http://93.174.130.82/digest/showdnews.aspx?id=e1b26412-b824-4fdf-85a0-3c46a6164f4f&print=1© 2024 Российская академия наук
И. ИЗМАЙЛОВ: Добрый вечер, здесь Измайлов, и у нас в студии академик Российской академии наук Сергей Глазьев. Сергей Юрьевич, приветствуем Вас, спасибо, что нашли время.
С. ГЛАЗЬЕВ: Добрый вечер.
И. ИЗМАЙЛОВ: Краем уха слышал, что Вам пришлось чуть ли не на метро к нам добираться.
С. ГЛАЗЬЕВ: Нормально, единственный надёжный способ.
И. ИЗМАЙЛОВ: Часто приходится?
С. ГЛАЗЬЕВ: Постоянно.
И. ИЗМАЙЛОВ: Люди узнают?
С. ГЛАЗЬЕВ: Сейчас не особенно, сейчас люди озабочены минимизацией контактов, чтобы не дай бог не подхватить вирус.
И. ИЗМАЙЛОВ: Давайте к нашим финансово-экономическим темам. Надо ли вводить в экономике чрезвычайные меры, о чём банкиры сегодня попросили ЦБ, экстренные – так они их назвали? Или что-то схоже с формулировкой Олланда о чрезвычайном положении в экономике?
С. ГЛАЗЬЕВ: В экономике нужно вводить разумные меры. То, что сегодня происходит, особенно в финансовой сфере, вызывает недоумение у специалистов, и подчас гомерический смех у наших недоброжелателей. Когда рубль самая обеспеченная валюта в мире (напомню, объём валютных резервов почти вдвое превышает объём рублёво-денежной базы), рубль самая недооценённая валюта из всех стран двадцатки. Паритет покупательской способности уже почти в три раза выше, чем обменный курс. При положительном сальдо торгового баланса допускать такие колебания курса рубля – не укладывается в голове, зачем это делается.
Есть мнение участников рынка о том, что курс рубля стал объектом манипуляции недобросовестных игроков, но они не могут быть сами по себе. Это происходит, потому что ЦБ не выполняет свою конституционную обязанность обеспечения стабильности курса валюты и вследствие этого у нас сегодня прекращены многие инвестиционные проекты, люди потеряли в бизнесы ориентиры, никто не знает, какой курс будет завтра. В этих условиях невозможно ни планировать ведение бизнеса, ни инвестировать, ни торговать в рублях.
Я уже седьмой год занимаюсь евразийской интеграцией. Такого ущерба как от непрогнозируемых колебаний курса рубля наш евразийский интеграционный процесс ни разу не получал. Мы успешно развивались, мы строили планы о том, что рубль станет резервной валютой, мы убеждали наших партнёров торговать в рублях. И вот такой удар. Теперь наши партнёры и слышать не хотят о торговле в национальных валютах. Они считают, что обесценивание валюты — это недобросовестная конкуренция, хотя мы понимаем, что это не спланировано, это следствие самоустранения Центрального банка от выполнения своей ключевой обязанности. Но если это происходит, значит, это кому-то выгодно. На валютных спекуляциях достигаются сумасшедшие нормы прибыли, порядка 80-100%, кто-то зарабатывает на этом десятки миллиардов. Участники рынка даже знают, кто.
И. ИЗМАЙЛОВ: Это только отечественные.
С. ГЛАЗЬЕВ: Нет, не только. Вы знаете историю с Deutsche Bank, который подвергся санкциям со стороны США. Даже министр Министерства юстиции США объявил расследование по признакам манипуляции курсом рубля. Весь мир с удивлением смотрит на удивительный эксперимент, на реанимацию архаичной политики образца XIX века. Но там-то хоть золото было, которое стихийно формировалось на рынке, но сейчас же всё управляемо. И то, что происходит – это расшатывание фундамента.
Наш президент говорил на встрече с «Опорой России», что нельзя расшатывать фундамент нашей экономики. Курс рубля – несущая конструкция всего экономического здания, и каждое колебание курса сравнимо с землетрясением, если мы говорим об аналогии с домом. Мы строим наш общий экономический дом, и у нас в фундаменте всё время взрываются мины. Мы понимаем, что те, кто их взрывают, получают на этом сверхприбыли. А служба безопасности, которая должна следить за тем, чтобы в нашем фундаменте не было трещин, не обращает внимания на гигантские провалы, в которые целые отрасли российской экономики провалились, перестали развиваться, в них перестали инвестировать.
