Версия для печати
Вернуться к списку

Академикк А.А. Трофимук: «По натуре я – разведчик»

 16 августа исполняется 100 лет со дня рождения советского ученого в области геологии и разведки нефтяных и газовых месторождений, академика, основателя Института геологии и геофизики СО РАН Андрея Алексеевича Трофимука. Первый из ученых-геологов Трофимук был удостоен в 1944 году звания Героя Социалистического Труда.

Трофимук сыграл выдающуюся роль в освоении «Второго Баку», как часто называют Волго-Уральскую нефтегазоносную область, а в 50-е годы стал одним из организаторов Новосибирского отделения Академии наук.

Дважды лауреат Сталинской премии, кавалер шести орденов Ленина, двух орденов Трудового Красного Знамени и ордена Октябрьской революции, академик Трофимук был не только большим ученым, но и честным, убежденным человеком, твердо отстаивавшим свою позицию.

В ельцинские 90-е Андрей Алексеевич несколько раз выступал в «Советской России», протестуя против разрушительной политики властей. Он всегда смело и принципиально умел защищать интересы Родины.

Школа Лаврентьева

Пятидесятые годы... Страна залечивала раны после тяжелой и разорительной войны. А ученые думали о том, как ускорить восстановление народного хозяйства, что нужно сделать для того, чтобы страна развивалась и процветала.

Михаил Алексеевич Лаврентьев, Сергей Алексеевич Христианович, Сергей Львович Соболев, все физики и одновременно математики, очень много сделавшие для обороны страны во время войны, участвовавшие в создании атомного щита державы, выдвинули идею создания в Сибири крупного научного центра, в котором были бы объединены ученые, представляющие самую современную науку, которая, развиваясь сама, подтягивала бы за собой и отрасли народного хозяйства. Такими передовыми науками провозглашались математика, физика, химия, геология и т. д.

Несмотря на то, что уже в то время наука была неплохо представлена на периферии – в Томске, Иркутске, Якутске, на Сахалине, других регионах, где были созданы филиалы Академии наук, возглавляемые видными учеными, она все-таки носила скорее региональный характер и была недостаточна для развития ведущих дисциплин. Существовала объективная необходимость прорыва, поднятия этой науки до уровня союзной и мировой.

Совет Министров СССР одобрил предложения Лаврентьева и Христиановича. 18 мая 1957 года было принято постановление «Об организации Сибирского отделения АН СССР». Но, конечно же, главную роль в принятии этого решения сыграл Никита Сергеевич Хрущёв, который стал политическим организатором Сибирского отделения. Лаврентьев был знаком с Хрущёвым еще со времени совместной работы на Украине и, имея возможность неоднократно с ним встречаться, сумел внушить Генсеку мысль о создании научного центра в Сибири и зажечь его своей идеей.

Еще перед выходом постановления Лаврентьев вместе с Христиановичем отправились по Сибири, чтобы посмотреть, куда «посадить» этот центр, прибывающий извне. Сначала они побывали в Томске, где их встретили весьма неприветливо. Томичи полагали, что они находятся уже на весьма высоком научном уровне и что помощь столицы им не требуется, и если уж у государства имеются деньги, то пусть оно развивает их собственные начинания. Следующим городом стал Иркутск, где отношение к идее тоже было весьма хмурое. Там вообще недоумевали – для чего это нужно? В Новосибирск приехали, уже готовясь к нерадостной встрече. Но здесь, вопреки ожиданиям, их встретил радушный прием руководства филиала Академии наук. Новосибирские ученые полностью поддержали идею, заверили, что окажут всемерную поддержку и даже стали торопить: чем быстрее будет создан такой научный центр, тем больше будет пользы! Это и решило вопрос о местонахождении Академгородка.

Нельзя не сказать и об общем настрое большой Академии, весьма ревниво отнесшейся к инициативе ученых, не понимавшей, для чего нужно увозить из Москвы лучшие кадры, недоумевавшей, почему нельзя руководить наукой из столицы? Не понимали Лаврентьева даже на уровне президента Академии наук. Ему говорили: «Ну привезете этих ученых, они сломаются и вернутся назад. Ничего у вас не получится!» Да и многие ученые рассуждали так: «Зачем я туда поеду? Я живу на проспекте Ленина. Рядом – академические учреждения. Если нужно с кем-либо встретиться, это можно легко сделать и на квартире, и в институте. А что будет в Сибири? Какой-то шатер?» На это Лаврентьев отвечал: «У нас будет именно такая обстановка, которая предусматривает взаимодействие наук. Причем это взаимодействие обуславливается самим проектом, все будет расположено рядом, удобно». Другие возражали: «У вас университета даже нет!»

