раньше разработчики тех или иных идей, производители высокотехнологичной продукции сами должны были решать проблему выхода на зарубежный рынок. Исключением были представители оборонных отраслей и ядерной энергетики. Реализация высокотехнологичной гражданской продукции носила спонтанный характер и опиралась, в основном, на частную инициативу. Может быть, здесь следовало бы подумать о некоторой консолидации усилий, о необходимости финансирования государством процессов продвижения российских инноваций и технологий на внешний рынок. Речь идет не о том, чтобы профинансировать еще какое-то количество выставок или провести семинары. Здесь нужна совместная работа ряда министерств: Минобрнауки РФ, Министерства иностранных дел РФ и Министерство экономического развития, именно в рамках выбранных для страны приоритетных отраслей.

С их помощью могут быть созданы ворота или режим наибольшего благоприятствования для прохождения этой продукции на внешние рынки. А на самих внешних рынках необходим разумный протекционизм для такой продукции. Конечно, в рамках вхождения в ВТО все это должно носить цивилизованный характер. Любые государства, которые ориентируются на экономику, основанную на знании, стимулируют продвижение своих инновационных решений как внутри страны, так и на внешнем рынке. Эта работа мне представляется важной, и хотелось бы, чтобы об этом направлении мы говорили бы более подробно.

Что Вы думаете об инновационной деятельности, какие, на ваш взгляд, механизмы более жизнеспособны в российских условиях?

Россия действительно очень давно, в общем-то, не особенно отстав от всего окружающего мира, стала говорить о свободных экономических зонах, научно-технологических парках. Наверное, уже лет 15 назад мы все прекрасно представляли, что такие механизмы существуют. Тогда в мире насчитывалось не так много таких территорий. И даже часто упоминаемый и цитируемый в последнее время в связи с этим Китай на том момент только вступал на этот путь.

Мы продолжаем осуществлять стадии-туры для наших чиновников, руководителей-администраторов от науки, показывать, как все это хорошо в то время, как целый ряд стран за это время успел начать подобный процесс и триумфально завершить. А то немногое, что было сделано для создания научно-технологического парков, инкубаторов и другой инфраструктуры, делалось не благодаря активной и широкомасштабной помощи государства и научного сообщества, а в основном, на плечах самих разработчиков новых технологий, владельцев компаний. Поэтому масштаб достигнутого весьма и весьма скромен. Наконец-то принят новый закон о свободных экономических зонах. Это очередная попытка в стране реализовать механизм, который эксплуатируют весьма успешно менее развитые, чем Россия страны. Будем надеяться, что с учетом ошибок предыдущего периода, это действительно станет реальным приоритетом для государства, не превратится в очередной лозунг, который вскоре забывается, а будут действительно созданы специальные условия, как для национального бизнеса, так и для иностранных компаний, которые придут в эти зоны. Если этого не произойдет, трудно будет говорить о переходе от сырьевой модели к инновационной. На мой взгляд, больше внимания надо уделить именно специфическим и приемлемым для России моделям построения наукоемкого бизнеса, который выживет в последствии и без государственной поддержки.

Следует изучить модели Азиатско-Тихоокеанского региона и европейских стран, и адаптировать условия работы свободных экономических зон применительно к российской действительности. Главное, не превратить это в простой инфраструктурный проект, связанных с освоением выделенных бюджетных средств.

Вы говорили о работе ЮНИДО в латинских – американских, азиатских и европейских странах. Что из опыта этих стран в плане организации работы научного сообщества, взаимосвязи науки и государства можно применить в нашей стране?

Здесь можно говорить о многом. Приведу только один пример. В последнее время много и хорошо говорят о венчурных фондах. Они в России рождаются в муках. Я думаю, чтобы национальная инновационная система функционировала, такая инфраструктура нужна. Она, конечно, серьезно связана с реальным состоянием финансового сектора экономики страны. Сейчас ЮНИДО ведет большую работу в Китае по созданию венчурных механизмов. Почему я об этом упоминаю?

