Версия для печати
Вернуться к списку

АНАТОЛИЙ САВИН: МИР, ГДЕ ЦАРИТ ОРУЖИЕ

Писатель Владимир Губарев беседует с великим конструктором и ученым академиком Анатолием Савиным.

Три встречи с великим конструктором и ученым

Встреча первая

Если экономисты знакомятся с его книгами, то они убеждены, что имеют дело с коллегой, который углубленно занимается системами управления производством, методами увеличения интенсивности труда, прибавочной стоимостью и капиталом.

Художники уверены, что его специализация в искусстве — пейзажная живопись. Они удивляются, когда узнают, что мастерству он учился самостоятельно, главным образом в залах Третьяковки и Эрмитажа.

А среди спортсменов слава его прочно обосновалась на теннисных кортах, где он тренируется пару раз в неделю, в плавательном бассейне, куда он ходит регулярно, и, конечно же, на горнолыжный спусках. К сожалению, на лыжи удается встать лишь во время короткого зимнего отпуска, и вот уже много лет он старается не пропускать это прекрасное время, когда горы раскрывают всю свою красоту в солнечных весенних лучах.

Понятно, что на банальный вопрос о том, что он больше всего любит в жизни? — ответ лаконичен и прост: "Жизнь!"

Эти слова произносит великий конструктор ХХ века Анатолий Иванович Савин.

Мне выпало счастье беседовать с ним о прошлом и настоящем, и за его воспоминаниями вырастала Отчизна с ее достижениями и бедами, но всегда в неповторимости и величии.

Мне кажется, что академику Савину будет приятно, если этот материал я начну со слов Карла Маркса, которые, как мне кажется, имеют к нему прямое отношение. И суть не только в тех определениях, которые дает классик, но и в нем самом: в наше время считается порочным (или даже неприличным) ссылаться на основоположника научного коммунизма. Я думаю иначе. Академик тоже. Итак, Маркс писал: "Ученый, если он не хочет сам снизить свой уровень, никогда не должен прерывать своего активного участия в общественной жизни и не должен сидеть вечно взаперти в своем кабинете или в своей лаборатории, вроде крысы, забравшейся в сыр, не вмешиваясь в жизнь, в общественную и политическую борьбу своих современников"

Герой Социалистического труда, лауреат Ленинской и Государственных премий СССР, России и Грузии, Генеральный конструктор концерна "ПВО Алмаз-Антей" академик Анатолий Иванович Савин, казалось бы, своим положением обязан стоять в стороне от политических бурь, не участвовать в них, мол, секретность его работ столь велика, что о другом и мыслить даже нельзя. К счастью, это не так. Секретность остается секретностью, но в то же время ученый считает своим прямым гражданским долгом думать о ситуации в стране, об экономике, о развитии промышленности и всего народного хозяйства. У него есть на то право, потому что всю жизнь он создавал сложнейшие военные системы. И теперь он убежден, что тот опыт по управлению боевыми комплексами, который он накопил, необходим для России. Он пытается достучаться до высшей власти в стране, но пока ему это удается с трудом. Такое впечатление, будто власть наша глуховата — она не слушает даже тех, кто создал и создает славу Отечества.

Впрочем, все по порядку…

100 тысяч пушек с берегов Волги

Из окна его кабинета виден необычный памятник. На постаменте красуется (иначе и сказать нельзя!) свежевыкрашенная танковая тележка, а на ней ракеты. После окончания одной из наших бесед я не поленился и подошел к памятнику поближе, чтобы рассмотреть его.

Ощущение было необычным, потому что я привык видеть на постаментах танки, пушки, "Катюши", даже морские катера, — то есть оружие, которое воевало в Великую Отечественную. Отсюда и поклонение ему… Почему этот памятник вызывает такое же чувство?

— Эта ракетная система тоже воевала, — пояснил мне академик Савин, — но только в "Холодной войне". А она продолжалась несколько десятилетий, и началась сразу же после "Горячей". Так что я всю жизнь, образно говоря, на разных фронтах…

— Анатолий Иванович, вы — странный человек. У меня такое ощущение, что вы везде есть и в то же время вас нет.

— Как это?

— Люди не подозревают, что по улицам Москвы рядом с ними ходит удивительный, легендарный человек, с которым напрямую связана история страны, ее достижения, ее будущее.

— Вы преувеличиваете.

— Отнюдь! И это я попытаюсь доказать. Итак, представьтесь: кто вы?