– Будет университет!

– Позвольте, как работать, если нет приличной библиотеки?

– Будет библиотека! Одну из московских библиотек переместим в Сибирь!

И действительно, одна из самых крупных библиотек Москвы с огромным фондом научно-технической литературы перекочевала сюда, и ей приготовили прекрасное здание.

Другие выдвигали такой довод: «Я-то согласен, но вот моя жена – ни в какую!» Ответ был примерно таким: «Ну что ж, в Сибири много прекрасных женщин, и они смогут вам заменить несговорчивую супругу!»

Подбирая кадры, работая над организацией отделения, Лаврентьев не хотел, чтобы новое дело превратилось в некую кампанию, действующую по принципу: пошумели – и разошлись. Поэтому, встречаясь с претендентами, с теми, кто был приглашен, ставил непременное условие: выезжать в Сибирь не временно, а на всю жизнь! И он все время предупреждал коллег: тщательно посмотрите, не двигают ли людьми карьеристские цели? Нет ли таких, кто стремится показать себя в новом престижном деле, а затем удалится в Москву? Поэтому он лично беседовал практически со всеми, в том числе и со мной. К тому времени я уже был четыре года членом-корреспондентом Академии наук. Однако, знакомясь с моими анкетными данными, Михаил Алексеевич спросил:

– Вот вы уже семь лет руководите в Москве крупнейшим институтом, в котором трудятся три тысячи человек, занимаетесь важным делом по разработке открытых месторождений нефти. Что вас тянет в Сибирь? Ведь мы пока даже не определились с местом, где будет расположен центр, и ничего вам не обещаем...

Я отвечал, что для меня Сибирь не новинка, что детство я провел в Сибири, что, имея возможность ознакомиться с проблемой, убедился: развитие нефтяной промышленности будет определяться именно Сибирью, что по натуре я – разведчик, что, с моей точки зрения, этот регион просто плавает на нефти. Эти слова очень вдохновили Михаила Алексеевича, хотя впоследствии он не раз упрекал меня на больших собраниях: «Вот академик Трофимук мне говорил, что Сибирь плавает на нефти. Пусть хоть пробирку покажет с этой нефтью!»

К счастью, через три года открытие свершилось – в 1960 году забились такие нефтяные фонтаны! Этим примером я хочу показать, как тщательно подбирались люди, как Лаврентьев следил, чтобы в его команду не попались случайные попутчики.

Позже, когда уже заработали институты, когда появился городок, осуществлять подбор кадров стало существенно легче. Появился авторитет отделения, и мы уже сами могли выбирать очередную «жертву» для переезда сюда.

Основатель Сибирского отделения был человеком большого мужества. Достаточно сказать, что он решился в то время, когда биология и кибернетика подвергались гонениям, привлечь наиболее выдающихся и преследуемых ученых. С самого начала он предпочел не оглядываться на начальство, не убоялся ссоры с ним, а шел вперед, сообразуясь с целесообразностью. Хотя многие считали, что было бы осмотрительнее, хотя бы на первых порах, не загубить общее дело, быть осторожнее и осмотрительнее.

По этому поводу у него с Хрущёвым неоднократно возникали напряженные моменты в отношениях. Хрущёв был человеком крайних противоречий. В нем было столько же отрицательного, сколько и положительного. И здесь, делая большое дело, поставив его с огромным размахом, способствуя расцвету наук, с другой стороны, он с такой же энергией и губил науку. Он прославился тем, что топтал ученых, которые выходили на передовые рубежи современности – генетиков, биологов. Превозносил академика Лысенко и заявлял, что если того не изберут в члены президиума, он вообще разгонит Академию. А у нас как раз и не было желания избирать его. Неоднократно он кричал: «Я вас разгоню! Я лишу вас дополнительных оплат, всех привилегий! Академия нужна была Петру I, а нам она для чего?» Хрущёв, создавший научный оазис, многое делал, чтобы и разрушить его.