Именно потому, что раскачка курса рубля на 5% в неделю, невиданное дело даже для стран с нефтедобывающей экономикой, где зависимость от экспорта нефти даже больше, чем у нас, но нигде курс национальных валют не проваливался больше, чем на 12-15%. Поэтому каждое колебание курса рубля – это подрыв нашего фундамента, превращение его постепенно в песок, на котором ничего нельзя построить.
И. ИЗМАЙЛОВ: С одной стороны, понятно желание крупных игроков рынка, банков, если мы предполагаем заработать на этом, обладая соответствующей информацией, но есть ли кто-то покрупнее, наши геополитические противники, которые могут использовать данную ситуацию, тем более, мы откровенно видим действия. Сегодняшнее заявление пресс-секретаря о действиях США по отношению к президенту – просто очернение идёт.
С. ГЛАЗЬЕВ: Разумеется, это всё в интересах наших недоброжелателей, которые и санкции нам вменили в расчёте на такую политику. Санкции совпали с декларированием о переходе к таргетированию инфляции, что является полной мифологией. Тот способ таргетирования, при котором курс рубля отправляется в свободное плавание, привёл к прямо противоположным результатам: инфляция не снизилась, а повысилась в два раза. Американские санкции были рассчитаны на такую политику, что ЦБ уйдёт с рынка, это позволит спекулянтам захватить контроль над рынком. Если бы ЦБ оставался на рынке как стабилизатор, никакой спекулянт, даже с большими деньгами из-за рубежа не смог бы ничего сделать при таком объёме валютных резервов по отношению к рублёво-денежной базе.
Первое, что нужно было сделать, чтобы экономические санкции против России были эффективными – это убедить денежные власти в том, что им нужно убраться с валютного рынка. После этого валютный рынок оказался в руках у спекулянтов. Устойчиво в последние десятилетия на финансовом рынке в целом у нас доминируют не резиденты-иностранцы, примерно ¾ операций совершаются в пользу не резидентов, а на валютном сегменте, который сегодня доминирует, в разные периоды доля нерезидентов достигала 90%.
Обращу внимание, что американские санкции не распространяются на спекулятивный капитал, они касаются только долгосрочных кредитов, которые запрещено давать нашей стране. А что касается спекулянтов — берите кредит на 30 дней, спекулируйте сколько хотите. С учётом того, что на Московской бирже теперь правят бал спекулянты, которые стимулируют спекулятивные колебания, используя кредитные рычаги, инсайдерскую информацию. Московская биржа превратилась в главный центр прибыли в стране, через который в прошлом году прошло операций в два раза больше, чем объём ВВП в стране, раз в пять больше, чем объём экспорта или импорта. Это при том, что экономическая активность в стране падает, а объём операций на бирже почти в два раза вырос. Туда перекачивают деньги банки, вытаскивая их из реального сектора, в котором рентабельность 5-7%.
И. ИЗМАЙЛОВ: Невыгодно вкладывать.
С. ГЛАЗЬЕВ: Невыгодно. Тем более при таких колебаниях курса непонятно, как можно планировать работу. Зато колебания курса на бирже – это источник сверхприбыли. Что для реального сектора экономики – смерть, прекращение инвестиций, для спекулянта – это манна небесная. Норма прибыли там достигает 60-80%, её не показывают, через подставные, мнимые сделки выводят за границу, в офшоры, при этом игроки демонстрируют убытки, хотя на самом деле получают 60-80% прибыли.
Поскольку Центральный банк не стабилизирует ситуацию, она в руках у небольшой группы игроков, которые имеют безграничный доступ к кредитам, у которых достаточно денег, чтобы манипулировать рынком. Экономические санкции и были рассчитаны на проведение политики такого рода, которая в условиях отключения российской финансовой системы от долгосрочных источников кредита породит ажиотажный спрос сначала на валюту в связи с необходимостью уплаты внешних долгов наших корпораций, а затем окончательно выбьет регулирование из рук государства в пользу манипуляторов, действующих в частных интересах. Нигде в мире такого нет, потому что происходящее давно бы уже стало предметом расследований, очень жёстких решений.
