http://93.174.130.82/digest/showdnews.aspx?id=d45e18d7-6259-44bf-9bd1-26c2db4a4a2a&print=1© 2024 Российская академия наук
Российской газовой промышленности предстоит революционная диверсификация, утверждает академик РАН Алексей Конторович. Оставаясь поставщиком энергоресурсов, она должна превратиться в высокотехнологичного переработчика углеводородного сырья
На днях управление по энергетической информации минэнерго США (Energy Information Administration, EIA) сообщило, что по результатам 2012 года добыча нефти в США вырастет на 13%, до 6,4 млн баррелей в сутки, а в 2013 году ее будут добывать еще больше — 7,1 млн баррелей. Это третий результат после России (10,4 млн баррелей в сутки) и Саудовской Аравии (около 10 млн). Американская компания ExxonMobil недавно опубликовала свой прогноз по энергетике, согласно которому США к 2025 году будут экспортировать больше энергоресурсов, чем импортировать. Вторит американским аналитикам и Международное энергетическое агентство. В документе World Energy Outlook 2012, выпущенном месяц назад, оно предсказывает, что благодаря так называемой сланцевой революции — а именно она обеспечивает рекордные для Америки результаты добычи и нефти, и газа — США могут к 2020 году выйти на первое место в мире по объемам добычи нефти, а к 2030-му превратиться в чистого экспортера углеводородов. О том, почему сланцевая революция происходит в отдельной стране, а не по всему миру, чем это грозит России как крупнейшему углеводородному экспортеру, какие перспективы у нашей страны на этих рынках, мы поговорили с научным руководителем Института нефтегазовой геологии и геофизики им. А. А. Трофимука СО РАН академиком РАН Алексеем Конторовичем.
Академик Конторович — авторитетнейший в мире специалист в области теоретических и прикладных проблем геологии и геохимии нефти и газа, основатель научной школы, крупный организатор комплексных нефтегазогеологических работ в Сибири. Он, говоря сухим языком справки Академии наук, внес фундаментальный вклад в исследование зональности и эволюции нефтегазообразования, в разработку методов диагностики и картирования нефтепроизводящих отложений, а также количественного прогноза нефтегазоносности и методов математического моделирования геолого-разведочных процессов. При его участии были разработаны многие комплексные программы геолого-разведочных работ по поиску нефти и газа в Западной и Восточной Сибири и на Урале, энергетическая стратегия Сибири и России в целом. Он внес большой вклад в выявление и освоение нефтегазовых ресурсов Западной Сибири, участвовал в открытии и разведке месторождений нефти в Восточной Сибири и Якутии, руководил разведкой таких гигантских и крупных нефтегазоконденсатных месторождений, как Юрубчено-Тохомское, Собинское, Верхнечонское, Талаканское, Дулисьминское, Среднеботуобинское и других. Цену экономии средств за счет оптимизации геолого-разведочных и добычных работ (где бурить, где добывать, где прокладывать трубопроводы), сделанной на основе научных разработок и рекомендаций Алексея Конторовича и научных коллективов, в которых он работает более полувека, эксперты исчисляют миллиардами долларов. За достижения в этой области в 2009 году он был удостоен энергетической «нобелевки» — премии «Глобальная энергия».
— Алексей Эмильевич, последние два-три года только и говорят о сланцевом газе, а теперь все чаще и о сланцевой нефти. Очевидно, что ускоряющаяся добыча этих углеводородов сейчас меняет топливный рынок в Америке и активно влияет на мировые рынки в целом. Но есть ощущение, что эта тема как-то «передавливается» и СМИ, и политиками.
