ЛЕТО: ОТДЫХАТЬ НЕЛЬЗЯ РАБОТАТЬ
01.08.2017
Источник: Троицкий вариант, 01.08.17
ТрВ-Наука обратился к ведущим
российским ученым с просьбой поделиться новостями о том, как они проводят лето,
над чем сейчас работают и что их тревожит в научно-образовательной сфере.
Публикуем поступившие ответы.
Илья Бетеров, канд. физ. -мат. наук, ст. науч.
сотр. лаборатории нелинейных резонансных процессов и лазерной диагностики
Института физики полупроводников РАН (Новосибирск):
Мы
сейчас закончили работу по исследованию трехчастичного взаимодействия холодных
атомов и отправили статью в журнал. Здесь интересно то, что на эти резонансы в
наших же опубликованных экспериментальных данных обратили внимание французские
коллеги, а мы изначально считали их артефактом. Сейчас же мы смогли эти
резонансы точно идентифицировать, выделить в наших экспериментальных сигналах и
описать теоретически.
Параллельно
я сейчас заканчиваю еще одну теоретическую работу по генерации перепутанных состояний
с холодными атомами. Довольно много административных дел — наш институт совместно
с университетом будет проводить осенью конференцию, да и в целом нужно по
программе «5–100» готовить убедительные планы и при этом соотносить их с весьма
непростой реальностью. Нужно рецензировать статьи — видно, что китайцы работают
энергично.
Если
писать, что тревожит, то, наверное, и нескольких страниц не хватит. В первую
очередь беспокоит будущее нашего Академгородка. Фундаментальная наука у нас
хорошая, но уже давно понятно, что финансировать фундаментальную науку в Сибири
государству не очень интересно, а кроме нее мы пока мало что можем предложить.
Какие-то решения найти можно, но для этого нужны координированные усилия
научного сообщества, а им мешает понятный страх, что в результате каких-то
непродуманных действий может стать еще хуже. Старшее поколение ученых встает в
позицию глухой обороны, но, боюсь, это не поможет достичь цели.
Общее
настроение — ожидается одновременно сокращение финансирования, закручивание
гаек по самым разным направлениям и концентрация ресурсов в одних руках. Меня
еще беспокоит возможная школьная реформа: с одной стороны — клерикализация, с
другой стороны — идеи по либеральному реформированию, которые могут
окончательно разрушить ядро школьного образования.
Резонансные
уголовные дела, которые идут в Академгородке (более известное мне дело «Тиона»
и менее понятное дело руководителя филиала геофизической службы СО РАН) тоже не
вселяют оптимизма. Хотя, когда я читаю, что пишут про свою жизнь научные
работники в Москве или маленьких региональных центрах, то кажется, что нам пока
не стоит жаловаться. Так или иначе, нынешнее время для ученых не самое
благоприятное (и не только в России), но далеко не самое худшее.
Ну
и еще беспокоит состояние нашей области знания. После десятилетия бурного
развития наметилась некоторая стагнация. Многие надежды пока не оправдались,
задачи оказались сложнее, а время уходит. Получится ли у кого-либо в мире
сделать полноценный квантовый регистр с холодными атомами и реализовать точные
двухкубитовые операции в нем — это вопрос вполне гамлетовский. Впрочем, есть
хорошие новости из Гарварда.
А
так — грибов много.
Лев Зелёный, академик РАН, докт. физ. -мат.
наук, директор Института космических исследований РАН:
Июль
— горячая пора: только что вернулся с заседаний ESTEC (отделения Европейского
космического агентства в Нидерландах), где мы обсуждали совместный эксперимент
«ПРОСПЕКТ» по криогенному бурению и детальному анализу лунного вещества со
всеми включениями летучих веществ, принесенных на Луну кометами. Эксперимент
будет на нашей второй лунной посадочной станции «Луна-27».
Сразу
же по возвращении на МАКСе в Жуковском я встретился с руководителем ЕКА профессором
Вернером. Обсудили и эти работы, и возможности дальнейшего сотрудничества в
исследовании Луны, Марса и других космических объектов. Кстати, в павильоне
Роскосмоса на МАКСе очень удачно были показаны макеты последней советской
лунной миссии «Луна-24» и первой российской «Луна-25». Всего каких-то 40 лет
между ними. Надеюсь, что в 2019 году мы всё же улетим…
Светлана Бурлак, докт. филол. наук, проф.