Мы неоднократно обсуждали на форумах с ведущими представителями финансовых регуляторов в прошлом Японии, Европы, Америки, которые дают множество рецептов и говорят, что можно было бы стабилизировать курс рубля моментально, не допуская спекуляций и уже давно наладить инвестиционный процесс. После декабря 2014 года, когда произошёл провал в разы, специалисты говорят о сознательно допускаемых сбоях в работе биржи, которые спровоцировали этот обвал, что мешало застабилизировать курс на этом уровне? Мы сегодня вернулись туда же. Не было бы гигантских раскачек, бизнес бы успокоился, реальный сектор обрёл новые ориентиры конкурентоспособности, после девальвации он стал более конкурентоспособным. Мы получили бы стабильность, и сегодня был экономический рост. Не только наши расчёты, но и рекомендации деловых кругов, «Деловой России», «Опоры России» говорят о том, что мы можем сегодня расти с темпом не менее 10% в год.
И. ИЗМАЙЛОВ: Сергей Юрьевич, перед стремительным ростом и как нам сейчас перезапуститься, ещё пару слов о ЦБ. Сегодня президент сказал: «Хочу подчеркнуть, что ЦБ по закону – самостоятельное учреждение со своей собственной компетенцией». Слушатели спрашивают: «Регулятор, ЦБ всё знает, а почему тогда ничего не делает, кому это выгодно?» Разговоры о том, что ЦБ независим, это неоднократно говорил и пресс-секретарь президента, ссылаясь на Конституцию, отсылают нас к тому, что мы никак не можем повлиять на происходящее?
С. ГЛАЗЬЕВ: Во-первых, можем, конечно, есть закон «О Центральном банке», который определяет способ назначения его руководящего состава, это демократическая открытая процедура, президент выносит кандидатуры членов Совета директоров, Государственная дума их утверждает. Ежегодно на всех уровнях рассматриваются основные направления единой государственной денежно-кредитной политики, которая проходит согласование с правительством. Центральный банк – один из органов государственного регулирования. Он обладает достаточно широкой автономией, но вместе с тем должен действовать в соответствии со своими обязательствами, которые установлены законом.
Я сам участвовал – есть грех – в написании закона «О Центральном банке», в своё время. Далеко не все наши предложения были учтены, поскольку Центральный банк отвечает не только за курс валюты, но и за уровень процентных ставок в экономике, за банковский надзор, теперь уже и за регулирование финансового рынка – все эти функции описаны в законе. Есть фундаментальная функция – стабильность национальной валюты, что зафиксировано даже в Конституции. Это не случайно, никто никогда не ставил эту функцию под сомнение, она главная в работе Центрального банка. И главное необходимое условие для развития экономики – стабильность. Для стабильности макроэкономической ситуации – стабильность курса. Тем более, для такой открытой экономики, как наша. Поэтому дело не в том, что он зависимый или нет, слабозависимый или абсолютно самостоятельный, дело в отсутствии механизма ответственности за исполнение своей функции. Он может сам интерпретировать – в этом проблема.
Вторая проблема связана с работой его как финансового регулятора. Ещё пять лет назад Московская биржа была в полном управлении Центрального банка и предположить, что тогда спекулянты могли так манипулировать курсом рубля, было невозможно, потому что биржу регулировал ЦБ, и существует сто и один способ остановить спекулятивный ажиотаж на бирже. Замечу, что ни в декабре 2014 года, ни затем, из этих ста и одного способов, так ни разу не воспользовались. Сохраняются большие кредитные рычаги, сам Центральный банк допускает рефинансирование спекулятивных операций, сам создаёт новые каналы рефинансирования спекулятивных операций типа валютного репо и не использует ни один из широко известных в общемировой практике способов стабилизации финансового рынка, когда там возникает ажиотаж. А колебания на 5-7% – это уже ажиотаж.
Финансовый регулятор в любой стране вмешался бы в это дело, и как минимум, остановил бы торги. Такое ощущение, что специально отдали на откуп спекулянтам, которые сами определяют, где дно, договариваются между собой, достигают дна, фиксируют выручку, продают валюту, отпускают, курс рубля идёт вверх, потом они опять ловят момент и снова начинают давить вниз.
От этой раскачки ничего хорошего нет, потому что каждое колебание курса рубля вниз – это удар по ценам, всплеск инфляции. А когда рубль поднимается вверх, такого отскока в ценах нет. Скачки курса вниз – это каждый раз инфляционная волна, а подъём курса вверх – удар по конкурентоспособности предприятий, которые не могут адаптировать ни к какому уровню курса, потому что он постоянно колеблется.