Хорошо помню многочисленные приезды Хрущёва в Новосибирск. С одной стороны, он восхищался всем увиденным в Академгородке, с другой – запрещал проекты, набрасывался на Лаврентьева: «Как вы посмели пригласить сюда вейсманистов-морганистов и даже организовать для них институт?» К каждому визиту Хрущёва мы делали экспозиции, выставки, в которых были отражены достижения всех наших институтов. Экспозицию же биологов всегда держали под замком, чтобы лишний раз не напоминать о них, чтобы не вызывать гнев и раздражение высокого начальства. Попросят – откроем, не вспомнят – тем лучше. В свой последний приезд Никита Сергеевич привез с собой дочь Раду. Она, по специальности биолог, проявила интерес к экспозиции, внимательно посмотрела выставку. А когда все приехали в геологический музей, Хрущёв стал в очередной раз упрекать Лаврентьева: «Что же это вы держите у себя представителей буржуазной науки?» Рада была в этот момент рядом, услышала его слова и неожиданно резко сказала: «Отец! Не на ту лошадь ты ставишь! Провалишься ты на этом! Я была там и все видела. Это самый современный уровень. Незаслуженно ты нападаешь на них». Все опешили... И сам Хрущёв какое-то время был в большом замешательстве. А потом стал отшучиваться: «Видите, какие времена нынче настали! Как родная дочь со мной расправляется!» На этом инцидент был исчерпан, и больше никаких нападок в адрес биологов не было.

Приехали мы в Сибирь в то время, когда научные учреждения только начали строиться. Первое время трудились в Центральном районе, в здании на Советской, 20. Лаврентьев, когда было сдано первое институтское здание, не стал по праву сильного и главного забирать его под свое детище – Институт гидродинамики, а поделился с другими. В этом был весь Лаврентьев. Высокое благородство всегда было свойственно этому человеку.

На первых порах строительство шло не так быстро и хорошо, как того хотелось бы, и это несмотря на большой поток финансовых и материальных средств. Приходилось то и дело сталкиваться с несправедливостью областного и городского партийного руководства, откровенным местничеством. Нам широким потоком шло оборудование, строительные и отделочные материалы, но во власти обкома партии было все это направить в другую сторону – всем хотелось погреться у чужого костра. Это очень встревожило Михаила Алексеевича. Он пошел в обком и потребовал поставить под контроль все, что приходит в адрес научного центра. Секретарь обкома, предшественник Горячева, кажется, Кобелев, высокомерно и нагло заявил Лаврентьеву: «А ты кто такой? Ты расскажи, за что тебя сослали в Сибирь? Мы тебе это поможем вспомнить!» Но Лаврентьева было не запугать. Стоило его тронуть – просыпался вулкан! Он так наподдал партийному чиновнику за эти слова, что тот тут же пожалел о сказанном. Чиновничий мир всегда обуян страхом. Стоит только дать чиновнику понять, что и на него найдется управа, как любая шишка сразу превращается в ничтожество... После инцидента с обкомом Лаврентьев добился того, чтобы строительство осуществлялось через средьмашевцев – мощную, независимую и богатую организацию, на которую местные чиновники не осмеливались накладывать свои лапы.

Основатель научного центра был человеком независимым. Его не раз приглашали быть членом бюро обкома КПСС. Но он и здесь был оригиналом и заявлял, что Новосибирск – это еще не вся Сибирь. «Если я буду состоять здесь, то что же скажут секретари обкомов других регионов Сибири и Дальнего Востока? Я хотел бы оставаться объективным, чтобы вы на меня не давили и я на вас не давил». Это была его четкая позиция, которая, конечно же, вызывала недовольство: «Как, вы нам не доверяете?» Но он оставался непреклонным, объясняя, что должен действовать в интересах всех регионов. И делал это. Помню, как на Сахалине, куда мы послали одного из лучших ученых-нефтяников страны, его собрались исключать из партии. И только за то, что он отказался предоставить часть квартир во вновь выстроенном доме для ученых в пользу обкома. Я был в Москве в этот момент и совершенно случайно встретился в ЦК на Старой площади с Лаврентьевым. Вижу: идет по коридору его высокая фигура, выбрасывая вперед длинные ноги. Я говорю: «Михаил Алексеевич, наших бьют!»

