Версия для печати
Вернуться к списку

РАН ОТКРЫЛА ВЛАСТЬ СОВЕТАМ

Тогда в отдельных институтах стали самоорганизовываться уже хорошо забытые советы молодых учёных, призванные защищать интересы нового поколения академической науки. Постепенно активность молодых, которая, кстати, получала неплохую моральную поддержку СМИ, а также российского правительства, переросла «критическую точку», и Президиум РАН, подчиняясь веяниям времени, начал уже сверху организовывать недостающие советы. Теперь такие общественные структуры есть практически в каждом институте Академии. Корреспондент STRF.ru встретился с председателем Совета молодых учёных при Отделении физических наук РАН, учёным секретарём Института общей физики Степаном Андреевым и выяснил, за что сегодня борются и на что надеются молодые учёные Российской академии наук.

Справка:

Степан Николаевич Андреев в 2001 году с красным дипломом окончил физический факультет МГУ им. М.В. Ломоносова, а в 2005 году стал кандидатом физико-математических наук. Область его научных исследований включает вопросы взаимодействия лазерного излучения с веществом. С 2001 года работает в Институте общей физики им. А.М. Прохорова, где также занимает должность учёного секретаря института. Член Совета молодых учёных при Президиуме РАН и председатель Совета молодых учёных при Отделении физических наук РАН

Степан, инициатива академического начальства сверху объединять молодых учёных – из серии насильно сделать их счастливыми?

– Я бы по-другому сформулировал. Руководство, которое заинтересовано в будущем, просто понимает, что если сейчас не привлечёт молодёжь к управлению, то будет уже поздно. А молодые люди сегодня туда не очень рвутся, занимаются своим любимым делом и даже не помышляют о делах административных. Это ведь раньше было престижно стать заведующим лабораторией, оплачивалась должность хорошо, почёт в обществе. А сейчас таких стимулов нет. Поэтому приходится активно искать, убеждать или даже принуждать молодёжь. В своё время и меня так нашли – ну что, Степан, будешь учёным секретарём института? Ни много ни мало второй после директора человек! И когда ребят так спрашивают про работу в совете, оказывается, что и они вроде бы не против поработать. Даже что-то получается! Принимают ответственные решения, занимаются организацией науки, помогают друг другу.

Плюс работу в совете финансово стимулируют, наверное?

– Ну пока это не имеет никакой стабильной статьи дохода. У совета нет своих источников финансирования. Причём как у советов при отделении, так и у большого совета при президиуме.

За счёт чего совет может оказывать поддержку, если не выделяется средств?

– Средства выделяются институтом, есть программа поддержки молодёжи Президиума РАН. Там довольно приличные деньги, которые распределяют по отделениям, а отделения их уже распределяют по конкретным ребятам. И на каждом этапе требуется экспертиза, выявление тех людей, которым это действительно нужно и которые действительно этого достойны по своим успехам. Как раз этим и занимаются советы. Следят. И уже получается, что не сам директор института каждый раз решает, кому дать деньги, – Пете или Васе, а совет составляет аргументированный список и рекомендует своих кандидатов.

Прислушивается ли руководство института к рекомендациям совета? И вообще какие рекомендации вы можете давать директорам?

– Часто деньги как раз и распределяются потом по этому списку. Власть вообще довольно охотно идёт на контакты. Сейчас, по-видимому, представление такое – к молодёжи нужно прислушиваться. Это чувствуется на уровне как института, так и отделения. Например, выделяются деньги на поддержку научных конференций, научных школ для молодёжи. Понятно, что дать всем желающим одинаково – не самый лучший вариант. Нужно эти деньги распределить, сравнить десятки и сотни конференций. При загруженности администрации отделения подобную работу провести тяжело, а вот советам молодых учёных вполне можно поручить. Конечно, при таком распределительном процессе сталкиваются интересы, каждый хвалит свою конференцию, свои инициативы, но если посмотреть на все предложения в сумме, получается вполне объективная общая картина. Мы передаём некий список конференций с оптимальными финансовыми запросами в администрацию отделения, и когда деньги приходят, они, опять же с большой долей вероятности, распределяются по составленному нами списку.

Ставятся ли перед советом какие-нибудь долгосрочные, глобальные цели?

– Да, ставятся долгосрочные! Например, ни много ни мало задача популяризации академической науки в России, разработки продуманной концепции естественно-научного образования для школьников и студентов. Совет молодых учёных как раз активно участвует в разных конкурсах, школьных олимпиадах, проводит лекции. В частности, в ИКИ РАН совет института организовал серию популярных лекций, на которые ходят сотни школьников.