И. ИЗМАЙЛОВ: Идут разговоры о том, что нам выгоден сейчас слабый рубль, мы можем запустить собственное производство, хотя у нас импортные запчасти, импортное машиностроение и не очень понятно, в чём выгода, при этом кредитов нет. Вы упомянули, что нам закрыли санкциями возможность кредитоваться там, здесь мы взятые доллары отдаём обратно всё это время, а новые нам не выдаёт ЦБ. Здесь у себя мы не имеем права кредитоваться.
С. ГЛАЗЬЕВ: Я хочу вернуться к мысли нашего президента относительно фундаментальных условий обеспечения макроэкономической стабильности. Что это такое? Если мы сравним экономику со зданием, то главное, что здесь должен делать инженер, а денежные власти – это инженеры на финансовом рынке, это обеспечивать необходимую прочность всех несущих конструкций. Стабильность курса рубля – ключевая несущая конструкция всего макроэкономического здания и фундамента, я об этом уже говорил.
Очень важен момент пропорций, каким должен быть курс рубля? На этот счёт существуют определённые экономические закономерности: плохо, когда валюта переоценена, это подрывает конкурентоспособность товаропроизводителей, но плохо, когда она сильно недооценена, потому что это препятствует эффективному участию в международном разделении труда. Вы правильно говорите, что импортные технологии становятся очень дорогостоящими, а для стран, отстающих в техническом отношении, зависимость от импорта, технологий и оборудования, а у нас 60%, к сожалению, всей машиностроительной базы – это импорт сегодня. Поэтому когда курс рубля снижается слишком, невозможно заниматься заимствованием технологий, покупкой оборудования, и самое страшное, когда он колеблется, причём он колеблется из одной красной зоны в другую, что равносильно землетрясению, когда у вас главная несущая конструкция начинает расшатывать всё здание. При том запасе прочности, который у нас есть, обеспечить стабилизацию курса – дело очень простое, это гораздо проще, чем составить стратегический план или вместе с бизнесом обсудить и разработать индикативные планы. Главное, есть для этого все возможности. Но то, что сегодня происходит, особенно с нашей внешней зависимостью от колебаний краткосрочного спекулятивного капитала и с нашей офшоризацией, это напоминает, что фундамент нашего здания расшатывается каждый день, главная несущая конструкция раскачивается с запредельной амплитудой, выбиты все стёкла. А мы продолжаем топить, у нас большие запасы топлива, огромный запас строительных материалов, квалифицированные люди. Но вместо этого мы сидим и ждём, когда за окном наступит хорошая погода и западные инвесторы к нам снова придут, помогут стабилизировать макроэкономическую ситуацию, глядишь, наступит лето, и всё будет хорошо. Примерно такая аналогия.
И. ИЗМАЙЛОВ: А ещё было произнесено слово инновации, которые нас спасут.
С. ГЛАЗЬЕВ: Инновации требуют долгосрочного планирования. Та программа мер, которые сегодня столыпинский клуб предлагает от имени бизнеса и учёных, в инженерно-финансовом смысле прекрасно просчитана и исходит из современного понимания законов финансово-экономической жизни, как типа сопротивление материалов при строительстве здания. Понятно, что если мы хотим восстановить наше экономическое здание, должны сделать инвестиции выгодными, а без этого мы не починим не несущие конструкции, не обновим каркас и даже стёкла не вставим. В ситуации, когда процентная ставка в три раза превышает рентабельность в производственной сфере, все наши великолепные сотрудники, рабочие не смогут концов с концами свести, и никакие инвестиции невозможны. Важнейшая пропорция в строительстве экономического фундамента – соблюдение соотношения. Процентные ставки не должны превышать норму рентабельности в производственной сфере. Если процентные ставки её превышают в три-четыре раза, если брать рыночные ставки, это означает, что если кто-то берёт кредит, то, скорей всего, он не вернёт, и банки это прекрасно понимают. Поэтому они либо прекращают рефинансировать производственную сферу, превращаются в рейдерские конторы, которые отнимают имущество у здоровых предприятий, которые не могут сегодня продолжать развиваться, так как в промышленности половина оборотного капитала – это заёмные средства.