РАН, специалист по сравнительно-историческому языкознанию, вед. науч. сотр.
Института востоковедения РАН:
Сейчас
я работаю над вторым изданием книги о происхождении языка. Нейропсихологи поделились
со мной огромным количеством материалов по нейробиологии и по детской речи,
которые необходимо прочесть, так что сижу и читаю их чуть не сутками напролет.
Но всё равно я съездила на неделю на Летнюю лингвистическую школу, прочитала
лекцию о том, как слова переходят из языка в язык, и поучила школьников решать
лингвистические задачки. А завтра поеду на неделю на Летнюю экологическую
школу, прочитаю школьникам курс о механизмах языковых изменений.
Кроме
того, сейчас я готовлю научное послесловие к книге Айрин Пепперберг (Irene
Pepperberg) про попугая Алекса, который умел говорить (было научно доказано,
что он действительно осмысленно употреблял слова, а не просто их повторял).
А
еще общество «Знание» обратилось ко мне с просьбой подготовить лекцию, которую
потом сможет прочитать другой лектор. Я ее подготовлю, конечно, куда деваться,
но сама идея такой «универсальной лекции для любого лектора» кажется мне
совершенно неправильной, потому что в том, как в ходе лекции знания переходят к
слушателям, велика роль личности лектора. Я бы даже сказала, что эта роль
является определяющей. К сожалению, донести эту мысль до общества «Знание» мне
пока не удается.
Политехнический
музей продолжает работу над концепцией музея науки и ее воплощением, и я
стараюсь помочь им в качестве эксперта.
Что
меня больше всего тревожит? Во-первых, то, что я не знаток в области теории
решения изобретательских задач (ТРИЗ) и не могу предложить выхода из тех
противоречий, которые имеются в нынешней системе образования. А их немало.
Прежде
всего, хотела бы отметить, что если старые времена характеризовались
недостатком информации (она была, но не где попало, а только в специально
отведенных местах и не всем была доступна) и выигрывал тот, кто информацией
владел, то теперь главное — отбиться от излишней информации. Выигрывает тот,
кто смог как-то отфильтровать то, что для его работы является информационным
мусором, и освободить в голове место для того, что ему в его работе действительно
полезно. К сожалению, современное образование по-прежнему построено по принципу
«а давайте вы будете держать в голове всю накопленную человечеством
информацию».
С
другой стороны, идея «научиться думать» при отсутствии информации в голове
(зачем она, если есть «Яндекс»?) тоже не кажется мне плодотворной, поскольку
ценные мысли часто рождаются от сопряжения в чьей-то голове нескольких,
казалось бы несвязанных, кусков информации (например, человек поглядел на
автомобиль и на метроном — и изобрел дворники; изучение автомобиля без
метронома такого результата бы не дало). И никогда не знаешь, что понадобится
потом, — у меня есть несколько историй вида «как я сейчас жалею, что плохо учил
Х в свое время, как мне сейчас не хватает знаний именно по Х».
Во-вторых,
меня тревожит, что для того, чтобы добиться успеха в каком-то деле, надо
набрать, как кто-то подсчитал, десять тысяч часов занятия этим делом. Значит,
надо как можно раньше стартовать. Но, с другой стороны, лучшего результата
добиваются те, у кого к этому делу лежит душа, значит, дело надо выбрать по
душе. А качественный выбор делается тогда, когда есть из чего выбирать, —
значит, надо познакомиться со многими областями, приобрести какие-то знания о
них, попробовать (просто так, без обязательств). А где взять время на
знакомство и пробы, когда надо максимально быстро приступить к набору 10 000
часов?
В
итоге появляется спрос на лекции типа «а расскажи о квантовой физике
дошкольникам», «а расскажи о языковых изменениях тем, кто сам еще толком своим
родным языком не овладел». Ну, рассказываем, куда деваться, — но не обо всем
таким малышам расскажешь просто потому, что у них еще не все мозговые структуры
толком сформированы и нет того опыта, на который соответствующие знания можно
было бы посадить. Для каких-то вещей надо мочь держать в рабочей памяти
довольно много — а у детей далеко не у всех есть такие возможности. То есть
классе в десятом — есть, но к десятому классу все уже разобраны на разные
ранние старты, профориентировать уже некого, кроме полных олухов.
В-третьих,
меня беспокоит то, что, с одной стороны, бóльших успехов достигает тот, кто
специализируется в узкой области, с другой — открытия сейчас чаще всего
рождаются на стыке наук.
