Версия для печати
Вернуться к списку

Наука в рассеянии

Русские ученые в эмиграции преподавали и создавали университеты

После октябрьского переворота 1917 года часть российских деятелей науки оказалась за рубежом — как по собственной воле, так и из-за высылки «контрреволюционной профессуры» из Советской России на так называемых философских пароходах. В крупных центрах белой эмиграции деятели науки создавали русские академические группы, открывали русские вузы и преподавали в вузах иностранных.

Академическая география

К середине 1920-х годов в основных центрах русской эмиграции насчитывалось полтора десятка Русских академических групп (РАГ). Они действовали в Бельгии, Болгарии, Великобритании, Германии, Италии, Китае, Королевстве сербов, хорватов и словенцев (КСХЛ, будущей Югославии), Польше, Латвии, Турции, Чехословакии, Финляндии, Франции, Швейцарии, Швеции и Эстонии. В 1921 году в Праге состоялся съезд, на котором такие группы объединились в Союз русских академических организаций. Второй и третий съезды прошли также в Праге (1922, 1924), а четвертый и пятый соответственно в Белграде (1928) и Софии (1930).

Среди задач, которые ставили перед собой РАГ,— моральная и материальная взаимопомощь ученых, содействие сохранению и развитию русской академической науки, предоставление русским ученым возможности читать лекции и печатать свои работы, взаимодействие с иностранными научными и общественными организациями, помощь русским беженцам в подготовке к поступлению в высшие учебные заведения. Ученые Русской академической группы в Великобритании имели право проводить защиты диссертаций и присваивать степень магистра и доктора наук.

Важнейшим направлением деятельности считалась подготовка молодых ученых и специалистов для будущей работы в России. В эмигрантской среде, да и в правительственных структурах европейских стран многие считали, что большевики продержатся у власти недолго, несколько лет. В крупных городах с большой русской диаспорой стали организовываться высшие учебные заведения.

Главными центрами академической жизни стали Париж, Прага и Белград. В Маньчжурии русские вузы положили начало высшему образованию. В них стали получать образование и китайцы.

В открывшемся 7 февраля 1923 года в Берлине Русском научном институте все три факультета возглавляли пассажиры «философского парохода»: духовной культуры — Николай Бердяев, юридический — Иван Ильин, экономики — Сергей Прокопович.

Иван Ильин

В Париже с 1925 года примерно по 1937 год действовал Франко-русский институт социальных, политических и юридических наук. Его диплом приравнивался к дипломам французских вузов, что давало выпускникам дополнительные шансы на трудоустройство. Совет профессоров вуза возглавлял Павел Милюков, бывший лидер Конституционно-демократической партии, магистр русской истории.

Сергей Прокопович

И на других берегах, в США, действовал Фонд помощи российским студентам. Его возглавлял не вернувшийся на родину посол России в США (от Временного правительства) ученый-гидродинамик Борис Бахметьев. В Соединенных Штатах он работал в лаборатории гидравлики Колумбийского университета в Нью-Йорке, был профессором кафедры гражданского строительства Колумбийского университета. Бахметьев активно помогал не только студентам, но и другим соотечественникам-эмигрантам. По его инициативе был создан Российский гуманитарный фонд (иногда его называют Бахметьевским фондом), а также одно из крупнейших хранилищ документов русской эмиграции — Бахметьевский архив русской и восточноевропейской истории и культуры Колумбийского университета.

Тысячи молодых эмигрантов, чья учеба в России была прервана, смогли завершить высшее образование за рубежом. Обучение оплачивали власти стран, в которых они оказались, частные организации, в том числе основанные в дореволюционной России, Красный Крест, другие благотворители.

Эмигрантское отделение Академии наук

В 1914 году число научных работников в России составляло 10–11 тыс. человек. В эмиграции, по разным оценкам, оказалось примерно 3–10% от этого числа. Точной статистики, увы, нет. Среди уехавших, высланных и не вернувшихся во время Гражданской войны и вскоре после ее окончания были и члены Академии наук.