— Я — специалист в области автоматического регулирования, радиолокации и глобальных сетевых систем.

— То есть в вашем распоряжении весь земной шар?!

— Это точно… Вообще-то, я — вооруженец "до мозга костей", как принято говорить. Почти с детского возраста и до сегодняшнего дня я занимаюсь оружием. Во время войны я попал на артиллерийский завод № 92 в городе Горький, и оттуда начался мой путь. Все последующие годы я был связан с боевой техникой. Я был артиллеристом, делал пушки, которые сыграли очень большую роль в Отечественной войне. Таких заводов было немного, они находились в стадии эвакуации, и наш завод оказался головным по производству дивизионной и танковой артиллерии. Выпустили мы тогда в общей сложности сто тысяч пушек. На 92-м заводе и началась моя творческая деятельность. На нем я и работал в течение всей войны.

— И артиллерийские залпы ваших пушек звучали на всех фронтах?

— Началось все с битвы под Москвой. Здесь роль артиллерии была очень велика. Но были и большие сложности. Противотанковая пушка не могла быть использована, так как скорость снаряда была слишком высока — он пробивал броню, но танк не разрушал. Вторая пушка, которая была сделана тогда, оказалась очень тяжелой — она применялась и против танков, и против пехоты. Во время отступления эти пушки были потеряны почти полностью, так как были тяжелыми, и их бросали.

— Есть прекрасный эпизод в "Живых и мертвых", когда бойцы на своих руках вынесли пушку от самой границы…

— К сожалению, такие случаи были единичными. Начало войны показало, что нужна другая техника, да и требовалось ее намного больше, чем выпускалось в мирное время. На завод к нам приезжал Дмитрий Федорович Устинов, он тогда был министром вооружений, и приказал увеличить выпуск пушек в 20 раз! И несмотря ни на что, эту задачу мы выполнили…Это был подвиг всего коллектива завода, и, не буду скрывать — горжусь, что и моя лепта там была. Мои изобретения резко сократили трудоемкость в производстве пушек, меньше уходило материалов и финансов. Они во многом и определило мой дальнейший путь.

— А начало?

— Я был студентом, так как окончил всего 4 курса МВТУ. Попал на завод из народного ополчения. Сразу после начала войны все студенты записались в ополчение. Но перед отправкой на фронт пришел приказ Сталина, в котором говорилось, что студентов старших курсов военных специальностей направить на оборонные заводы. Там не хватало кадров. И весь наш поток был отправлен на Горьковский завод. По-моему, человек сорок студентов туда приехали. Я работал мастером в цехе противооткатных устройств. Там предложил ряд новшеств для танковой пушки Ф-34, но Главный конструктор ее знаменитый В. Г. Грабин не принял их.

— Закончить МВТУ удалось?

— Конечно. Я сдавал все предметы за 5-й курс уже после войны. В то время я был уже Главным конструктором завода.

— Студент и на должности главного конструктора?

— Так сложилась ситуация. Главным конструктором был Грабин — известный человек в стране. Но то ли характерами не сошлись с директором завода, то ли другие причины у конфликта были — мне это неведомо, но Грабину было под Москвой в Подлипках создано Центральное артиллерийское КБ.

— Потом на его основе начало развиваться ракетостроение…

— Это было много позже, а в 42-м году меня назначили начальником конструкторского отдела. Это были "остатки" от прежнего КБ. Народу было мало, и пришлось искать тех, кто имел хотя бы какую-то склонность к конструкторской работе. А потом приехал Устинов. Вместе с Еляном они назначили меня Главным конструктором завода. Мне было 22 года.

— Справились?

— А иначе было нельзя — шла война! Во время Сталинградской битвы нужно было огромное количество пушек. И задача была увеличить производство в 20 раз. Благодаря новым технологиям, изобретательству и, конечно же, самоотверженной работе коллектива эту задачу удалось решить.

— И что особенно помнится?

— Еще в мирное время была сделана противотанковая пушка, у нее ствол был 57 мм и скорость снаряда высокая — он прошивал броню, не выводя танк из строя. Пушка была снята с вооружения. Однако на наше счастье вся документация осталась, и было решено на ее основе сделать дивизионную 76-тимиллиметровую пушку. Лафет и другие детали остались, лишь немного их усовершенствовали. Запустили эту пушку в производство. Причем это с военными не согласовали. Грабин и Елян всю ответственность взяли на себя. Количество выпускаемых пушек резко увеличилось, и войска начали их получать. Сталину доложили о самоуправстве. Всех вызвали в Москву. Сталин был разгневан. Ситуацию спас Берия. Он предложил посмотреть пушку в действии. Один экземпляр ее был немедленно доставлен с завода. Сталин сам попробовал прицелиться. Однако край щитка пришелся ему как раз по уроню глаз. "Немцы будут стрелять точно в лоб!" — сказал он. Елян пообещал увеличить размер щитка. Пушка понравилась и Сталину, и всем остальным. Она действительно была хорошая — легкая и мощная.