И когда Центральный банк поднял процентную ставку в разы, все предприятия, которые брали кредиты для обеспечения своего производства, тут же сели на мель. Дальнейшее воспроизводство при таких процентных ставках попадает в убыточную зону и становится бессмысленным. Если мы хотим построить прочный макроэкономический фундамент, нам необходимо стабилизировать курс, о чём я уже много говорил, снизить процентные ставки до уровня не выше рентабельности в производственной сфере. Но мы должны позаботиться о том, чтобы вставить окна в наши здания, чтобы тепло, которое мы даём для экономического роста, не улетучилось в форточки и разбитые стёкла. Для этого необходим контроль за целевым использованием денег, избирательное валютное регулирование, включая ограничение против спекуляции, прекращение манипуляций на финансовом рынке, сдерживание попыток раскачать наш финансовый рынок вследствие бесконтрольности трансграничных операций. Когда мы сделаем такие необходимые фундаментальные условия для макроэкономической стабильности, можно говорить об экономическом росте, потенциал которого не меньше 10% в год.
И. ИЗМАЙЛОВ: Правительство разрабатывает новый антикризисный план. Не очень понятно, чем был плох старый, за который они сами себя похвалили в конце года. Там есть слова: «структурные изменения экономики» – есть ли надежда, что в эти слова вложено что-то, о чём говорят экономисты вашего лагеря? Мы начали говорить с Вами про инвестиции, которых нет там и нет здесь. Если всё будет продолжаться, как сейчас, то что будет с экономикой, с родиной и с нами?
С. ГЛАЗЬЕВ: В отсутствии макроэкономической стабильности и в ситуации, когда ежеминутно нас трясёт, наш экономический фундамент превращается в прах, не может быть никакой антикризисной конструктивной политики, любые конструкции утонут в этом зыбучем песке. Возьмём в пример 2007 год – раздали почти 2 триллиона рублей банкам, и одновременно банки на эту же сумму увеличили валютные активы, то есть деньги ушли на валютный рынок и за границу. Банки получили сверхприбыли, причём порядка 300 миллиардов рублей, насколько я помню. Реальный сектор провалился на 10%, мы упали по объёмам ВВП, по промышленному производству хуже, чем все страны двадцатки. Апологеты, экономисты, к которым я нахожусь, они не в лагере, это нормальные учёные, которые живут ради истины, объективных знаний. А те, которые в спекулятивном лагере, они такую апологетику этой политики раструбили, что у нас чуть ли не самая эффективная антикризисная политика. Хотя с точки зрения всех стран двадцатки, она оказалась самой провальной по эффективности, количеству денег, потраченных на антикризисные меры и макроэкономические показатели. Хуже была только Украина, которая в двадцатку не входит.
Возьмём теперь 2013-2014 годы, когда началась тряска с курсом рубля, таргетированием инфляции, тоже были выделены немалые деньги. Если реальный сектор получает под 18% на рынке, банки, которые на равных конкурируют, под 11% рефинансирование в короткую от Центрального банка, а есть структуры, которые получают под 0,5% или 0,1%. Поэтому когда нашу программу критикуют с точки зрения того, что вы не сможете обеспечить целевое управление денежными потоками, это абсурдно: в режиме управления, когда одним можно под 0,1% получать большие деньги, а другим – под 18%, это ничего общего не имеет ни с рынком, ни с либеральной экономикой, которая нам всё время как жупелом показывает, куда мы якобы идём. Это чистый феодализм, где создаются возможности для чудовищного произвола, субъективизма, и те, кто ближе, те больше и получают. Нам нужны универсальные разумные правила для всех.
Я уже сказал про базовые конструкции, теперь хочу сказать два слова о стратегии развития. Когда нам пытаются представить предложения науки как некий возврат к старой системе директивного планирования, это полная чепуха, наши оппоненты постоянно тень на плетень пытаются наводить в отсутствии аргументов.