В-четвертых,
образование у нас в достаточно сильной степени противоположно науке, так что люди
настроены на «познание» как на познание некоторой технологии. Однако между
технологией и наукой есть принципиальная разница: технологию можно постичь до
конца («досконально» — не случайно тот же корень!), а в науке познание
бесконечно, и это принципиально (именно поэтому ученые могут не знать ответа на
какой-то вопрос — и это не показатель их недоученности).
Более
того, технология позволяет получить предсказуемый результат, и чем человек
лучше ее познал, тем более предсказуемым получается результат; в науке же
вершина — это получение непредсказуемого результата. Чем более обширны знания
ученого, тем более непредсказуемый результат он может получить, а предсказуемые
результаты никому особо не интересны.
Технология,
в общем, одна, и ты ее либо знаешь (и делаешь как надо, и получаешь тот самый
предсказуемый результат), либо нет (и тогда получается невесть что, и это
плохо), а в науке могут быть разные объяснения — и это хорошо, поскольку, раз
результат непредсказуем, лучше пробовать разные пути и смотреть, какой из них
даст лучший результат.
А
люди, привыкшие к тому типу познания, который предлагает наше образование, ждут
непременно точных знаний, единственных объяснений и предсказуемого результата.
Получается, что средний человек познает так, как если бы эволюция его не коснулась,
с теми самыми предустановками, которые были еще у обезьян. Ему наиболее
интересно про себя и про выживание (ну, теперь, когда выживание практически
гарантировано всем, — про «пользу»). А если интересно «чистое знание», то в
представлении такого человека это знание будет иметь форму процедур («как
правильно») или, чаще, списков или цифр, которыми можно меряться («А я знаю все
лантаноиды!» — «А я зато знаю даты правления всех французских королей!»).
Технология
— это само по себе не плохо, но понимания того, что наука — это другое, наша
образовательная система большинству людей не дает. В итоге и отношение к науке
у многих людей такое странное.
В
общем, что делать — непонятно. Поэтому не буду грустить об общих проблемах, а
пойду дописывать книгу.
Александр Фрадков,
докт.
техн. наук, зав. лаб. Института проблем машиноведения РАН, профессор СПбГУ, НИУ
ИТМО (Санкт-Петербург):
Лето
проходит бурно. С 9 по 14 июля я участвовал в важной конференции -20-м
Всемирном конгрессе по автоматическому управлению в Тулузе. Такие конгрессы
организуются Международной федерацией по автоматическому управлению (IFAC) раз
в три года. Конгресс в Тулузе собрал рекордное число участников — почти 3500 —
и подтвердил важность и перспективность исследований в нашей области для
развития многих направлений науки и техники. Об итогах конгресса обязательно
нужно будет еще писать.
Для
меня этот конгресс запомнится еще и тем, что мне там вручили диплом о
присуждении почетного звания IFAC Fellow. В мире обладателей этого звания более
ста, в России теперь — трое.
Затем
я принял участие в другой важной конференции: 8-й Международной конференции по
физике и управлению, проходившей во Флоренции 17–19 июля. Мне посчастливилось
открывать эту конференцию лекцией «Кибернетическая физика — 2017», посвященной
современному состоянию этой бурно развивающейся новой области.
Август
пройдет под знаком осмысления итогов этих конференций и подготовки 2-го издания
книги «Кибернетическая физика». В научно-образовательной сфере тревожит многое,
и о том, что и как можно исправить, тоже придется думать.
Еще
одним приятным событием этого лета, которое нужно будет осмыслить, стало
неожиданное вхождение СПбГУ в топ-100 предметного Шанхайского рейтинга вузов
2017 года по направлению «автоматизация и управление». Это направление впервые
стало учитываться этим рейтингом, оценивающим научные результаты и публикации
вузов по областям науки; вдруг сразу СПбГУ, единственный из российских вузов,
попал в топ-100 (даже в группу 51-75 вузов)!
Наша
кафедра теоретической кибернетики СПбГУ имеет к этому достижению прямое
отношение: более половины публикаций СПбГУ в топовых журналах по нашей тематике
за 2011—2015 годы, учитываемых в рейтинге, родились на нашей кафедре. И
составляют они примерно треть всех российских публикаций в топовых журналах за
эти годы. Естественно, мы ни о каких рейтингах не думали, просто работали и
всё, но теперь какие-то выводы придется сделать.
Александр Нозик,
ст.