— А создавать пушки сложно? На первый взгляд, ничего особенного в них нет? Или так только кажется?

— Может быть, по сравнению с тем, что мы сейчас проектируем, пушка и кажется простой конструкцией, но в то время ее создание было сложным делом. Ведь не было ни вычислительной техники, не существовало автоматических приборов, способных упрощать очертания пушки, и так далее. Да и наука тогда не была столь развита, а потому не могла в полной мере помогать конструкторам. А потому все делалось вручную, во многом полагались на опыт и интуицию. Но главное — изготавливать пушку было очень трудно. Ствол должен выдерживать большие нагрузки, так как время существования пушки определялось количеством выстрелов. Металл был специальный. Нарезка ствола внутри — очень тяжелый технологический процесс. Все детали лафета испытывают огромные нагрузки, и их нужно было рассчитывать. Так что задача была непростая.

— И она была решена в кратчайшие сроки?

— Нас спасло то, что завод был молодой. Он был прекрасно сделан. Все — от выплавки металла и до отстрела готовых пушек — можно было сделать на заводе. Это был сплав технологов, конструкторов, мастеров и рабочего класса. Традиции горьковчан проявлялись в полной мере. Это ведь трудолюбивый народ, выросший из крестьянства, а значит люди смекалистые, рукастые. В итоге пушку запустили быстро в серию, и она сыграла свою роль и в Сталинградской битве, и на всех фронтах Великой Отечественной. А жить было трудно. В Горьком и питание было плохое, продуктов практически не было. Поселили нас в гостинице, там не топили, а у меня уже была жена и ребенок. Но как ни странно, я справился…

— А дальше?

— Наступал злосчастный 43-й год…

— Чем же он заслужил такое определение?

— В начале 42-го года стало известно, что у немцев появились новые танки "Тигр" и "Пантера", а также самоходная установка "Фердинанд". Броня у них была более мощная, и наши пушки ее не брали. А ведь наш завод поставлял их как для "колесной", так и "танковой" артиллерии, то есть против новых немецких танков надо было создать новую пушки и перевооружить ею армию. Задача, как вы понимаете, невероятно сложная. Был выбран калибр 85 мм, и трем конструкторским бюро было поручено срочно создать новую пушку. Нашему КБ, где я уже был Главным конструктором, предстояло состязаться с КБ Грабина и еще одним специальным КБ. Всего за год нам удалось не только спроектировать новую пушку, изготовить, но и провести ее испытания. Мы провели отстрел пушки, получили одно замечание от военных, которое не так сложно было устранить. На первом этапе над нами подсмеивались, мол, как может какой-то Савин, студент, соревноваться с самим Грабиным?! Естественно, предпочтение отдавалось пушке Грабина. Мы отстреляли пушку первыми. Это было 31 декабря 1942 года. У нас гильза не очень резко выбрасывалась из ствола, она оставалась на лотке и ее требовалось смахнуть вручную. Других замечаний не было. Но мы увидели, что общее настроение приемной комиссии не в нашу пользу, а потому решили, что Грабин побеждает. Уехали к себе на завод. Настроение, конечно же, неважное. Около 12 часов накрыли стол в кабинете директора, чтобы встретить Новый год. Вдруг приезжает председатель комиссии, и говорит, что ему надо срочно позвонить по ВЧ в Москву. "А что случилось?" — спрашиваем. "У Грабина пушка развалилась" — отвечает. Уже наступил новый год, а мы этого и не замечаем… Дело в том, что Сталину, который внимательно следил за созданием новой пушки, уже доложили, что пушка Грабина хорошо себя зарекомендовала на первых этапах испытаний. Как же теперь ему сказать о неудаче?! Сталин Грабина знал хорошо, а обо мне только слышал — не более того… И тогда Устинов — он был мудрым и хитрым министром — распорядился прислать конструкторов из КБ Грабина на 92-й завод, то есть к нам, и вместе доделать пушку. Не стали говорить, кто ее сделал, просто дали общее название — ЗИС-С-53. Мне поручили ее довести до ума, и все танки к сражению на Курской дуге нам удалось перевооружить на новую пушку. Вот такая случилась история…

— Вы все равно оставались в тени Грабина?