– Что такое?

– Да вот, – объясняю, – так и так.

– Идем!

Он врывается в первый же кабинет, просит позвонить по связи ВЧ, связывается с Сахалином и заявляет первому секретарю обкома: «Я узнал, что вы там хулиганите! Но это вам не пройдет! Я звоню из ЦК и сейчас же иду докладывать о ваших подвигах». На том конце провода заверили: «Не волнуйтесь, пожалуйста, сегодня же все исправим, все сделаем так, как надо!» Этим примером я хочу показать, что было такое время, когда ученым волей-неволей приходилось действовать несвойственными им методами. Но что делать? Чиновный мир только такой язык и понимает.

Энергия замыслов с не меньшей энергией перетекала в энергию дел – строительство стало идти успешно, царил дух подъема и энтузиазма. Был создан такой прекрасный научный климат, когда каждый был готов взяться за любую задачу – лишь бы страна в ней нуждалась! Процветала атмосфера дружбы, творческого взаимодействия между науками, создавались пути, способные закрепить достигнутое и развить далее. Михаил Алексеевич был человеком демократическим, доступным, но очень крутого и сильного характера. Он был нетерпим к людям чванливым и заносчивым. Его обожали и... боялись.

Перед отделением Лаврентьев ставил три основополагающие задачи: первая – развитие науки, вторая – немедленное продвижение достижений науки в народное хозяйство, в промышленность, третья – подготовка смены. Он учил нас не только провозглашать эти принципы, но и претворять их в жизнь организационными мероприятиями. И эти задачи начали зримо воплощаться – был соз­дан круг внедрения. Министерства размещали своих разработчиков в городке, чтобы они имели возможность напрямую подпитываться самыми свежими достижениями науки и благодаря сотрудничеству с ней быстрее применять их на практике.

Возьмите для примера известную на всю страну физико-математическую школу. Это была идея Лаврентьева – искать таланты. Он говорил: «Ломоносов пешком пришел из Архангельска в Мос­кву, чтобы показать свои способности. Мы же должны искать таких, как Ломоносов, находить их и готовить из них специалистов и ученых». Так появилось прекрасное учебное заведение, которое и сейчас готовит высококвалифицированные кадры.

А университет?! Несмотря на то, что он принадлежит министерству высшего образования, мы о нем заботились куда больше, чем министерство. Ректор университета неизменно избирался членом президиума Сибирского отделения, и благодаря этому была счастливая возможность напрямую решать проблемы, усилиями всего содружества ученых преодолевать возникающие трудности. Поэтому университет очень быстро набирал силы и, как мне представляется сейчас, является если не первым, то по крайней мере вторым в стране по своей значимости, по уровню подготовки кадров.

Просто удивительно, как быстро «сибирская глушь» преображалась, превращаясь в центр передовой науки. Сюда считали необходимым приезжать многие лидеры ведущих мировых держав. Они приезжали и восхищались. Новосибирск гремел!

И сама Сибирь в целом начала стремительно развиваться благодаря открытию крупных месторождений, их разработке и освоению, благодаря найденному богатству, таившемуся в ее недрах. Я порой думаю: что бы мы делали сейчас, если бы не было сибирской нефти, сибирского газа? Мы бы давно стояли на коленях перед Западом!

...Когда сняли Хрущёва, начали подбирать ключи и к Лаврентьеву как к его любимцу. Искали повод, чтобы быстрее от него избавиться. Стали очень пристально присматриваться к его здоровью и просто «выдавили» его. Лаврентьев согласился на отставку лишь после того как получил заверения, что его пост займет его последователь и соратник Гурий Иванович Марчук. Но, конечно же, сам Михаил Алексеевич был очень огорчен преждевременной отставкой – он мог бы еще лет пять как минимум энергично и блестяще руководить начатым им делом.

Лаврентьева не стало в 1980 году. Но школа его жива. И даже тот факт, что сейчас, в этих тяжелейших для ученых условиях, Сибирское отделение не только выживает, но и живет, и двигает науку, говорит о том, что жива лаврентьевская закваска. Недаром сам президент большой Академии заявил, что ученые страны должны учиться у сибиряков.