А есть какие-нибудь предельно конкретные задачи, как в армии? Например, дано 10 000 молодых учёных без жилья и требуется половину их них обеспечить квартирами в ближайшие два года?

– Конечно. И такие задачи есть, и примерные представления, сколько человек нуждается, сколько будет нуждаться, что делать в этом направлении. А главное, что есть люди, которые действительно болеют этим делом. Готовые добровольно отрывать своё время от науки и выезжать на объекты, консультироваться со строителями, обсуждать с банками ипотечные условия. 2012 год оказался совершенно невероятным. Было выдано огромное количество сертификатов на жильё, выделялись служебные квартиры. В одной Москве это сотни человек. Так что можно сказать, что на данный момент все, кто нуждались и подходили под критерии, получили сертификаты или служебные квартиры. Возьмём наш институт, в нём работает до 35 нуждающихся молодых учёных. По критериям оставляем из кандидатов наук, проработавших уже более пяти лет, – и вот они как раз те самые 10–15, получивших жильё. А на остальных, тех, кто пока ещё не соответствует требованиям, уже закладываем план на будущее. Кстати, получая сертификат на жильё, человек пишет заявление, что ещё пять лет отработает в науке. В сумме выходит, что он как минимум десять лет посвятит себя исследовательской работе, примерно с 25 до 35 лет будет работать в Академии, т.е. в самый плодотворный для учёного возраст. Ведь в коммерческих структурах тоже именно в этом возрасте делается карьера. Так и становишься менеджером проектов, только научных.

Примеры с жильём, с конференциями, со стипендиями так или иначе касаются только распределения денег, выделенных в рамках общей политики Академии. А на формирование самой политики советы молодых могут оказывать влияние?

– Можно утверждать однозначно – нашим мнением интересуются. А насколько к нему будут прислушиваться, это ещё нужно увидеть. Например, сейчас есть информация о том, что РФФИ отменяет гранты молодёжной мобильности по России и зарубежью для конференций и стажировок. Это действительно серьёзная проблема, ведь для многих это была единственная возможность съездить на конференцию в Европу, скажем. Вот я предлагаю это подробно обсудить на совете и что-то предпринять. Или другая история – на этой неделе будет большое заседание с людьми из министерства по поводу новой организации федеральных целевых программ. И многие члены Совета молодых учёных при Президиуме РАН, советов при отделениях туда приглашены. Министерство очень заинтересовано, чтобы мы там погалдели, пошумели, высказали своё мнение. Помогли с разных сторон посмотреть на проблему и сделать ФЦП более успешными, чем раньше. Хотя они и раньше были успешными. Меня, например, как и многих, участие в программе «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» заставило отложить свои дела и сесть за докторскую – я просто должен защитить её для выполнения проекта. Так бы ещё долго собирался, но теперь пишу. По вечерам, по выходным.

Степан, вы всё-таки не совсем обычный учёный. Научные исследования днём, докторская по вечерам, полуволонтёрская работа в советах. А кто же тогда этот типичный молодой учёный, которому призван помогать совет? Может ли молодой учёный быть успешным в России, если он просто каждый день часов по десять, плодотворно и в охотку, работает в своей лаборатории?

– Думаю, вот таких, которых совсем оставили в покое, очень мало. Успешные молодые учёные работают не только в лаборатории, конечно. Они активно ищут гранты и финансирование, устанавливают разные контакты. Ведут здоровый образ жизни, находят время на хобби, а когда необходимо, работают по 10–12 часов в лаборатории. Современные условия, конечно, отличаются от советских, но, с другой стороны, это развивает инициативу у ребят. По-моему, это правильно. Таких молодых учёных и поддерживает совет, когда необходимо, или даже обращается к ним за поддержкой. Например, кто-то получил финансирование и теперь с удовольствием расскажет, как он этого добился. Учит других молодых ребят формулировать темы, делать презентации. И когда я в советах института, отделения или президиума общаюсь с таким молодыми учёными, талантливыми, целеустремленными, готовыми помочь, – я радуюсь, глядя на них. И это даёт надежду, что с Академией наук будет всё в порядке. Неопределённость большая – все эти истории с оценкой академических институтов, с новыми принципами финансирования. Но Академия совершенно точно не умерла.