Версия для печати
Вернуться к списку

Корпорация "Российская наука"

Приверженность этой доктрине президент Владимир Путин подтвердил три месяца назад; в марте на совместном заседании Госсовета, Совета безопасности и Совета по науке и высоким технологиям под руководством главы государства был принят документ, определивший 53 "центра кристаллизации" критических для страны технологий. Но для массового притока инвестиций в науку необходимо еще создать инфраструктуру рынка sci-tech.

Что представляет собой современная российская наука? На каких направлениях удалось сохранить научный потенциал, а где он безвозвратно потерян? Почему не складывается в России структура инвестирования в hi-tech? Что ждет от науки бизнес, а от бизнеса ученые? Чтобы найти точки пересечения интересов, «Коммерсантъ-iOne» собрал за одним столом представителей науки и бизнеca. За лигу высоколобых выступили: председатель совета Российского фонда Фундаментальных исследований академик Михаил Алфимов, генеральный директор Фонда содействия развитию малых форм предприятий в научно-технической сфере Иван Бортник, сотрудник физфака МГУ и основатель компании «Перепективные магнитные технологии и консультации» Александр Тишин. От лица бизнеса говорили руководитель отдела по связям с научно-исследовательскими организациями Microsoft Research Игорь Агамирзян, директор компании «МФК-Управление инвестициями» Сергей Вакула, директор компании «НИКойл-Управление корпоративного финансирования» Эмиль Малджанов, гендиректор биотехнологической компании «Биокад» Дмитрий Морозов и специалист департамента ивестиционного консалтинга компании bercade Consulting Надежда Орлова.

Высказанное президентом мнение о единственно возможном — несырьевом — сценарии устойчивого развития страны все, кому оно было адресовано, восприняли «на ура». Макроэкономические мотивы государства здесь очевидны: конкурировать на рынке массового контрактного производства с тем же Китаем, недавно вступившим в ВТО, неразумно. А на создание новых аналогов «Смирновской» — национальных брэндов, которые будут хорошо продаваться за рубежом,— уйдут десятилетия. Третий вариант развития — эксплуатировать уже сделанные наработки в научной сфере — казалось бы, наиболее прагматичен. Однако и здесь государству и бизнесу предстоит решить ряд непростых задач. И первая из них — инвентаризация российского научного потенциала.

Один из немногих источников статистики научной от расли — Российский фонд фундаментальных исследований. Он ежегодно «распыляет» по системе грантов 6% средств федерального бюджета, выделяемых на науку. Именно распыляет — ведь суммы, доходящие до конечного потребителя услуг РФФИ, не так уж и велики. Например, коллектив из шести человек, занимающийся исследованиями в области биотехнологий, может рассчитывать на годовую финансовую поддержку от государства в размере $3 тыс. Но, считает Михаил Алфимов, даже такие скромные точечные инвестиции позволяют влиять на перегруппировку научных сил.

Ежегодно база данных РФФИ увеличивается на 30 тыс. научных отчетов, объясняющих, на что потрачены деньги. За десять лет существования фонда собралась неплохая база. Статистика РФФИ подтверждает: говорить о том, что российская наука сохранилась по всем направлениям, которыми занималась в СССР, неуместно. Но качественные научные коллективы остались, причем не только в Москве, Новосибирске или Санкт-Петербурге. Михаил Алфимов: По статистике, половину денег фонда получает Москва и Московский регион, другую половину — остальные регионы. Между научными направлениями бюджет фонда распределяется таким образом: 27% — ядерная физика и физика твердого тела, 17% — химия, биология, 19% — медицина, 17% — науки о земле, около 15% — математика, информатика и механика. При этом структура финансирования меняется очень медленно. Самый большой «скачок» за последние несколько лет совершили биотехнологии — их удельный вес в объеме финансирования вырос на 3%. Можно посмотреть на российскую науку и в таком разрезе: из университетских кругов фонд получает около 30% всех заявок на гранты, 50% — от коллективов, занимающихся фундаментальными исследованиями, а 20% заявок носят явно выраженный прикладной характер.

Последние — особенная гордость руководителя фонда: В последние годы мы ввели такую практику. Ученый, три года получавший грант на исследования, обязан написать отчет о том, кому и в какой отрасли может быть полезна его работа. При этом фонд не собирается отказываться от принятой системы bottom-up (финансируются любые идеи, заслужившие одобрение экспертного совета, даже если ученый не знает, какие результаты он получит). Вот только интереса к этой базе у промышленности и инвестиционного бизнеса нет,— с горечью констатирует Михаил Алфимов.— К нам приходят люди из Samsung, а вот российские предприниматели у нас ни разу не появились, хотя база существует в электронном виде и часть ее открыта даже в интернете. А поискать есть что. К примеру, изучением моллюсков занимаются сейчас не только биологи, но и математики, физики. У нас в базе 150 тыс. персоналий. Не все, конечно, но многие производят новые знания, и за право заняться их коммерциализацией компании могли бы и побороться.

У бюджетного Фонда содействия развитию малых форм предприятий в научно-технической сфере (распределяет 4% научного бюджета) столь подробной, как у РФФИ, статистики нет. Да и цели у этого фонда ближе к жизни — помочь ученому организовать свой бизнес. По словам бессменного руководителя фонда Ивана Бортника, четверть проектов находится в области медицины и фармакологии — ведь люди всегда будут заботиться о своем здоровье. По его мнению, российская наука по-прежнему сильна в ядерной физике, математике, геологии, материаловедении и астрономии. Причем некоторые из научных школ неплохо вписались в мировую систему разделения научного труда.

Как считает Игорь Агамирзян, российская наука в продолжение традиций советской науки наиболее успешна в неинструментальноемких областях — математике, физике, биологии: Математик по образованию, я долго работал в институте теоретической астрономии и хорошо знаю ситуацию изнутри: чем меньше ресурсов нужно ученому, тем он успешнее и известнее. А вот в областях, которые требуют промышленной поддержки, нам ничего не удавалось со времен императорских академий. Так, ничего не получилось в России с суперкомпьютерами — для их создания нужны огромные вычислительные мощности. Поэтому я вынужден признать, что, например, такого направления как computer science в России просто нет.