http://93.174.130.82/digest/showdnews.aspx?id=e90f15ac-89f7-4b6a-b8aa-f20f8faa9532&print=1© 2024 Российская академия наук
— Какое впечатление у вас оставила встреча с президентом России?
— Хорошо, что в последнее время больше внимание стали уделять науке, что президент заинтересован в повышении ее эффективности. Хорошо, что становится больше грантов и программ поддержки, надеюсь, это не в ущерб таким отработанным механизмам, как РФФИ.
— В ноябре вы говорили «Газете.Ru», что если «для устройства на работу постдока, приглашения зарубежного исследователя, покупки оборудования придется заполнять много бумаг, то весь смысл этих грантов потеряется». Много ли бумаг приходится заполнять? Насколько сложным является процесс оформления документов?
— Административный процесс оказался сложнее, чем я ожидал. Основная сложность состоит в том, что у нас в стране многие процедуры не очень отработаны. То есть за границей, скажем, последние 20 лет лаборатории работают нормально, как работали до этого. А у нас был промежуток, когда все выпало из нормальной жизни, и возвращаться в нее тяжелее.
Основное препятствие в том, что многие вещи, как, например, приглашение специалистов, еще не отработаны.
Регламентировать новую процедуру в любой стране сложно. Надеюсь, после того как все будет отработано, таких сложностей не будет. В общем-то, и на Западе в одной стране больше бумажек, в другой меньше. Хотелось бы, чтобы у нас было бумажек поменьше и чтобы у нас административные процедуры были проще, чем в других странах.
Но пока ощущение от программы скорее положительное.
Сложности есть, но связаны они с тем, что не совсем понятно, как некоторые вещи делать, поскольку их долгое время не делали.
— С какими трудностями столкнулись лично вы при организации своей лаборатории?
— Я бы выделил действительно одну действительно серьезную проблему, которая поднималась и на встрече с Медведевым, — это закон о госзакупках. Меня, как математика, эта проблема касается в меньшей степени, она больше затрагивает, например, биологов или химиков, которым нужно приобретать сложное оборудование и скоропортящиеся реактивы. Но и нам сложно купить компьютер или провести конференцию.
К примеру, формально, чтобы одного приехавшего ученого поселить в отель, нужно за два месяца до его приезда объявлять конкурс, и это какой-то идиотизм.
Тут вроде есть положительные подвижки, потому что недавно вышли поправки к этому закону. Но эти поправки не освобождают держателей большинства грантов от закона о госзакупках, в том числе нас или обладателей грантов РФФИ. Если бы «мегагранты» были освобождены от этого закона, то стало бы гораздо проще, это высвободило бы у ученых больше времени на научную работу. Потому что все равно ряд этих проблем приходится преодолевать ученым, а не администраторам, так как нужно знать научную специфику, чтобы понять, как эти проблемы преодолеть.
Я понимаю, что правительство боится коррупционной составляющей, но в науке она будет меньше, и особенно среди таких заметных проектов, как «мегагранты» для известных ученых.
Хотя бы просто потому, что у этих ученых есть научная репутация. Да и просто по опыту других стран известно, что такие коррупционные составляющие в науке существенно меньше, чем в других сферах жизни.
— Какие позитивные моменты вы могли бы отметить?
— Из позитивных моментов можно отметить, что тут довольно большое количество хорошей молодежи. Когда мы организовывали лабораторию, у нас было несколько возможных сценариев ее существования. Можно было создать очень маленькую группу по конкретно нашей приоритетной теме. Мы решили создать группу побольше, и по смежным темам тоже, чтобы более широко поддержать молодых и создать какую-то активность по более широкому направлению.
Решающим фактором было то, что когда мы объявили конкурс на вакантные позиции, то увидели, что есть хорошее количество студентов, аспирантов и постдоков — молодых кандидатов наук, которые хотели, чтобы было больше научной активности, и которым надо было создать для этого возможности.
Это положительный момент. Сейчас у нас 40 человек: это 12 студентов, 15 аспирантов, 8 постдоков и 5 научных сотрудников, которые активно работают. Идут семинары, конференции, много обсуждений. Коллектив молодой, средний возраст — 27 лет. Мне кажется, что это положительный момент, что есть очень много молодых талантливых ребят, которым просто нужно создать условия, чтобы реализоваться в науке.
— Можно ли уже сейчас, спустя всего несколько месяцев после завершения конкурса и начала работы по гранту, говорить о каких-то научных достижениях, которых добились вы и ваши коллеги? Или пока слишком рано?
— Про математику сложно говорить, поскольку вхождение в область отнимает много времени, и часто люди годами работают над своей задачей. Причем после того, как вы поняли, что происходит, нужно оформить идеи в математическое доказательство. Так что до публикации результатов часто проходят годы.
Поэтому понятно, что основной эффект от нашей работы будет через несколько лет, а не прямо сейчас. Но уже сейчас есть некоторые хорошие результаты, так что я настроен очень позитивно и оптимистично.
— Что говорят ваши коллеги, работающие в других областях науки, также выигравшие «мегагрант»? Какие у них проблемы?
— Основная трудность такая же — неприспособленность законов к научной работе, особенно федерального закона о госзакупках. По идее, эта трудность должна быть просто преодолима, закон можно поменять, выведя научные гранты из-под него. Надеюсь, это будет скоро сделано — президент обещал помочь.
Есть и другие проблемы, например, с импортом реактивов из-за границы. Я надеюсь, что наша программа привлечет к ним внимание и ускорит решение этих проблем.
Пообщавшись с коллегами, я бы хотел добавить, что сейчас, спустя всего пять месяцев после начала программы, в целом все идет хорошо и эти гранты дадут отдачу. Тут было бы важно, чтобы эта программа не осталось единственной и такие программы бы продолжались. За два года можно создать лабораторию и довольно быстро получить какие-то результаты, но, чтобы структура осталась жизнеспособной, нужно, чтобы эти лаборатории продолжали получать средства в течение какого-то времени. Подобные гранты популярны во многих других странах, но там подход системный: гранты даются на пять лет с возможностью продления еще на пять при условии успешной работы лаборатории.
Хорошие результаты у наших проектов будут, несмотря на какие-то ограничения и краткосрочность. Но, конечно, хотелось бы, чтобы не было законодательных препятствий и чтобы проекты были долгосрочные — тогда и отдача будет заметно больше.
Хотелось бы, и чтобы программу расширяли, потому что 40 грантов — это мало в масштабах нашей страны.
— И последний вопрос: насколько больше времени вы проводите сейчас в России?
— Фактически с декабря я в России за исключением коротких выездов на конференции