науч. сотр. Института ядерных исследований РАН, преподаватель МФТИ, секретарь
Совета ОНР:
Лето
— это на самом деле весьма активное время для научной работы. По крайней мере
если эта работа совмещается с образовательной деятельностью. Студенты отдыхают,
а у научных людей есть отличная возможность подобрать все «хвосты» по научным
работам. Вышесказанное не относится к моим студентам. Им не повезло. Работы
много, а кто не работает, тот не ест, так что мои активно дорабатывают разные
проекты, по крайней мере те из них, за которые обещаны какие-то деньги.
Что
касается того, над чем работаем, то приходится одновременно вести несколько
проектов. В основном работа связана с моделированием. Кое-что для атмосферной
физики, кое-что — для медицинской техники, кое-что вообще для таможенного
контроля. Темы очень разные и быстро меняются. Тут особого выбора нет, браться
приходится за ту работу, за которую можно получить что-то материальное (деньги,
помещение, оборудование), поскольку если старшие научные сотрудники еще могут
как-то перебиться зарплатой в науке и образовании, то студентов надо чем-то
кормить. На «одну зарплату» прожить им никак не получится.
Моделирование
— это тоже вынужденный выбор. Делать сейчас в России какой-нибудь хоть крошечный
эксперимент по физике частиц совершенно нереально. Оборудование для этих
исследований очень дорогое; чтобы запустить какой-нибудь новый и перспективный
проект, нужен стартовый капитал как минимум в несколько миллионов рублей. Чтобы
эти деньги получить, нужно выиграть грант РНФ, а при текущем уровне конкуренции
маленькая группа с большим количеством студентов сделать это физически не
может.
Грубо
говоря, деньги на какую-то работу можно получить, только если эта работа уже
наполовину сделана. Тут единственный вариант — пристегнуться к какой-нибудь
мегаколлаборации. Но тут, во-первых, работа, как правило, рутинная, во-вторых,
на студентов денег всё равно сейчас нет даже там. Всем сразу нужны
квалифицированные кадры. Работы, связанные с компьютерными аспектами, в этом
плане дают некоторый уровень автономии. Для работы почти ничего не нужно,
работы довольно много, и интересной, а специалистов в области моделирования и
анализа не так уж много.
Помимо
денежных проектов есть, конечно, и кое-что интересное «для себя». Последние
года три в свободное от прочих работ время я занимаюсь разработкой программного
обеспечения для научных целей. Проблема заключается в том, что программирование
как дисциплина во многом выросло из физики, но если прикладное программирование
за последние 20 лет сделало не один, а сразу несколько грандиозных рывков
вперед, то научное программирование (по крайней мере в физике) во многом
застряло на уровне начала 2000-х годов (в лучшем случае).
Есть
несколько пакетов, которые активно используются и поддерживаются, но идейно всё
это — хорошо отлаженный карбюраторный двигатель в автомобиле: всё работает,
пока вы выполняете более или менее стандартные задачи, но шаг в сторону — и
начинается кошмар с надстройками и заплатками. Не говоря уже о том, что
технология безнадежно устарела. На такую работу очень сложно получить какое-то
финансирование, поскольку, строго говоря, задача не является объектом
фундаментального исследования, да и большинство экспертов по физике не являются
экспертами по программированию. Кроме этого мы занимаемся развитием
статистических методов анализа данных. Тут та же проблема, что и с программированием:
все считают себя экспертами в этой области, но настоящих экспертов очень мало.
О
предстоящих выборах в РАН ничего не думаю. Я вообще не понимаю, что там можно
думать. Академия наук — это совершенно недееспособная структура (по моему
личному оценочному суждению), которая не справлялась со своими функциями, еще
когда эти функции были. Сейчас у нее и этих функций не осталось, так что не
очень понимаю, как эти выборы могут на ком-то отразиться. Если говорить о
скандале с выборами президента Академии, то тут всё то же самое, но есть один
нюанс: вмешательство президента В. В. Путина в этот процесс выглядит как чистой
воды хамство и издевательство не только над Академией и академиками, но и над
научным сообществом в целом.
Что
больше всего тревожит? Пресловутая «стабильность». Правила игры меняются по
нескольку раз в год без какого-либо предупреждения. Политика президента и
правительства приводит к постепенному выживанию ответственных людей из
структуры командования. Предыдущего министра образования Дмитрия Ливанова
многие ругали за его программу развития науки в вузах. К программе
действительно были некоторые вопросы, но тем не менее это была программа, и она
к настоящему времени начала приносить свои плоды.
