Павел Логачев: "Мы имеем все
ускорительные технологии благодаря работе на Большом адронном коллайдере"
Около 500 российских ядерщиков прекратят в конце ноября сотрудничество
с Европейским центром ядерных исследований — ЦЕРН (CERN). Крупнейшая по размерам
лаборатория физики высоких энергий закрывает двери перед нашими специалистами
после десятков лет плодотворной работы и большого вклада наших физиков в дело
изучения материи из-за спецоперации на Украине. О том, чем помогли наши ученые
мировой науке, чем обернется для них вводимое по политическим мотивам эмбарго
на работу с россиянами, мы поговорили с директором Института ядерной физики СО
РАН, сотрудники которого непосредственно работали с ЦЕРНе.
Европейский центр ядерных исследований был основан в 1954 году.
Поскольку стоимость экспериментов в области физики высоких энергий высока,
страны-участницы, наблюдатели ЦЕРН вносили ежегодно на создание и развитие
Центра деньги, участвовали в разработках, поставляли своих специалистов.
Из России в главном проекте ЦЕРН Большом адронном коллайдере (БАК) приняли
участие около 700 лучших физиков-ядерщиков, инженеров и других специалистов из
12 ведущих НИИ. Россия, несмотря на то, что никогда не считалась участником
ЦЕРН (ей до последнего времени отводилась роль наблюдателя), финансировала сооружение
всех четырех детекторов БАКа и самого ускорителя.
О том, что ЦЕРН прекращает с этого года сотрудничество с сотнями
специалистов из России, наши ученые знали еще с сентября прошлого года. Поводом
для новой волны обсуждения данного вопроса послужило недавнее выступление
официального представителя организации Арно Марсолье в западной прессе.
Марсолье напомнил также, что ЦЕРН больше не получает никакого финансирования от
России.
– Для нас это, конечно, не новость, – говорит директор ИЯФ им. Будкера
СО РАН академик РАН Павел Логачев. – Мы давно занимаемся передачей дел,
европейцы ищут людей, которые заменят наших специалистов. Конечно, таких
высококлассных, как наши, им не найти... Значит, какое-то время будет небольшой
провал, пока они не вникнут в курс дела.
– Расскажите, что именно привнесли
наши ученые в создание БАКа?
– То, что Россия внесла большой важный вклад, — это определенно.
Руководство ЦЕРНа, все наши коллеги европейские это всегда подчеркивали. Судите
сами, только один наш ИЯФ сделал для БАКа больше оборудования, чем любая другая
отдельно взятая организация в мире!
– Что именно?
– С начала 2000-х годов мы отправили туда оборудования, общая стоимость
которого тянула на 200 миллионов швейцарских франков. Это были тысячи тонн
магнитов и вакуумных камер.
Наш институт отвечал за линии передачи пучков частиц от бустерного
синхротрона в основной коллайдер. В итоге включили его, и с первого же раза
пучок успешно пролетел, даже настраивать особо ничего не пришлось.
Вторая работа касалась сверхпроводящих элементов для БАКа, так
называемых токопроводящих шин. Мы сделали их для всего 27-километрового кольца
ускорителя.
– Сколько ваших сотрудников там
работало?
– Больше сотни. Но нет ни одного человека, который работал бы там
постоянно, как, к примеру, делали специалисты из других научных организаций. Мы
один из немногих институтов, который все высокотехнологичное оборудование делал
у себя, а туда привозил готовые продукты. Делали мы это специально, чтобы
сохранить институт и оставить у себя технологии. В итоге сейчас мы можем
сделать СКИФ (Сибирский кольцевой источник фотонов - авт.), СИЛА (проект
синхротронно-лазерного излучения в Протвино — авт.). Мы имеем все ускорительные
технологии благодаря работе с ЦЕРНом. Я не буду вдаваться в подробности, какие
оборонные технологии благодаря той работе мы сделали в ИЯФе. Над ними работали
все авторы, которые участвовали в открытии знаменитого бозона Хиггса.
– Вот вы говорите, что все
сотрудники ваши возвращались, неужели не было тех, кто остался, принял там
другое гражданство?
– Такие есть всегда, но их не так много. Вы знаете, почти все физики из
ИЯФа проходили, как минимум полугодовую стажировку в зарубежных институтах, но
большинство возвращались со словами: «В ИЯФе – лучше!».
– Чем же?
– У нас совершенно другая атмосфера: свободная, творческая, человеческая.
– Как? В «свободной Европе» нашим
не хватило свободы?!
– Там руководят по принципу: «я начальник, ты – дурак». А все потому,
что последние 20 лет наукой «рулят» менеджеры, как у нас сейчас, к делу и
профессии имеющие слабое отношение. К тому же, если ты не коренной американец,
тебе ходу там не дадут — используют и при первой же возможности выкинут. Ребята
наши это понимают и не рвутся туда особо.
– Напомните, пожалуйста, что еще,
кроме открытия бозона Хиггса, открыли ученые на Большом адронном коллайдере?
– Есть гораздо больший вклад, чем бозон Хиггса. Наша совместная работа
на БАКе привела к осознанию того, что в его диапазоне энергий не подтверждается
гипотеза о рождении так называемых суперсимметричных частиц. Эта теория, если
бы она была доказана на БАКе, должна была расширить Стандартную модель (теорию,
описывающую фундаментальные частицы, из которых состоит материя, – авт.), разрешить
ее основные внутренние противоречия. Однако оказалось, что никаких суперсимметричных
частиц в коллайдере не возникает, значит, наши подходы к расширению Стандартной
модели – неправильные, значит, природа устроена по-другому.
– А как же темная материя, которой
отводили роль в тех сложных двойных частицах?
– Теория о темной материи не подтвердилась. Все оказались сейчас в
подвешенном состоянии. И этот отрицательный результат – тоже результат. Он
позволит сейчас тысячам физиков и математиков переключиться с той парадигмы на
новую, уйти из тупика. Искать и находить новые направления исследований
российским ученым придется с дружественными странами.
Справка «МК». БАК – это 27 километровый кольцевой ускоритель
заряженных частиц.