Открытое письмо президенту РФ Б.Н.Ельцину

Зазорно принимать из ваших рук награду

Борис Николаевич!

Находясь в больнице по случаю острых и частых приступов стенокардии (перенес в 1989 году очень тяжелый инфаркт), 18 февраля 1998 года ознакомился с текстом, опубликованным в рекламном новосибирском еженедельнике («Навигатор», №6 (109). В нем между рекламными объявлениями сообщалось:

«За особые заслуги перед Российской Федерацией в области науки распоряжением президента РФ от 26 января 1998 года академику Трофимуку Андрею Алексеевичу установлено дополнительное пожизненное ежемесячное материальное обеспечение в

10-кратном минимальном размере оплаты труда. Впервые такого внимания удостоена группа российских ученых. Ранее, в 1997 году, таким образом были отмечены выдающиеся ветераны культуры и искусства».

Ознакомившись с этой публикацией, мне хотелось бы узнать: кто персонально входил в группу российских ученых, удостоенных столь высокой чести президента РФ. Уж очень не хотелось бы быть рядом с академиком РАН Д.С.Лихачёвым, который в памятный день октября 1993 года призывал вас расстреливать всенародно избранных депутатов РФ. Расспросы сведущих людей не дали результатов.

26 февраля 1998 года я получил две правительственные телеграммы. В первой из них президент Российской академии наук академик Ю.С.Осипов поздравил меня с награждением орденом «За заслуги перед Отечеством» IV степени, «которым отмечен ваш многолетний добросовестный труд и большой вклад в укрепление дружбы и сотрудничества между народами».

Вторую поздравительную телеграмму мне прислал представитель президента Российской Федерации И.В.Шмидт, в которой уточнялось, что я награжден указом президента от 23 февраля 1998 года №188.

В Сибири я работаю более 40 лет. Меня пригласили войти в состав членов Сибирского отделения АН СССР его организаторы: академики М.А.Лаврентьев и С.А.Христианович и поручили мне организовать новый институт, названный мною Институтом геологии и геофизики, который за свою плодотворную деятельность был удостоен звания «Имени 50-летия СССР».

В книге, которая вышла из печати в феврале этого года, мной освещен мой и моих коллективов сорокалетний период борения за развитие нефтегазодобывающей промышленности Сибири.

Так вот в этой книге показано, что за последнее десятилетие моей деятельности в Сибири с 1988 по 1997 гг., когда вы возглавляли и возглавляете сейчас высшее руководство Россией, у вас не было оснований награждать меня правительственной наградой, так как все эти годы я был решительным противником ваших действий по развалу СССР и осуществлению вами столь губительных для России реформ. Конечно, вы можете заявить, что мое награждение охватывает мои заслуги за все 65 лет моей трудовой и научной деятельности, а не только последнее десятилетие.

Да, я горжусь тем, что в условиях социалистического строя (пусть даже не совсем совершенного) мне выпало счастье в первые годы после окончания в 1933 году Казанского государственного университета им. В.И. Ульянова (Ленина) некоторое время работать в Казани, быть на экспедиционных исследованиях, на полях Татарской АССР по выявлению нефтегазоносности ее недр. Затем короткое время работал на Урале, в Свердловской области, где тогда, в 1934 году, размещался трест «Востокнефть», занимая должность геолога, а когда трест был перемещен в столицу Башкирской АССР, вместе с ним переехал и я, где в течение 16 лет осуществлял поиски, разведку и разработку нефтяных месторождений Башкирии. Я счастлив также оттого, что на земле Башкирии нашему коллективу геологов и геофизиков в 1943 году удалось найти и быстро освоить новое месторождение (Кинзебулатовское), расположенное вблизи Ишимбаевских нефтепромыслов – основных поставщиков нефти и продуктов ее переработки, очень нужных фронтам сражающейся Красной Армии. Мы старались широко внедрить методы обработки нефтеносных залежей соляной кислотой, добиваясь существенного увеличения притоков нефти из скважин. Словом, мы всячески старались оказать помощь фронту. За эту деятельность мне в январе 1944 года было присвоено высокое звание Героя Социалистического Труда.