— Сланцевая нефть, сланцевый газ, как и метан угольных пластов, — это реальность, это объективное явление природы. Отрицать это бесполезно. У нас в стране специалисты много говорят о нефти баженовской свиты. А это сланцевая нефть. Предсказал ее в 1962 году великий сибирский геолог Фабиан Григорьевич Гурари. А впервые получил приток сланцевой нефти баженовки в начале 70-х годов прошлого века другой легендарный геолог, человек-мотор, человек-таран Фарман Курбанович Салманов. Еще один великий геолог нашего времени, член-корреспондент РАН Иван Иванович Нестеров, сорок лет назад говорил, что ресурсы нефти в баженовской свите превышают 20 миллиардов тонн. Сегодня на базе научных достижений созданы технологии добычи сланцевой нефти и сланцевого газа. Но дебиты нефти и газа в сланцах небольшие и быстро снижаются. Себестоимость этой нефти высокая. Когда нефть или газ дешевые, бурить в породах горизонтальные скважины и получать из них сравнительно небольшие притоки той же сланцевой нефти или газа невыгодно — разоришься. Но сейчас, когда цена на нефть выше 100 долларов за баррель, добыча этих углеводородов во многих случаях становится рентабельной. Совершенно очевидно, что цена на нефть будет расти и дальше, а стоимость газа с ней связана. Значит, многие месторождения, разрабатывать которые раньше было накладно, в этих условиях могут оказаться рентабельными. Если бы цена на нефть оставалась два доллара за баррель, как это было в 40–50-е годы, или девять — как в конце 80-х и в начале 90-х, никто бы сланцевым газом или сланцевой нефтью вообще не занимался. Это было бы заведомо убыточным делом. Сегодня добывают на шельфах много морской нефти. Но если бы нефть стоила два-четыре доллара за баррель, как двадцать лет назад, то в Северном море ее бы никогда не добывали. Выигрывают от роста цен на нефть в первую очередь те государства, у которых в запасе есть дорогая нефть.
— Мы же тоже выигрываем.
— Мы выигрываем, но по-другому: если нефть дорогая, нам легче построить бюджет. Но мы можем ее добывать рентабельно и при значительно меньшей мировой цене. Правда, для этого пришлось бы менять стиль экономики. Давайте немного в прошлое. Сама идеология и метод гидроразрыва и горизонтальное бурение (подробнее об основных технологиях, применяемых при добыче сланцевых газа и нефти, см. «О сланцевом газе», «Эксперт» № 12 за 2011 год. — «Эксперт») были разработаны в Советском Союзе в конце 50-х — начале 60-х годов. Но у нас они широко не использовались. Просто особой необходимости в этом не было, коллекторы (породы, способные вмещать жидкие и газообразные углеводороды и отдавать их в процессе разработки месторождений. — «Эксперт») были хорошие, и газ и нефть получали в хороших объемах и без этих технологий. Но тот же гидроразрыв (при этой технологии под действием подаваемой под давлением в газо- и нефтенасыщенные породы жидкости формируется высокопроводимая трещина для обеспечения большего притока добываемого сырья. — «Эксперт») начинали проверять уже более полувека назад в Восточной Сибири, в Иркутской области. Горизонтальное бурение тоже придумали наши инженеры-буровики. Но по-настоящему, по-современному эта технология была не так давно реализована в первую очередь в США.
— Пишут, что горизонтальное бурение чуть ли не в девятнадцатом веке придумали.
— Может быть, такие идеи и были раньше, но как промышленный метод оно используется только в последние десятилетия, и приоритет в его разработке тут наш, советский. Возвращаясь к сланцевому газу, убежден, что если цена нефти упала бы до 50–60 долларов за баррель, сланцевый газ никто добывать бы не стал. Притягательность сланцевого газа еще и в другом: в прекрасных уникальных месторождениях на севере Западной Сибири мы добываем роскошный энергетический газ, но потом, чтобы доставить его в ту же Западную Европу, мы должны построить три-четыре тысячи километров труб и прогнать по ним этот газ. Сами трубопроводы — это огромные инвестиции плюс расходы на транспорт газа, а это огромная энергетика, огромные затраты, большое количество людей, обслуживающих все это дело. В итоге в цене газа, который реализуется в Западной Европе, доля транспорта составляет больше 70 процентов. А теперь, если я буду добывать дорогой по цене газ, но фактически по себестоимости добычи, реализовывая его на месте без далекого транспорта где-нибудь в Польше или в Германии, то это дело может оказаться вполне конкурентоспособным. Поэтому просто взять и вычеркнуть сланцевый газ или говорить, что им не надо заниматься, неправильно. Разведывать эти вещи надо, оценивать. Но надо понимать, что это очень дорогой газ, что его добыча сопровождается огромным количеством экологических проблем и надо каждый раз взвешивать, насколько выгодна такая добыча в целом.
— А что с экологией?