Все мы знаем, что китайская экономика, будучи рыночной, очень жестко регулируется, и целый ряд особенностей деятельности венчурных фондов, скажем так, напрямую не вписываются в реалии китайской экономики. Поэтому модель, которую разрабатывает ЮНИДО по заказу китайского Правительства, подразумевает создание сложного механизма. Основная деятельность фонда будет происходить по законам Китайской Республики, но часть финансовой деятельности будет осуществляться вне Китая, и в тесном взаимодействии этих двух составляющих будет реализован полный венчурный цикл. Думаю, что и Россия вряд ли напрямую сможет воспользоваться теми моделями венчурного финансирования, которые существуют в мире. Нам нужно создавать свой вариант, не потеряв при этом главную привлекательность, которая связана с гибкостью деятельности венчурных фондов, их оперативностью. Конечно, она должна быть вписана в экономические реалии. Здесь вполне может быть использован китайский опыт.

Одна из проблем российской науки – разрешение вопроса о правах на интеллектуальную собственность. Что Вы думаете об этом?

Сегодня для целого ряда институтов российской Академии наук, университетов не выработано четкой модели, следует ли и в какой форме университетскому исследователю поделиться или, наоборот, стать монопольным обладателем того ноу-хау, которое он создал в своей научной лаборатории, на базе которой хочет создать ту или иную продукцию.

За последние несколько лет ситуация существенным образом сдвинулась с места, формируется законодательная база. Сегодня, на мой взгляд, речь должна идти о том, чтобы создать некую последовательность этапов. Ученый, изначально не очень владеющий всем блоком правовых, имущественных и других отношений, должен понимать, что сначала он делает такой шаг, затем другой, потом по закону и правилам ему будет приписана такая-то собственность, и он должен будет поделиться ею с образовательным учреждением и т.д. Четкий алгоритм не допустит многозначных толкований, которые могут быть использованы как для ущемления прав изобретателя, так и для ущемления прав государства на эту разработку. Для этого нужно на основе законодательной базы создать элементарный, доступный всем инструментарий. Мы все знаем, что решение экономических проблем во многом зависит от налоговых и финансовых правил, по которым живут российские предприятия. Это является тормозом и на пути создания тех же самых наукоемких предприятий. Но еще в большей степени будет опасно не создать ясных, понятных, простых механизмов, связанных с интеллектуальной собственностью. Только тогда мы сможем двигаться в сторону наукоемкой экономики. Проблемы запутанности, кому что принадлежит, становится все острее. Создав реальную модель, как должен действовать изобретатель, владелец технологий, исследователь получит возможность больше заниматься делом, и не мучаться от проблем ведения бухгалтерской отчетности. Вот это, пожалуй, еще одно направление. Говорить о том, что нужно заимствовать эти решения за рубежом, будь то Азия, Европа или Соединенные Штаты, можно, но с очень большими оговорками. Потому что мы имеем огромный, отличный от наших зарубежных коллег задел.

Здесь важно не выплеснуть с водой ребенка, то есть знать и использовать то, что сегодня уже существует и функционирует. Так, например, принимая законы об инновационной деятельности, важно помнить, что закон должен облегчить жизнь инноваторов, а не усложнить. Иногда добиваясь того, чтобы интеллектуальная собственность была поставлена на баланс, правильно оценена, мы не помогаем, а рискуем создать излишние сложности для владельца этой собственности. Любые шаги, как и в медицине, должны быть сделаны под лозунгом «не навреди». Только проанализировав свой опыт, мы потом можем дополнить эти решения опытом зарубежных коллег. Но, главное, государство должно показать не декларативно, а конкретными шагами, что для нас наукоемкая экономика стала приоритетом, что мы должны изменить ситуацию в экономике: от сырьевого сектора повернуть к высокотехнологичному.

Некоторые ученые считают, что не должно быть посредников между рынком и наукой. Другие сетуют на отсутствие штата менеджеров, которые могут вывести изобретения на рынок. Какой вариант Вы бы выбрали?

Я с удовольствием присоединился бы к первой позиции, если бы случались чаще ситуации, когда человек одновременно талантлив и в науке, и в бизнесе.