На самом деле стратегия развития, которая сегодня нужна стране, неизбежно будет носить смешанный характер. Мы имеем небольшую группу передовых отраслей, где мы по-прежнему находимся на мировом уровне: это ракетно-космический комплекс, атомная промышленности, частично авиационная, замечу высокотехнологические сферы, где цена одного килограмма изделия достигает 10-15 тысяч долларов. Каждый процент роста в этих отраслях даёт десятки процентов в смежных. И это как раз то, о чём мы всё время говорим: инновации, научно-технический прогресс, который даёт 90% современного экономического роста. Кроме того, у нас есть прорывные направления, в которых мы долгое время лидировали в мире: клеточные технологии, стволовые клетки, которые были открыты в Советском Союзе. Сегодня клеточные технологии широко применяются в медицине, где происходит самая настоящая революция. Темп распространения биоинженерных достижений в промышленности составляет 35% в год. Новый технологический уклад растёт сегодня от 20 до 80% ежегодно, в разных сферах по-разному: это нанотехнологии, биоинженерные, информационно-коммуникационные технологии на новой основе. У нас есть люди, которые умеют это делать, беда только в том, что они уезжают за границу, мы теряем больше половины выпускников по специальности молекулярная биология или биоинженерия, даже до трёх четвертей доходит, если брать аспирантов. Зайдите в Московский университет, на любом факультете, где готовят специалистов мирового уровня, висят объявления: Apple, Microsoft с руками отрывают наших ребят. Они уезжают, потому что здесь нет механизма финансирования этих разработок, а в Силиконовой долине второй язык русский. Проблемы наши не потому, что у нас нет идей, нет проектов, а потому что нет финансовых, экономических механизмов внедрения новых технологий. Там, где мы имеем передовые направления, нужна стратегия опережающего развития. Мир сегодня проходит смену технологических укладов, идёт гонка. Что произойдёт раньше: диспропорция, связанная со старым технологическим укладом накроет передовые страны в виде финансовых пузырей, безработицы, обесценивания капитала, или они успеют раньше вырваться на траекторию экономического роста? Мы видим, что сейчас в передовых странах начинается оживление экономики.
И. ИЗМАЙЛОВ: Не рецессия, несмотря на падение нефти, металлов?
С. ГЛАЗЬЕВ: В Америке 3%, в Европе – 1,5%, Китай перестраивается постоянно. Новый технологический уклад, который растёт с темпом около 30% в год, сегодня набирает вес, становится локомотивом экономического роста. А мы фактически не занимаемся ни стратегическим планированием, ни долгосрочными инвестициями в эти передовые разработки. Имея фундаментальную науку, мы заняты реформированием фундаментальной науки вместо того, чтобы дать нашим специалистам дешёвые длинные деньги для экспериментов, внедрения здесь новых технологий, помогать им субсидиями. И, конечно, это не 18% годовых. На таких процентных ставках новые технологии получить невозможно, нужен эшелонированный механизм финансирования через институты развития с горизонтом на 10-15 лет.
Мы уже прозевали возможности быстро заскочить на эту новую технологическую волну. Мы в лазерах были первыми, а сегодня светодиоды мы до сих пор не можем производить в массовых масштабах, хотя это наша технология. По наноматериалам мы до сих пор топчемся на уровне лабораторных разработок, которые были 15-20 лет назад. Государство, как государство развития, не функционирует. С точки зрения переживаемого в мире переломного момента смены технологических укладов, государство должно стать государством развития. Это первая стратегия опережающего развития производств и технологий, связанных с новым технологическим укладом.
Вторая стратегия – динамическое навёрстывание. Это там, где мы близки к мировому уровню, но отстаём в силу того, что не можем собрать технологическую цепочку, у нас не хватает полностью воспроизводственного контура, его нужно дополнять – это импорттехнологии, закупка патентов, опытных образцов, покупка лицензии. Примером такой отрасли является гражданское самолётостроение, где нам не хватает чуть-чуть, в основном, из-за низких масштабов производства и изношенного оборудования.
Третья стратегия, которая у нас хорошо известна – догоняющее развитие, когда мы приглашаем иностранных инвесторов со своими технологиями. Это то, что сегодня у нас называется промышленной сборкой автомобилей, например. Так вот стратегия развития должна иметь смешанный характер и включать в себя и опережающее развитие, и навёрстывание, и догоняющее. Все эти стратегии требуют соответствующих механизмов кредита. Монетаристы считают, что деньги – это золотые монеты, поэтому думают, что меньше денег, тем ниже цены, как у любого товара. У наших денежных властей представление о деньгах XVIII века, абсолютно дремучее, не имеющее никакого отношения к реальности.