— Для того чтобы добывать сланцевые газ или нефть, во-первых, бурится большое количество скважин. Когда это делается в обустроенных районах, это всегда неприятно: грязи слишком много, необходимо изымать из оборота дорогие, освоенные земли. Потом в эти скважины, чтобы произвести гидроразрыв, а без этой технологии много не добыть, надо закачивать огромные объемы воды. Где-то эту воду надо брать, а в той же Западной Европе, в странах в целом обжитых, и без того ее дефицит. К тому же в эту воду надо добавлять специальные химикаты, а ведь закачанная в пласт грязная вода может выйти на поверхность. Вот такое сплетение разных обстоятельств. Я читал, в Польше запретили добычу сланцевого газа, поскольку поняли, что они не смогут решить всего этого комплекса проблем. И когда нам рассказывают, что в Европе уникальный газ Западной Сибири будет заменен сланцевым газом, лично я убежден, что все это сказки, направленные на то, чтобы сбить цены на наш газ на европейском рынке.
— Для профессионалов, очевидно, сланцевый газ и раньше не был секретом.
— О том, что в сланце всегда есть газ и нефть, известно десятки лет. Я был мальчишкой, а в Западной Сибири в сланцах бурили первые скважины. Есть у нас такая баженовская свита, главный, с моей точки зрения, генератор западносибирской нефти (с породами баженовской свиты генетически связывают более 80% общей массы геологических газонефтяных ресурсов Западной Сибири. — «Эксперт»). Это самая мощная сланцевая толща в Западной Сибири. Был такой геолог из Москвы, который кидал куски баженовского керна в воду. Керн поднимался на поверхность, растрескивался, и вот булькали эти пузырьки газа, а он считал, сколько же там газа выделилось. Есть известный геохимик из Ленинграда Елена Александровна Рогозина, которая изучала в открытых порах баженовской свиты не только метан, но и другие газы, так что это, конечно, уже давно известные вещи.
— Значит, мы, как и американцы, добываем сланцевую нефть?
— Мы ее мало добываем, это невыгодно пока, потому что, во-первых, давление быстро падает и скважины перестают работать. А во-вторых, далеко не в каждой скважине удается ее получить в промышленных объемах. Хотя многие наши компании, и «ЛУКойл», и «Сургутнефтегаз», и «Роснефть», над получением нефти из баженовской свиты работали довольно много. Но мы, говоря о сланцевом газе, как вы сами заметили в начале нашего разговора, идем сейчас по пути тех самых СМИ, которые «передавливают» тему, а ведь того же газа намного больше вовсе не в сланцах
— Вы говорите о газогидратах?
— В том числе. На ум приходит известная ленинская мысль, высказанная им в «Материализме и эмпириокритицизме» в начале прошлого века: «Ум человеческий открыл много диковинного в природе и откроет еще больше, увеличивая тем свою власть над ней». Вы знаете, что в Западной Сибири каждый кубометр подземной воды содержит не меньше одного кубометра газа? И когда эта вода поднимается на поверхность, давление падает, газ выделяется в свободную фазу. И Иван Иванович Нестеров и я в 1975 году в монографии «Геология нефти и газа Западной Сибири» даже посчитали количество этого газа. А был такой гидрогеолог Леонид Матвеевич Зорькин, который считал, что когда-нибудь человечество будет использовать этот газ для отопления, как энергоноситель.
Все сейчас увлечены сланцевым газом, а академик Андрей Алексеевич Трофимук (открыл во время войны большие запасы нефти в Башкирии и Татарии и предсказал сибирскую нефть. — «Эксперт») вместе с московским ученым академиком Николаем Васильевичем Черским, профессором Юрием Федоровичем Макогоном и целым рядом других ученых в свое время обосновали наличие, а потом и открыли месторождения гидратного газа. И благодаря им мы теперь знаем, что в Мировом океане, в зонах с определенными температурными и глубинными условиями, в других местах — на дне того же озера Байкал — широко распространена пленка этого метана. В США, в Японии, в Индии есть научные коллективы, которые ведут исследования, как этот газ извлечь и использовать. Так что кроме сланцевого метана есть на порядки большие запасы гидратного метана, и это убедительно доказал академик Трофимук. Удастся ли когда-нибудь человечеству найти экономически эффективные способы использования этого метана, покажет будущее. Как мы видим сейчас, время сланцевых углеводородов, о которых никто толком не думал еще десять лет назад, не только пришло, но и становится повесткой дня на соответствующих рынках.