Это удивительное стечение обстоятельств, и здесь, в России, и за рубежом можно на пальцах пересчитать людей, которые в равной степени одарены в двух этих областях. Тогда, с одной стороны, действительно разработчик очень хорошо понимает, в каком направлении двигать разработку, чтобы она лучше продавалась, а тот, кто ее коммерциализирует, хорошо понимает, какой научный задел стоит за этим. К сожалению, столь гениальных людей в обществе ограниченное число, поэтому чаще встречается конструктивное партнерство между ученым и предпринимателем. Да, эти отношения не всегда бывают безоблачными, очень часто ученому хочется двигаться в одном направлении, а предприниматель подталкивает его в другое. Да, иногда то, что ученому кажется очень перспективным, в общем-то, не находит применения на рынке. А иногда предприниматель бывает не прав, не оценив полет мысли разработчика. Поэтому посредник между рынком, потребителем и разработчиком идеи просто необходим. И в целом, их конгломерат дает желаемый результат: новая, свежая, хорошая разработка быстро оказывается вышедшей на рынок.

По статистике в нашей стране самая большая в мире, после Соединенных Штатов Америки, армия научных сотрудников, и в последнее время ставиться вопрос о правомерности сокращения числа работников в этой сфере. Ваша позиция по этому вопросу?

Я думаю, что правильнее говорить не столько о сокращении, сколько об эффективности. Если сопоставить количественный показатель числа научных сотрудников и число реально вовлеченных в исследовательскую деятельность, это две сильно отличающиеся цифры. Не для кого не секрет, что очень часто от невозможности содержать себя и свою семью научные сотрудники ищут применение своим силам вне рамок лаборатории. Иногда это приводит к тому, что их время перераспределяется не в пользу занятий наукой. Вопрос о целесообразности сохранения подобных чисто статистических показателей числа сотрудников, занятых в науке, следует задать руководству РАН. Это первое. Второе, я думаю, если мы могли бы превратить в продаваемые на конкурентной основе на мировом рынке услуг наши исследования и наращивали бы на этой основе число ученых, то это было бы только благом.

Число ученых определяется возможностями экономики страны содержать их. Фундаментальную науку финансирует государство, крупный бизнес пока не привлечен, нам рано говорить о корпоративной науке. По мере того, как экономика страны будет переходить на наукоемкие рельсы, потребность в ученых и количестве занятых в науке людей будет расти. Это своего рода обратная связь с тем процессом, о котором мы разговариваем.

В целом, не просто утверждать, хорошо или плохо иметь большую армию исследователей. Любая страна может определенным образом позиционироваться. В России есть уникальный шанс представить труд наших ученых как товар, которым мы готовы делиться с другими государствами, крупными интернациональными компаниями и выходить с ним на внешние рынки. Если правильно построить этот интерфейс, научиться торговать российским мозгами не в плане организации их утечки за рубеж, а в плане того, чтобы российские исследовательские центры были местами паломничества заказчиков со всего мира, тогда можно будет только приветствовать огромную армию ученых. Но при этом мы должны продавать их труд лучше, чем кто-либо другой. Для этого мы должны научиться готовить не только замечательных специалистов для исследовательских лабораторий, выполнять очень качественно и на высоком уровне исследовательские работы за меньшие деньги, чем этого просят заказчики, но и уметь всем этим «торговать».

Не надо кивать на то, что в Соединенных Штатах бюджет науки больше. Если мы создадим конкурентоспособную исследовательскую среду, тогда зарубежные компании (как это делают Boing, Intel), будут размещать заказы на исследования здесь. Поэтому здесь есть очень много аспектов, на мой взгляд. Но, в целом, я бы не сказал, что большое число занятых в науке специалистов - это плохо, наоборот, здорово, что у нас так много людей имеет возможность заниматься исследованиями.

Если в нашей стране станет больше исследователей, может возникнуть такая ситуация, что многие разработки и так не будут востребованы. В таком случае, не будет ли непатриотичным тот факт, что эти идеи будут уходить в другие страны, и отечественные производители будут вынуждены покупать патенты, в основе которых лежит труд российских же изобретателей?