Нынешний
министр Ольга Васильева вообще не сформулировала хоть сколько-нибудь внятной
программы в отношении науки (это закономерно, любая позиция или потребовала бы
увеличения финансирования, или выставила бы руководство страны в невыгодном
свете). Казалось бы, нет указаний сверху — бери всё в свои руки; но нет, любая
инициатива — это шанс попасть под раздачу. Ректоры вузов начали плавно
сворачивать все «убыточные» научные программы, ставя под удар ученых, в этих
программах участвующих. Делается это всё тихо и без шумихи. Вроде как оно само
так получилось, мы не виноваты.
ФАНО
тоже не радует. В отсутствие четких указаний сверху они подменяют работу
какой-то имитацией деятельности с генерацией кучи бумажек в результате. Больше
всего угнетает уровень компетентности чиновников ФАНО в организационных вопросах
(про науку даже речи нет). Что можно сказать о людях, которые в XXI веке
организуют мероприятия с сотнями участников путем рассылки сканированной
распечатки? Что может быть простительно для пожилых научных сотрудников (и то
не всегда), совершенно непростительно для серьезной организации с немаленьким
бюджетом, которая вроде как должна специализироваться на организационной
деятельности.
Сергей Нечаев,
докт.
физ. -мат. наук, вед. науч. сотр. ФИАН, директор российско-французского
Междисциплинарного научного центра Понселе:
На
летней конференции в Греции (на Родосе) я рассказывал коллегам про узлы в ДНК,
и мне показалось, что демонстрация с веревкой помогла бы наглядней пояснить
смысл. Я пошел в ближайшую лавку, торгующую всем подряд, и среди ласт,
солнцезащитных очков и всевозможных кремов нашел скакалку. Я заплатил и
попросил кассира: «Ручки отрежьте, пожалуйста». Он спрашивает: «А как же вы
будете прыгать?» Я говорю: «А зачем прыгать?» Как-то разговор после этого зашел
в тупик, и я ушел. В ближайшем местном ресторане, получив ужин, я стал ножом
отпиливать под столом ручки от скакалки. Подходит официант и спрашивает,
заметив мои интенсивные движения руками: «У вас мясо жесткое?» Я говорю: «Нет,
мясо отличное, а вот ручки жесткие — отрезать трудно». Он ничего не сказал и
ретировался, после чего подошел хозяин и сказал: «Извините, мы закрываемся».
А
сейчас в Ницце мы организовали летний детский лагерь, и я с удовольствием
вожусь с детьми и рассказываю им о принципах отрицательной обратной связи,
запускаем ракеты с кока-колой, уксусом и содой и т. д. Кроме того, я пытаюсь
показать детям, что физические вопросы присутствуют повсюду, даже по дороге на
пляж: почему люки в асфальте круглые, почему у пальм растительность только на
макушке, почему галька плоская… Ну и посложнее: что такое броуновское движение,
что такое «янус-частицы».
Егор Задереев,
канд.
биол. наук, вед. науч. сотр. Института биофизики СО РАН:
Я
занимаюсь подготовкой к 13-й Международной конференции по соленым озерам,
которая пройдет с 21 по 25 августа 2017 года в Улан-Удэ (http://icslr2017.ru).
Организатор конференции — Международное общество по исследованию соленых озер,
несколько академических институтов СО РАН и Бурятский государственный
университет. Встречи любителей соленых озер проходят каждые три года в разных
странах мира. В этот раз местом форума станет Россия. Только что вернулся из
столицы Бурятии, где идет подготовка к конференции. Ну и, конечно, веду
постоянную переписку с ее оргкомитетом и будущими участниками.
Соленые
озера — удивительные природные объекты. Спектр научных задач и практических применений
кардинально отличается от пресных озер. На первом месте — микробиология (в том
числе экстремальная, с выходами в астробиологию), использование растворенных
солей в промышленных целях, экосистемные перестройки под действие ключевого
фактора — солености. При этом соленых озер на планете примерно столько же,
сколько и пресных, а количество ученых и научных статей – в несколько раз
меньше.
Мы
шутим, что для исследователей морей и океанов соленые озера — всё равно озера,
а для пресноводных экологов — это что-то более близкое к морским экосистемам. В
итоге исследования соленых озер находятся между двух больших областей науки и
получают меньше внимания. Для предстоящей конференции мы выбрали слоган
«Исследования соленых и пресных озер: в поисках точек соприкосновения». Будем
выходить на общие интересы и объединяющие водных экологов тематики.