Кредит – это механизм авансирования экономического роста. Современный экономический рост с XVIII века начался, когда государства изобрели кредит, сумели вытеснить ростовщиков с финансового рынка и дать промышленности возможность получать длинные долгосрочные деньги. Разумеется, здесь должен быть баланс: нельзя деньги раздавать просто так и даже разбрасывать их с вертолёта.
И. ИЗМАЙЛОВ: Президент говорил: просто так не надо.
С. ГЛАЗЬЕВ: Неокейнсианцы предлагают. Наша программа предусматривает целевое управление деньгами, создание долгосрочного кредита через механизмы не просто контроля за движением денег при помощи институтов развития, а наложенные на стратегические и индикативные планы. Причём эти планы – это не старое централизованное планирование, это совместное творчество бизнеса, науки и государства. При этом государство выступает не как диктатор, а как координатор.
И. ИЗМАЙЛОВ: В вопросе спасения банков Вы привели несколько моментов про недавнее прошлое, когда государство спасало банки, в том числе и не совсем государственные. История с ипотечниками стала громкой, люди выходят, перекрывают улицы. И общество опять раскололось на две части: кто-то говорит, не надо помогать, сами выбрали валюту, пусть расхлёбывают. Песков сказал, что простого решения нет, надо подумать. Мы можем закрыть вопрос для наших граждан, чтобы люди не отдавали столетиями кредиты, будь они в долларах или рублях, чтобы у всех была крыша над головой?
С. ГЛАЗЬЕВ: Староста может отвечать только за то, чем он управляет. Наше государство не управляет эмиссией долларов, оно не может отвечать за доллары и евро. Правильно было принято запоздалое решение прекратить кредитование в валюте. Но коль скоро это было допущено, и люди верили, что курс будет стабильным, это обязанность государства, которое должно по ним расплатиться, конвертировать эти валютные обязательства в рубли по тому курсу, который был обещан – это моё мнение. От того, что Центральный банк самоустранился с рынка, почему добросовестные граждане должны страдать, причём у нас именно добросовестные страдают, которые верят в государство. Механизм планирования, который мы в рамках столыпинского клуба вместе с бизнесом и наукой отрабатываем и предлагаем общественности, это частно-государственное партнёрство. В рамках механизма планирования бизнес должен показать, раскрыть свои возможности, с помощью науки нащупать новые направления прорыва, возможности модернизации, повышения эффективности производства. Государство в рамках этого социального контракта с бизнесом должно гарантировать стабильность макроэкономических условий, это касается и курсов, и налогов, и процентных ставок, обеспечить долгосрочный кредит под разумные процентные ставки. Бизнес за эти деньги должен взять на себя обязательства увеличить объёмы производства товаров, которые нужны стране. В рамках той же программы импортозамещения, о которой так много разговоров, и были оценки, что это возможность на 3 триллиона поднять объём выпуска продукции, взять на себя обязательства модернизации производства и повышения эффективности – всё это должно быть цементировано контрактом между государством и бизнесом, где каждая сторона должна выполнять свои обязательства. Тогда у нас увеличение кредита, расширение кредитования производственных предприятий обернётся ростом производства товаров и повышением эффективности экономики, а значит, снижением цен.
Главный способ борьбы с инфляцией – это не сжатие денежной базы, когда начинается резкое падение качества денег, что мы уже в 90-е годы проходили. Любой, знакомый с практикой человек, согласится с тем, что главный способ борьбы с инфляцией – снижение издержек, повышение эффективности, внедрение новых технологий, расширение выпуска товаров. Наш диалог с бизнесом показывает, что деловое сообщество готово взять на себя обязательства поднимать объёмы производства не менее, чем на 10% в год и внедрять новые технологии. Замечу, что с точки зрения ресурсов это реально. У нас сегодня мощности загружены в среднем на 55-60%. Причём чем выше технический уровень, тем ниже загрузка мощностей. Спад, который мы наблюдаем сегодня, идёт на новых мощностях. Падение производства испытывают предприятия с современной технологической базой. У нас нет ограничений по ресурсам. На единицу сырья мы производим в десятки раз меньше готовой продукции, чем в той же Европе, поэтому сырьевая база позволяет нам такие темпы наращивать. У нас нет ограничений по трудовым ресурсам: в силу большой скрытой безработицы, неоптимального использования трудовых ресурсов и большой резервной армии, которую нам даёт Евразийский экономический союз, но ещё и катастрофа с Украиной, большой приток знающих, квалифицированных и умеющих работать людей.