— Сейчас СМИ напирают на то, что «Газпром» мало заботит эта проблема.
— Я думаю, что в этом случае СМИ и те политики, которые подогревают эту тему, уводят «Газпром» от сложных проблем к ненужным.
— То есть для «Газпрома» проблема сланцевого газа как бы и не самая большая?
— Дело в системной угрозе — предстоит глубокое изменение структуры рынка газа в мире. Если до последнего времени в силу природных условий Россия была бесспорным монополистом, потому что в мире не было другого такого центра, который мог бы поставить такое количество газа на рынок, во всяком случае на евразийском континенте, то сейчас положение меняется. Смотрите, в мире до последнего времени существовали две крупные газовые системы. Одна замкнутая, североамериканская, это добыча в США и Канаде, примерно равная тому, что мы добываем в Западной Сибири. А вторая — западносибирская, которая обеспечивает газом Россию, страны СНГ и в значительной степени Западную и Центральную Европу. Есть и другие поставщики газа в Европу — Норвегия, Алжир, — но по своим возможностям они ни в какое сравнение ни с «Газпромом», ни с газовой промышленностью России в целом не идут. Затем произошла важнейшая научно-техническая революция, не самая сложная с точки зрения технологий, но это был огромный сдвиг с точки зрения рынка — появился транспорт сжиженного газа, и если до этого поставки газа могли осуществляться только сетевым способом, по трубам, то теперь появилась возможность его перевозки морским путем. Поначалу это возникло в Азиатско-Тихоокеанском регионе — благодаря этому в первую очередь Индонезия стала крупным поставщиком газа в Японию. Сейчас расширяющаяся возможность транспорта сжиженного газа постепенно меняет отношение и государств, и компаний к поставкам топлива в мире в целом.
— Видимо, важно и то, что за последнее время в мире были открыты новые месторождения?
— Не просто новые — гигантские. В самом центре Персидского залива (это Катар и Иран) находится уникальное месторождение, которое более чем в два раза превосходит по запасам наш гигантский Уренгой, который, как считалось раньше, был самым большим месторождением в мире. В сумме, по разным источникам, на дне Персидского залива где-то 26–27 триллионов кубометров газа. Находка эта, конечно, сама по себе и не новая, но осознанная и оцененная только в последнее время, опять-таки в связи с развитием транспорта сжиженного газа. Пока не было транспорта, она не привлекала внимания, а цифры никто не публиковал. Катар назвал это месторождение Норд, Северное, Иран свою часть месторождения — Южный Парс. Это гигантское месторождение, с которого и Катар, и Иран могут поставлять на рынки сжиженный газ в огромных количествах. И сейчас, особенно в Катаре, подготовка к этому ведется очень активно, создаются промыслы, строятся заводы по переработке и сжижению газа.
— Работы на шельфе ведь достаточно дорогие?
— Нет, это очень удобный район, недалеко от берега, незамерзающее море — никаких проблем сегодня там нет, ни технологических, ни технических. Катар в ближайшие годы станет одним из конкурентов — и уже становится сопоставимым соперником такого поставщика, как наш «Газпром», на европейском рынке. Мы не можем с этим не считаться. Еще больше запасы газа в Иране. Тегеран по политическим соображениям в Европу, скорее всего, в ближайшие годы поставлять газ не будет, но в Азиатско-Тихоокеанском регионе есть страны, которые на окрики европейцев и американцев оглядываться не будут и возьмут иранский газ с большой охотой. Значит, иранский газ Персидского залива скоро придет и в Азиатско-Тихоокеанский регион. Вот не считаться с этим, не учитывать этого в наших стратегических построениях Россия, конечно, не может. И это еще не все. Есть очень интересные открытия, сделанные в Индийском океане, на северо-западе Австралии. И там тоже идет активное обустройство месторождений. Кроме того, еще в советское время были найдены крупные месторождения газа в Туркменистане. Там осваивается месторождение Южный Иолотань, которое по запасам вполне сопоставимо с теперешним Уренгоем. Китай уже заключил с Туркменистаном договор на поставки этого газа до 2030 года. Построен газопровод стоимостью 6,5 миллиарда долларов, это говорит о том, что появился еще один очень серьезный наш конкурент на азиатско-тихоокеанском рынке газа.