Мне дважды с группой соратников было присуждено звание лауреата Сталинской премии первой степени с золотой медалью. Первый раз в 1946 году ─ за открытие девонского нефтегазоносного этажа в Урало-Поволжье и второй раз в 1950 году ─ за обоснование и применение законтурного заводнения, значительно повысившего добычу Туймазинского месторождения.

В 1950 году приказом министра нефтяной промышленности СССР Н.К.Байбакова я был назначен главным геологом Главнефтегазразведки, осуществлявшей поиск нефти на всей территории СССР. При моем участии были открыты крупные нефтяные и газовые месторождения в Татарии, саратовском Поволжье, Украине и других областях СССР. В последующем, тоже по приказу того же министра, я был назначен главным геологом Всесоюзного нефтяного института, который обеспечивал обоснование и проектирование разработки наиболее крупных нефтяных месторождений СССР. В этом институте сначала заместителем, а затем и директором я работал вплоть до перехода в 1957 году на работу в Сибирское отделение АН СССР.

Прошу извинения, что я так подробно изложил, за что и чем меня награждало Советское правительство за работу как в системе Министерства нефтяной промышленности, так и в системе АН СССР. Я хотел показать, что эти высокие награды я получал не за угодничество перед начальством, а за конкретные дела, содействующие развитию производства и науки.

С 1944 по 1981 гг. я стал кавалером шести орденов Ленина, ордена Октябрьской Революции, двух орденов Трудового Красного Знамени. Согласитесь, что я достойно (по-моему, сверхдостойно) отмечен партией и правительством за свои скромные труды.

Совсем другое положение сложилось с начала перестройки и начала вашего столь губительного руководства Россией.

Как геолог высокой квалификации и занимавший крупные посты, я отчетливо видел, как открывались широкие перспективы

неф­тегазоносности наших обширных территорий и не менее больших акваторий внутренних и внешних морей Северного Ледовитого и Тихого океанов.

Приведу только два примера растранжиривания нефти и газа России из десятков подобных других.

Первый пример. На территории острова Сахалин добывалось ежегодно до трех миллионов тонн нефти, которых едва хватало самому Сахалину и Хабаровскому краю. Там уже в 80-х годах были разведаны крупные месторождения нефти и газа на восточном Сахалинском шельфе. Одно нефтяное, с запасами в 100 миллионов тонн, а другое газовое, с запасами в 400 миллиардов кубометров. На поиск и разведку этих запасов Россия израсходовала 160 миллионов долларов США. И вот эти месторождения передаются для извлечения названных запасов ряду иностранных компаний с участием и Японии на следующих, определенных договором условиях. Инвесторы, затрачивая по своим расчетам с учетом достойного уровня рентабельности 10 миллиардов долларов, что составляет 23 процента от стоимости запасов, по договору будут получать 90 процентов добытой нефти и природного газа. Этот кабальный для России договор о разделе продукции одобрил в качестве образцово-показательного назначенный вами премьер-министр, лучший знаток нефте- и газодобывающей промышленности СССР Виктор Степанович Черномырдин совместно с вице-президентом США. Но и при этих кабальных условиях раздела продукции по Сахалинскому шельфу инвесторы не торопятся добывать нефть и газ потому, что ожидается понижение цены углеводородного сырья, и они, инвесторы, будут ждать более благоприятной обстановки для начала добычи. Итог: на Сахалинском шельфе открыты столь большие запасы нефти, которые позволили бы в течение одного пятилетия полностью обеспечить весь советский Дальний Восток углеводородным, самым дешевым и эффективным энергоносителем. Все затраты на кардинальное решение энергообеспечения всего Дальнего Востока окупились бы в течение того же пятилетия освоения. При этом Дальний Восток мог бы экспортировать избытки нефтепродуктов в страны Тихого океана. Найденное богатство блокировано «друзьями»-инвесторами, России же остались только убытки по созданию омертвленного капитала.

Второй пример. Касается Газпрома и других организаций, созданных все тем же В.С.Черномырдиным. Вы сами установили, что для полного развития нефтегазодобывающего комплекса Западной Сибири вместе с созданием промышленной и социальной инфраструктуры вполне достаточно выделить нефтегазодобывающим организациям всего 20 процентов от добываемой продукции; с этим вашим предложением согласились и нефтегазодобытчики, а передали им сначала 40 процентов, а затем пообещали вскоре отдать и остальные 60 процентов. Итог: нефтяники вдвое снизили добычу нефти в Западной Сибири. Их энергия была направлена не на рост или стабилизацию добычи, а на то, чтобы быстрее отправить за границу накопленные от дешевой продажи нефти и газа дол­лары. А Газпром стал таким монополистом, что его власть сильнее вашей.