И. ИЗМАЙЛОВ: А по времени есть у нас ограничения в связи с тем, что происходит?
С. ГЛАЗЬЕВ: У нас есть ограничения, связанные с тем, что новый экономический уклад вступил в фазу роста. Во всех передовых странах идёт модернизация производства на базе нового технологического уклада, настоящая технологическая революция. Опыт развития, накопленный за последние 200 лет, показывает, что возможность совершить рывок в развитии возникает как раз при смене технологических укладов. Когда старая структура уже не расширяется, идёт поиск новых технологий, формируется новые технологические траектории, и те страны, которые первыми их нащупывают, поднимаются на волне экономического роста. Длинная волна, называющаяся кондратьевскими волнами, сегодня вступает в фазу роста.
И. ИЗМАЙЛОВ: А войны мировые на какой стадии этих волн происходят?
С. ГЛАЗЬЕВ: Это период смены технологических укладов, нарастающей военно-политической напряжённости, схватки за лидерство. Экономические санкции, которые мы сегодня испытываем – это попытка США закрепить своё господство в нашей части планеты. В 90-е годы они уже решили, что мы их периферия, и с точки зрения макроэкономики, мы, действительно, оказались на периферии американской финансовой системы по офшоризации, внешней зависимости и доли внешнего кредита, и они хотят нас в этом же состоянии дальше держать. Поэтому экономические санкции, направленные против самостоятельной политики нашего президента, имеют целью удержать нас в периферийном состоянии американской экономики, не дать нам возможность развиться, встать на ноги. Если мы не изменим экономическую политику, не перейдём к стратегии развития, о которой я говорил, и которая сочетает в себе деловую активность бизнеса, научные достижения нашей страны и стратегию развития, основанную на сочетании индикативного планирования и гибкого денежного предложения с целевым контролем за использование денег, то мы долго не сможем проводить самостоятельную политику и в других областях, поскольку без сильной конкурентоспособной экономики невозможно быть самостоятельным.
И. ИЗМАЙЛОВ: В том числе в военной сфере.
С. ГЛАЗЬЕВ: Разумеется. Тем более что технологическая революция затрагивает и оборонно-промышленный комплекс, почему и обостряется военно-политическая напряжённость в такие периоды. В рамках либерально-демократической модели государство имеет право вмешиваться только для обеспечения интересов оборонной безопасности. Всегда получается так, что смена технологических укладов идёт через гонку вооружений. К сожалению, до сих пор так было. Мы могли бы этому противостоять и предложить какую-то программу широкого международного сотрудничества в научно-технической сфере, скажем, защиту земли от космических угроз, от всякого рода катастроф.
И. ИЗМАЙЛОВ: Мы предлагали.
С. ГЛАЗЬЕВ: Мы предлагали это делать, когда экономических санкций ещё не было, но американцы встали на тропу войны. Война позволяет им удержать контроль над периферией, война принимает гибридный характер, главный фронт здесь – валютно-финансовый. Смысл войны, чтобы или усилить свой контроль за периферией, а если не получается, то хаотизировать её, а в этом хаосе дать себе преимущество и не допустить расширения конкурентных возможностей Китая. Борьба идёт между старым и новым лидером, это отдельная тема. Исходя из теории длинных циклов, это длинные волны Кондратьева, цикла накопления капитала, мы называем их сменой не только технологических, но и хозяйственных укладов, когда меняется вся система институтов регулирования, воспроизводства капитала. Это очень опасные периоды, потому что обостряется схватка за лидерство. И хотя она идёт сегодня между США и Китаем, она идёт за периферию. Мы на этой периферии являемся ключевым звеном, которое может стать частью ядра нового мирохозяйственного и технологического укладов, но для этого нам нужна своя стратегия развития и разумная, современная программа экономического роста.
И. ИЗМАЙЛОВ: Вы в наше будущее смотрите с пессимизмом?
С. ГЛАЗЬЕВ: Я смотрю с оптимизмом, потому что возможности для рывка у нас есть, бизнес готов впрячься, но для этого государство должно создать необходимые условия в рамках частно-государственного партнёрства на основе рекомендаций науки, а не пускать всё на самотёк.
И. ИЗМАЙЛОВ: Спасибо Вам большое, что пришли. Ждём Вас ещё!
С. ГЛАЗЬЕВ: Спасибо.