В мире, в котором мы сейчас живем, одним из ключевых слов является слово глобализация. Его кто-то любит, кто-то нет. Спорить с этим крайне сложно, это объективно присутствующая тенденция. В этом смысле многим компаниям, в том числе и наукоемким, достаточно трудно осуществить национальную атрибуцию, сказать, что они принадлежат конкретной стране. С другой стороны, в рамках их деятельности цепочка, начинающаяся от разработки и заканчивающаяся конечным продуктом, бывает размещена на территории целого ряда стран. И у какой-то одной отдельно взятой страны не должен возникать комплекс неполноценности оттого, что она не реализует весь этот процесс от начала и до конца. Да, для каждой из стран технологическая независимость важна для обороноспособности. Но если мы говорим о каких-то гражданских технологиях, то наиболее ярким примером является программа по управляемому термояду.

Размещаться она будет во Франции, но участвовать в ней будет целый ряд стран. В том числе и Россия со своими исследованиями. И, безусловно, говорить о том, что мы в чем-то ущемлены, не стоит. Мы выполняем общую часть работы, которую умеем делать лучше других.

Если мы научимся эффективно заниматься исследованиями, если сумеем сделать некий продукт, который предлагаем другим странам, значит, мы будем продавать его, а другая страна умеет лучше заниматься массовым производством, и она будет предлагать нам эту возможность. От объединения этих возможностей каждый только выиграет. В целом, на мой взгляд, мировые тенденции приведут нас к тому, что каждая страна, выбирая свои преимущества, должна позиционировать себя в международном разделении труда. И это удивительно счастливый шанс для России: двигаться вперед не за счет бескрайних просторов, на которых расположены сырьевые ресурсы, а за счет очень умных голов, в которых порой водятся самые продвинутые идеи, мысли.

Вы коснулись еще одной темы: отток молодых кадров за рубеж. Конечно, не стоит осуждать человека за то, что он выбирает лучшие условия. Одни ученые – патриоты, а другие – космополиты.

Например, молодые ученые Индии и Китая, которые учились в США и остались там, не теряют связь с Родиной. Это и заказы в свои страны, и создание совместных организаций. Возможны ли такие варианты в отношении специалистов, эмигрировавших из России?

Нужно всегда учитывать национальную специфику. Та ситуация, какую имеет со своими эмигрантами Китай, когда большинство из них, даже покинув пределы страны, ощущает себя очень тесно связанными с Родиной, это симбиоз национального характера и государственной воли. Боюсь, что ни в какой другой стране такую ситуацию невозможно создать, это сложилось исторически, на протяжении столетий. Это связано с менталитетом китайского народа. Можно постараться быть похожими на них в чем-то, но такого уровня, наверное, могут достичь только они. В случае с Индией, скорее всего, имеется в виду тот опыт, который есть в создании software. Он был основан на многих моментах, это и относительно дешевый рынок квалифицированных кадров, неплохая система образования, отсутствие языкового барьера. Хотя, конечно, нельзя преуменьшать роли тех индийских исследователей, которые, оказавшись в Калифорнии, получаемые большие заказы направляли в Индию.Мы знаем, что число наших соотечественников в Силиконовой долине в США очень сильно выросло за последние годы.

Но до сегодняшнего дня их желание возвращаться с заказами слабо заметно. Отчасти, думаю, это связано с тем, что многие, покидая Россию, не очень верили, что работы такого рода здесь востребованы. А с другой стороны, существовавшие условия не обеспечивали той стабильности и надежности, которая необходима для построения долгосрочной программы сотрудничества с российскими партнерами. Так что упрекнуть в отсутствии мостика из зарубежья в Россию было бы правильно обе стороны. Недостаточно патриотичны наши эмигранты, как по объективным, так и по субъективным причинам. Недостаточно много делается и самой страной для налаживания обратной связи. В случае Китая и Индии это осуществляется на уровне государственной политики. Совершенствовать нужно обе вещи. Россия должна подумать, какими методами убедить своих бывших граждан, что у нас здесь все стабильно, надежно, экономика развивается, зарубежные инвестиции в бизнес достаточно защищены, и, может быть, внести какие-то дополнительные разъяснения. Но и, конечно, многое будет зависеть от наших соотечественников, которые находятся там.

Все это очень не просто, нужны время и усилия со всех сторон: государства, науки и бизнеса.