Геолог и палеонтолог Николай Андрусов, ординарный академик Императорской Санкт-Петербургской академии наук, физико-математическое отделение (геогнозия и палеонтология), прибыл на Запад в 1921 году. Тяжело больного академика вывезла из России его жена Надежда, дочь знаменитого немецкого археолога Генриха Шлимана. Андрусов потом читал лекции в Сорбонне и в Карловом университете в Праге.

Николай Андрусов

Имя ординарного академика Павла (Пауля) Вальдена носит явление инверсии хирального центра молекулы в процессе химической реакции (вальденовское явление). Директор основанной Ломоносовым химической лаборатории Академии наук, профессор аналитической и физической химии Рижского политехнического института, дважды выдвигавшийся кандидатом на Нобелевскую премию, Вальден не был идейным противником советской власти. Он даже некоторое время возглавлял Российский научно-технический пищевой институт, перед которым советское правительство поставило важнейшую в условиях Гражданской войны и разрухи задачу — найти способ изготавливать пищевые заменители из непищевого сырья. В результате реэвакуации Политехнического института снова оказался в Риге, а в августе 1919 года выехал в служебную командировку в Германию, из которой не вернулся. Он был избран профессором неорганической химии Ростокского университета, где и проработал до выхода на пенсию. В СССР издавались его работы, Вальден был избран иностранным членом АН СССР. В 1934 году он побывал в Ленинграде как глава немецкой делегации на 7-м Менделеевском съезде. Но от предложений вернуться в СССР и получить кафедру или в ЛГУ, или в ленинградском Институте экспериментальной медицины Вальден отказался. После Второй мировой Вальден оказался в западной части Германии, а его университет — в восточной. Оставшись без средств, он обратился в президиум АН СССР с просьбой о восстановлении членства в академии и материальной помощи, но ответа не получил.

Академик Павел Виноградов (сэр Пол Виноградофф), историк-медиевист, специализировавшийся по средневековой истории Англии, начал работать в Оксфорде еще до революции и не стал возвращаться в Россию после нее, получив в 1918 году британское подданство.

Историк искусства академик Никодим Кондаков в 1920 году покинул Крым, через Константинополь попал в Софию, в течение двух лет был профессором Софийского университета, после чего переехал в Прагу, где читал лекции в Карловом университете.

Историк античности академик Михаил Ростовцев покинул Россию в 1918 году. Первые два года в эмиграции он провел в Великобритании. Ходили слухи, что профессор Берлинского университета египтолог и ориенталист Эдуард Мейер при назначении на пост ректора в 1919 году готов был отдать Ростовцеву свою бывшую кафедру, но кандидатура Ростовцева не была утверждена по политическим причинам: с началом Первой мировой войны Ростовцев активно выступал против пангерманизма. В 1920 году Ростовцев переехал в США, преподавал в Висконсинском университете, потом — в Йельском. Опубликовал на английском языке свои труды «Социальная и экономическая история Римской империи» и «Социальная и экономическая история эллинистического мира». В СССР был в 1928 году исключен из Академии наук (восстановлен в годы перестройки), а в США стал президентом Американской исторической ассоциации.

В 1928 году из АН СССР был исключен экономист, историк, философ и публицист Петр Струве. Автор первого манифеста РСДРП, бывший соратник Ленина по газете «Искра» впоследствии разошелся во взглядах с большевиками. Спасаясь от красного террора, 6 декабря 1918 года Струве нелегально перешел финскую границу, но осенью 1919 года вернулся на занятый белыми юг страны. А в феврале 1920 года снова покидает Россию, на этот раз — навсегда. В эмиграции Струве активно занимался изданием газет и журналов, а также преподавательской и научной деятельностью. Он читал лекции в Русском юридическом факультете в Праге, в Русском научном институте в Белграде, писал работы по философии и социально-экономической истории России.