— Я был с ним незнаком…

— Как это?

— Я пытался к нему прорваться, когда только приехал в Горький. Я сделал одно устройство, очень полезное, как мне казалось. Впрочем, позже выяснилось, что я был прав. Так вот: Грабин меня не принял.

— Ревнивое чувство?

— Нет, просто подумал, что какой-то студентишка хочет выделиться… Меня тогда поддержал Елян. Мы оказались в тяжелом положении — и материальном, и творческом — со студентами не очень-то считались мастистые конструкторы.

— Кто это "мы"?

— Все студенты, которые приехали из Москвы. Мы и написали Еляну, чтобы он отправил нас на фронт, где мы будем более полезными, мол, нас плохо здесь используют. Директор завода собрал нас. Мы боялись этой встречи, так как хорошо знали, что Елян — очень строгий директор. Ну, думали, он сейчас от нас камня на камне не оставит… А он начал разговаривать мягко, тепло, по-человечески, с уважением к нам. А я напротив выступил резко, мол, сделал важное изобретение, хожу с ним, но никто меня выслушать даже не хочет, а Главный конструктор Грабин даже отказался принять! Я разнервничался, но Елян попросил ему чуть позже поподробнее рассказать о моем предложении. Через несколько дней прошло совещание у директора. Кстати, Грабин на него не пришел, прислал своего заместителя. Мое предложение было одобрено. Нам дали танк для испытаний пушки… В общем, испытания прошли успешно и мое противооткатное устройство было принято на вооружение. Оно отличалось от других, и потому на щитке написали "противооткатное устройство инженера Савина".

— Приятно?!

— Я рассказываю об этом по другой причине… Однажды я сижу в кабинете, ко мне вваливаются двое молодых военных. Говорят: "Вы — товарищ Савин?" Да. "Вы — Главный конструктор?" Да. Они недоверчиво смотрят на меня, а потом разъясняют, что приехали на завод с фронта, вот и решили Главному конструктору высказать свою благодарность. Очень удивились, когда оказалось, что мы приблизительно одного возраста…

— Тогда вы и встретились с Устиновым?

— Во время войны однажды, а потом встречались часто.

— Он вам нравился?

— О нем до первой встрече я ничего не знал. И это понятно: нарком вооружений и студент — что у них общего?! Но оказалось, что много… Вдруг в цеху, куда он пришел, я увидел молодого красивого парня с залихватским чубом. Оказывается, он хорошо разбирается в технике, в технологии. Он сразу же оценил мое предложение по противооткатному устройству. Так как его интересовало все, что могло сократить сроки изготовления пушек, количество дефицитных материалов, то он моментально принял решение о строительстве нового специального цеха для производства противооткатных устройств. Через 26 дней новый цех начал выпускать продукцию! Вот такие были тогда темпы. Дмитрий Устинов поддержал меня, приказал срочно провести испытания моего устройства. Признаюсь, мне было приятно, что сам нарком так быстро и четко оценил мое изобретение. После войны нам приходилось встречаться с Устиновым уже по другим поводам — ведь он всегда, как и я, был связан с вооружением.

— В 45-м году все изменилось?

— Конечно. Военные заказы сняли, а завод огромный — за войну он сильно разросся. Что делать? Амо Сергеевич Елян еще до войны побывал в Баку у нефтяников, познакомился с их проблемами. После войны договорились запустить у нас полный конфликт нефтяного оборудования.

— Настоящая конверсия!

— Конечно. Тогда в стране не было производств по нефтяному оборудованию, и мы начали буквально с нуля. Довольно быстро все разработали, освоили и начали производить продукцию.

— Трудно конструктору "перестраиваться"?

— В конце концов — везде механика. А потому было совсем не трудно. Народ был мобилизован, все было по силам. Надо — значит, надо! Оборудование начали делать, поставляли его нефтяникам. Но вдруг — новое, задание чрезвычайно важности. В 46-м году для нас начался Атомный проект.