Андрей Калиничев,
профессор
Высшего национального института горных наук и телекоммуникаций (Institut
Mines-Télécom Atlantique, Нант, Франция):
Я
до конца июня преподавал, теперь еще нужно будет проверить 14 курсовых
магистерских работ и выставить оценки. В середине июля съездил на 16-ю
Международную конференцию по глинам в Гренаде. Там я организовывал специальную
сессию по молекулярному компьютерному моделированию глин и других природных
наноструктурированных материалов. Эта область исследований в последние 10–15
лет очень быстро развивается, и мы даже организовали двухдневную предконференционную
школу для молодых ученых, чтобы удовлетворить растущий интерес.
Любопытно,
что среди восьми преподавателей этой международной школы трое оказались бывшими
россиянами (из Великобритании, Швейцарии и Франции), но в самой России такие
методы исследований развиты пока мало, и среди 27 слушателей было довольно
много западных и восточных европейцев, несколько японцев и китайцев, трое из
Саудовской Аравии и ни одного россиянина.
В
августе еще предстоит Гольшмидтовская Конференция в Париже — самое
представительное ежегодное мероприятие для геохимиков со всего мира. Там я тоже
организую подобную сессию по многомасштабному моделированию взаимодействия
растворов с поверхностью минералов.
Между
этими двумя поездками — допишу несколько статей и возьму отпуск на пару недель,
когда к нам приедет дочка с внуками.
Что
касается РАН и ее возможного нового президента, то нужно сказать, что своей
пассивностью в последние 20–25 лет руководство Академии само привело ее к
нынешнему плачевному состоянию. На мой взгляд, среди кандидатов в новые
президенты РАН только Алексей Хохлов мог бы быть в состоянии вывести Академию
на некую разумную траекторию развития. Боюсь, что именно поэтому ему такого
шанса не дадут, как ранее не дали и Владимиру Фортову. Очевидное нежелание
руководства страны иметь независимое самоуправляемое научное сообщество —
другая сторона того, что происходит с Академией. Эта сторона от нее, конечно,
уже не сильно зависит.
Алексей Моисеев,
докт.
физ. -мат. наук, вед. науч. сотр. Специальной астрофизической обсерватории РАН,
сопредседатель Совета ОНР:
Лето
я провожу так же, как и весь остальной год, — за работой, пытаясь найти время
на прогулки с дочками, благо институт стоит между рекой и горами. Так как наша
группа занимается изучением слабых внегалактических объектов, то мы редко ведем
наблюдения короткими летними ночами. Сейчас у нас пора работ по модернизации
аппаратуры, подготовка к интенсивным наблюдениям на шестиметровом телескопе БТА
осенью-зимой.
За
счет полученного в этом году гранта РНФ мы строим новый прибор, надеясь вскоре
заняться на новом уровне исследованиями ионизованного газа на периферии
галактических дисков. А пока анализируем и готовим к публикации накопленный
ранее материал. Лето — время студенческих практик, читаю лекции студентам и
школьникам, работаю с практикантами — в этом году много сильных и
интересующихся ребят.
За
выборами в РАН я не слежу, будучи полностью разочарованным в их значимости для
организации российской науки.
Ирина Левонтина,
канд.
филол. наук, ст. науч. сотр. Института русского языка им. В. В. Виноградова
РАН:
Лето
получилось трудовое. Сижу на даче, не поднимая головы, отвлекаюсь только на
домашнее и изредка на сельское хозяйство. Мы сейчас готовим к печати очередной
выпуск нашего словаря («Активный словарь русского языка» под общим руководством
акад. Ю. Д. Апресяна), а словарь — дело кропотливое. Кроме того, заканчиваю еще
один совместный с коллегой большой проект. Идет и работа по конкурсу молодых
ученых МГУ. Ну и так, текущие обязательства.
Так
что, увы, этим летом не дойдет не только до отдыха, но и до двух работ, которые
больше всего хотелось бы закончить, — научной книжки о русских частицах
(которая должна стать докторской диссертацией better late thаn never) и замысла
подготовить издание двух моих популярных книжек под одной обложкой и со
словоуказателем. Благодаря моим прекрасным читателям там накопились кое-какие
дополнения и уточнения — но пока руки не доходят.