Член-корреспондент АН славист Владимир Францев, много лет занимавшийся чешским языком и чешской литературой, в конце 1919 года был приглашен в Карлов университет в Праге. В ноябре 1921 года ему удалось получить разрешение на заграничную командировку. За день до прибытия в Прагу Францев был избран действительным членом РАН. В 1922 году Францев писал академику Василию Истрину: «Перенеся в течение 1921 года брюшной тиф, трижды возвращавшийся, и затем сыпной тиф, я по болезни вынужден был оставить службу и выехать за границу для лечения». Годом позже в письме академику Михаилу Сперанскому Францев писал: «В Россию… не вернусь; с грустью об этом думаю и не нахожу ни в чем утешения… пока есть силы, но тоска давно уже одолевает, и трудно, тяжело жить без отчизны, без родной почвы под ногами, без родного воздуха». Профессор славянской филологии Карлова университета Францев в 1926 году был избран академиком-корреспондентом Болгарской АН. В 1928 году оставшийся в Праге Францев был лишен ученого звания одновременно с другими академиками-эмигрантами. С 1930 года до оккупации Чехословакии в 1939 году Францев занимался исследовательской работой в Славянском институте.

Возвращенцы

Не все ученые, оказавшись за пределами советской страны в командировке, предпочли эмиграцию.

Академик Владимир Вернадский в 1922–1926 годах находился в командировке во Франции, читал лекции в Сорбонне, работал в Музее естественной истории и Институте Кюри, издал свой труд «Геохимия».

Владимир Вернадский

После шести лет в Великобритании в 1927 году вернулся в СССР основатель русской школы кораблестроения, создатель таблиц непотопляемости корабля, носящих его имя, академик Алексей Крылов. Вскоре после возвращения он был назначен директором Физико-математического института АН СССР, впоследствии стал лауреатом Сталинской премии и Героем Социалистического Труда.

В 1926 году вернулся из заграничной командировки директор Музея антропологии и этнографии филолог-славист Евфимий Карский. Вскоре после возвращения ведущий советский журналист Михаил Кольцов опубликовал в «Правде» статью-донос, посвященную отчету Карского о командировке в славянские страны. Карский лишился должности директора МАЭ, обсуждался вопрос об исключении его из академии, в 1931 году он скончался.

Евфимий Карский

Жить эмигрантом несладко

В 1923 году в письме сыну, жившему в США, Вернадский сообщал о том, перед каким выбором он стоит: «Я не хочу усложнять положение Академии наук, которая мне дорога и которую я считаю одной из крупнейших ценностей русских и крупных ценностей человеческих. А она поддерживается только авторитетом и активностью ее членов. Жить в рабочей обстановке России отвратительно. Но жить эмигрантом тоже несладко. (Порывать со своим народом поздно сейчас для меня, хотя право этого для научной деятельности я признаю.)».

Их тьмы и тьмы

Если счет академиков, оказавшихся за пределами Советской России, шел на единицы, то преподавателей российских университетов, покинувших страну, были сотни, а студентов — тысячи. Среди эмигрантов можно было найти представителей любой научной специальности. Вот несколько примеров. Просто по алфавиту.

А. Анцыферов Алексей. Ординарный профессор Харьковского университета, теоретик кооперации и видный деятель кооперативного движения, покинул Харьков вместе с отступающими частями Добровольческой армии. В Праге участвовал в создании Русского института сельскохозяйственной кооперации, возглавил в нем кафедру сельскохозяйственной кооперации и кооперативной статистики, был редактором «Ученых записок» института.

Б. Билимович Антон. Бывший ректор Новороссийского университета. Покинул Одессу в январе 1920 года. Был профессором прикладной математики на философском факультете Белградского университета, затем директором Математического института при факультете.

В. Виноградский Сергей. Член-корреспондент Академии наук. По приглашению директора Института Пастера занял должность заведующего агробактериологическим отделом института.

Сергей Виноградский

Г. Гапошкин Сергей. Служил в Добровольческой армии. Жил в Турции. Переехал в Германию, закончил Русский научный институт в Берлине. После переезда в США работал в астрономической лаборатории в Гарварде.

И так далее…

Очень точную характеристику сложившейся в российской науке в начале 1920-х годов ситуации дал глава Русской академической группы в Великобритании патофизиолог Владимир Коренчевский, выступая на IV съезде Союза русских академических организаций: «Ученые — мозг страны. Жутко быть мозгом страны. Для русских в страшные времена революции это бремя непосильной тяжести. Мы раскололись на две части: большую, задавленную террором и совершенно лишенную основного элемента науки — свободы в исповедании науки и ее идей, и другую, меньшую, эмигрантскую, более слабую, но свободную».