Вертушки" для Атома

В 1997-м году отмечался юбилей ОКБМ — "Опытного конструкторского бюро машиностроения". Гости собирались в Нижний Новгород со всей страны. Было много "известных неизвестных", то есть людей, грудь которых украшали Звезды Героев и значки Лауреатов Ленинских, Сталинских и Государственных премий, но имена и фамилии их не мелькали на страницах газет и экранах телевизоров мы их не видели. Это была плеяда "секретных" ученых, конструкторов, инженеров и руководителей заводов, центров, отраслей. Они принадлежали к "маршалам" и "генералам" в "Холодной войне", а потому общественности не положено было знать об их существовании. Уже изменились времена, можно было не скрываться от фотовспышек, но привычки, воспитанные десятилетиями, все-таки преобладали, и для них секретность по-прежнему оставалась секретностью.

Пожалуй, именно во время юбилейных торжеств я смог в полной мере оценить, где именно нахожусь и с кем встречаюсь.

Впервые меня познакомили с документом, рассказывающим об истории ОКБМ. Некоторые фрагменты из него, имеющие отношение к академику А. И. Савину, я хочу привести. Кстати, впервые мы встретились там, но побеседовать не удалось — тогда время еще не пришло для откровенностей с журналистами.

Итак, фрагменты истории:

"Горьковский завод № 92 им. И. В. Сталина, входивший в структуру Народного комиссариата вооружения, прославился в годы Великой Отечественной войны тем, что, отвечая на запросы фронта, непрерывно наращивал выпуск пушек, доведя его к концу войны до 2175 штук в сутки против 3-4 в самом начале войны. Всего же за годы войны этим заводом было выпущено более ста тысяч различных орудий (в основном знаменитых дивизионных пушек ЗИС-2 и ЗИС-3) больше, чем смогли произвести за то же время все заводы Германии…

Задание на разработку первых диффузионных машин, подготовленное научным руководителем проблемы диффузионного разделения урана И. К. Кикоиным и его заместителем И. Н. Вознесенским, было выдано одновременно заводу № 92 и ОКБ Кировского завода в Ленинграде. Поставка первой партии машин намечалась на начало 1948г. Однако выполненные на заводе проработки показали, что предложенная в задании конструкция машины неработоспособна и нетехнологична…

В этот же период (конец 1946 — начало 1947 гг.) завод № 92 привлекается к решению еще одной важной проблемы атомного проекта — созданию первого промышленного реактора для наработки плутония….

Постановлением Совета Министров СССР от 1 марта 1947 г. № 390-159 при заводе образуется специализированное подразделение — Особое конструкторское бюро (ОКБ). Первым начальником ОКБ был назначен по совместительству директор завода Амо Сергеевич Елян, главным конструктором — молодой талантливый инженер-артиллерист Анатолий Иванович Савин…

Выпуск изделий был освоен уже в 1947 г., а с начала 1948 г. эшелоны с машинами марки ОК стали поступать в поселок Верх-Невинский на строительную площадку первого газодиффузионного завода Д-1. В ноябре 1949 г. на этом заводе была получена первая партия обогащенного гексафторида урана…

Всего за период 1946 — 1957 гг. в ОКБ было разработано 25 типов диффузионных машин, 12 из них выдержали комплексные приемные испытания, 9 запущено в серийное производство…

В 19463-1947 гг. одновременно с развертыванием работ по диффузионным машинам, в ОКБ ведется разработка механизма разгрузки первого промышленного реактора "А". В 1948 г. ОКБ берется уже целиком за разработку следующего проекта промышленного уран-графитового реактора (проект ОК-110). В период 1950 — 1952 г. г. Было построено и пущено три реактора типа ОК-110. В 1949 г. ОКБ поручается разработка проекта первого промышленного реактора на тяжелой воде (проект ОК-180)…

— Как именно для вас лично начинался Атомный проект?

— Приехали Кикоин, Вознесенский и еще четверо молодых ребят. Говорят, надо необычную вертушечку сделать.

— Неужели сразу разговор о центрифугах пошел?

— Нет, поначалу о газодиффузионных машинах. О сути процесса ничего не говорили. Лица у них были "сугубо секретные", ничего лишнего им не разрешали говорить. Приблизительно год мы общались, они постепенно начинали разбираться в наших делах…

— Не в их, а они в ваших?