Вы с энергией, достойной лучшего применения, добиваетесь свободной продажи сельскохозяйственных угодий ─ земли России, где еще не захоронены миллионы трупов павших воинов ─ защитников земли русской, вы создали условия, способствующие ускоренному умиранию не только участников Великой Отечественной войны, но и всего народа России.

Вы, президент РФ, более жестоки к своему народу, чем тот старик-генерал, который отвечал им казнимым: «Вы землю просили? Я землю вам дал, а волю на небе найдете!» Распродав землю, вы не оставите ее и для могил своих соотечественников!

Передав сельскохозяйственные земли не тем, кто их обрабатывает, обеспечивая продовольственную независимость России, а тем, кто готов превратить свободных граждан России в их рабов, вы завершаете превращение великой державы в страну, где господствуют эксплуатация и рабский труд рабочих, крестьян, учителей, работников науки, создателей культуры и искусства.

Я считаю зазорным для себя принимать из ваших рук награду за то, что не смог убедить вас и вашего соратника В.С.Черномырдина в проведении не разорительных реформ Международного валютного фонда, а действительных преобразований, поднимающих благосостояние народов России, обеспечивающих им заслуженное величие и процветание!

Академик Б.С.Соколов

Из воспоминаний об Андрее Алексеевиче Трофимуке

В 1975 году правительственной телеграммой меня вызвали в Москву для обсуждения вопроса о преемнике Лаврентьева. Меня сразу предупредили, что им не может быть Трофимук. У последнего были страшно испорчены отношения с президиумом АН СССР. Произошло это следующим образом. Узнав, что согласие на строительство целлюлозо-бумажного комбината на Байкале (80% запасов пресной воды России и 20 % мировых) со стороны Академии подписал президент АН СССР М.В.Келдыш (последний опирался на рекомендации академика Н.М.Жаворонкова, который всегда поддерживал пожелания Политбюро), Трофимук (он по природе своей был человек вспыльчивый) на узком заседании президиума разговаривал с Мстиславом Всеволодовичем, конечно, в неподобающем тоне. Обращаясь к нему и возмущаясь тем, что в вопросе о Байкале Академия наук не заняла принципиальной позиции, Трофимук ударил кулаком по столу. Все опешили. В этой ситуации вице-президент АН СССР академик М.Д.Миллионщиков потребовал от Трофимука извинений перед Мстиславом Всеволодовичем. Трофимук хватил кулаком по столу еще раз и сказал, что он извинится перед кем угодно, только спасите Байкал.

После этого инцидента Трофимук, конечно, уже не мог быть избран председателем Сибирского отделения АН СССР. Тем не менее в моем долгом разговоре с А.П.Александровым (будущим президентом Академии наук), В.А.Котельниковым, П.Н.Федосеевым (ведавшим академическими кадрами высшей категории) и заместителем заведующего Отделом науки ЦК КПСС И.С.Щербаковым, когда мы «прошлись» по фигурам всех крупных ученых нашей страны (не только сибиряков), которые могли бы возглавить Сибирское отделение, я, по-моему, сделал очень правильный ход. Предложил вновь, но с другой стороны, вернуться к рассмотрению фигуры Трофимука. Сибирское отделение (к 1975 году оно приобрело мировую известность, и с целью повторения советского эксперимента в области организации науки к нам приезжали многочисленные зарубежные делегации) – это не только Новосибирский научный центр, но и пространство от Урала почти до Тихого океана. Всю науку на этой территории курирует Трофимук. И кто бы ни встал во главе Сибирского отделения, все равно его первым заместителем должен остаться Трофимук. Ведь лишь он владеет всей информацией по сибирским научным центрам и пользуется авторитетом на периферии. Поэтому надо предоставить право назвать кандидатуру на пост председателя Сибирского отделения его обязательному первому заместителю Трофимуку. Я высказал предположение, что он назовет имя Г.И.Марчука. Так оно и случилось.