— Конечно. Газовые потоки довольно сложные, ими нужно управлять, аэродинамических проблем было вполне достаточно, а они в них "плавали". Мы привлекли ЦАГИ, оттуда толковый генерал к нам приехал. Компрессор — а это основная часть диффузионной машины — спроектировали вместе с ним. С фильтрами намучались. Их чуть ли иголками предлагали физики колоть, но потом нашли методы спекания разных материалов… В общем, стали понятны все трудности создания таких машин, и мы приступили к их проектированию. К примеру, никто не знал коэффициент разделения. А он настолько ничтожный, что заметить его трудно… Мы сделали 16 блоков, получился каскад из 16 диффузионных машин. Переправили их в Москву к Курчатову. Там удалось Кикоину померять коэффициент разделения — получается! И тогда остановились на нашем методе. Ведь было запущено несколько вариантов — по-моему, одновременно шло пять проектов. Получилось так, что мы вырвались вперед, и у нас началась серьезная работа. Вышло Постановление ЦК партии и Совета министров СССР, и у нас было организовано специальное ОКБ. Я стал его Главным конструктором. Мы оставили в этом ОКБ и артиллерию и все остальное, но центр разработок сосредоточился на газодиффузионных машинах для разделения урана. Проблемы сложнейшие — от новых материалов до специальных покрытий, работа в вакууме, ну, а протяженность цехов — до километра.

— На велосипеде мастерам-наладчикам приходится ездить — сам видел!

— Это были очень необычные предприятия, ничего подобного в мире не было. Параллельно нашему в Ленинграде работало еще одно КБ. Но они оказались слабаками, у них машины получились хуже.

— А вы умеете проигрывать?

— Не знаю. Не пробовал. Так получилось, что ни одного проекта у меня впустую не прошло. Хотя потом пришлось переключиться совсем в другую область…

— Об этом мне рассказывали в Горьком. Мол, на взлете Савин неожиданно оставил ОКБ и перешел на ракеты.

— Меня переводили и просили — а чаще всего приказывали! — заниматься тем, что было нужнее для обороны страны. Но неверно представлять, будто я ушел в другую сферу. Нет, все находилось в одном ведомстве, и командовал им Берия. Производство газодиффузионных машин было налажено, уран-235 для атомной бомбы начал накапливаться, а посему начальство посчитало, что вместе с Еляном будем полезнее на новом месте. Точнее, поручение в первую очередь касалось Беляна, а уж он меня взял с собой. Американцы считали, что потребуется минимум 20 лет, чтобы мы смогли наладить производство обогащенного урана. Мы же уложились в четыре года.

— Почему?

— Во-первых, мы не знали, что они отвели нам 20 лет, а, во-вторых, понимали, что нужно создать атомную промышленность в стране в кратчайшие сроки. Работали день и ночь. Вот и весь секрет.

— Запомнилось многое?

— Конечно. Однажды к нам приезжает вся команда — Курчатов, Ванников, Доллежаль, другие атомщики. Они видели, что мы выполняем задания быстро и качественно, а потому вновь обратились за помощью. Доллежаль был Главным конструктором первого реактора. Так вот, под реактором был поддон, и на него должны были выгружаться урановые блочки. Но система не работала. На каждый канал — а их, по-моему, две тысячи — был свой маленький механизм, и естественно в этой огромной конструкции — вода к тому же кругом лилась — постоянно шли сбои. Это было начало 48-го года, сроки пуска первого котла поджимали. А у нас с диффузионными машинами дело шло хорошо, вот они и приехали за помощью. Нам пришлось включиться и в это дело. Оно оказалось сложным. На заводе поставили макет реактора, и на нем вели эксперименты. Тут и пригодился военный опыт: мы сделали конструкцию, аналогичную артиллерийскому стволу, в которой были дырки, а внутри находился шток — тоже с дырками. Казалось бы, грубый механизм, но работал он точно и надежно. И вот таких штук для реактора мы сделали очень быстро. Потом та же команда приехала второй раз. Мы продемонстрировали им нашу конструкцию, все были довольны. Этот случай, на мой взгляд, во многом определил судьбу ОКБМ — мы начали заниматься и проектированием урановых котлов. Второй из них сделан нами полностью. Его Главным конструктором был Анатолий Петрович Александров, будущий президент Академии наук СССР. И котел на тяжелой воде тоже мы проектировали.

— Вы стали своеобразной "палочкой-выручалочкой". Так говорили о вас…

— У конструкторского бюро были прекрасные традиции. Многие годы оно было разделено на две части — артиллерийское и атомное. Я возглавлял и то и другое. При необходимости конструкторские силы перебрасывались на нужное направление. И у нас была прекрасная производственная база, которая позволяла любые идеи воплощать в металл. В других коллективах ничего подобного не существовало. Поэтому наши успехи логичны и объяснимы.