При этом, что любопытно, та же Западная Европа утверждает, что она не хочет работать с нами по долгосрочным контрактам. А в том же АТР и Индия, и Япония, и Китай заключают с Австралией, Катаром, Ираном, Туркменистаном долгосрочные контракты на двадцать — двадцать пять лет. Короче говоря, и на ближнем — европейском, и на азиатско-тихоокеанских рынках, в которые мы только идем (решение о строительстве газопровода до Владивостока и далее недавно обнародовали президент и руководство «Газпрома»), мы столкнемся с большой конкуренцией. Вот учитывать эти новые обстоятельства мы, конечно, в своих стратегических построениях просто обязаны.
— А почему мы все время все эти условно новые находки сравниваем с Уренгоем?
— Это было самое крупное месторождение на планете с относительно низкой себестоимостью добычи и с огромными запасами газа, конечно. Примерно сорок лет мы считали, что это самое крупное месторождение на планете, и мало кто верил, что можно открыть что-то крупнее. А вот сегодня оказалось, что можно.
— И что делать? Вот в «Газпроме» говорят о походе на Восточную Сибирь...
— В Восточной Сибири уже открыто и еще будет открыто много газовых месторождений. Уже осваивается большое Ковыктинское месторождение, я бы назвал его Большая Ковыкта, потому что там три месторождения с условными границами, запасы которых — около трех триллионов кубометров газа. Открыто Чаяндинское месторождение в Якутии. Есть огромная газовая шапка на Тохомском месторождении, она под триллион кубометров газа, что сопоставимо по запасам с Чаяндинским месторождением. И это только первые ласточки. Будут еще открыты огромные запасы газа, и весь этот газ так называемый жирный (кроме метана в нем много этана, пропана и бутанов. — «Эксперт»), поэтому это сырье не только для энергетики, но и для нефтегазохимии. Я уже не раз говорил, что российская нефтехимия, как и вся европейская, за неимением жирных газов ориентирована на переработку бензиновых фракций, а США и Канада — на переработку жирных газов, что гораздо экономичнее. Сейчас с открытием таких перспективных месторождений нам необходимо организовать полноценную переработку жирных газов у себя в стране. И это как раз ответ на вопрос «что делать?». Кроме того, весь этот газ содержит гелий, и в ближайшие годы (мы это предсказывали уже пятнадцать-двадцать лет назад) Россия станет самым крупным поставщиком гелия на мировые рынки.
— Неужели этот продукт так важен на рынке?
— Гелия требуется очень много, в прошлом году на мировых рынках было продано 160–170 миллионов кубометров этого газа. Его еще не хватило, и США как крупнейшая гелиевая держава не смогла этот спрос удовлетворить. Сейчас в Америке добыча гелия падает, так что они уже сами начали испытывать дефицит. Между тем средний рост потребления гелия на мировых рынках в последнее время колеблется от четырех до шести процентов в год. Представляете, если эта тенденция сохранится, какая огромная цифра нарастет за последующие двадцать лет? Уверен, что нарастет. Гелий, во-первых, нужен в тонкой металлургии, во-вторых, в медицине, ракетно-космическая техника без него не может обойтись. Наконец, гелий — это сверхпроводимость. Многие высокие технологии просто невозможно реализовать без гелия.
— Я правильно понимаю вашу мысль, что сейчас стратегической задачей нашей газовой отрасли должна быть не попытка продать больше энергетического газа, а диверсифицироваться в сторону нефтегазохимии?
— Одно другого не исключает. Это разные вещи: газохимия должна ориентироваться прежде всего на этан, пропан, бутан, после того как из добытого газа отберут энергетический газ — метан. Но раз мы начинаем добывать жирный газ, надо создавать по существу новую отрасль экономики, подотрасль, скажем, в рамках газовой промышленности, которая займется переработкой этого богатейшего сырья. А это сложнейшие дорогостоящие предприятия, инвестировать в которые мы должны быть готовы и финансово, и ментально. Чтобы понимать масштаб предстоящих инвестиций, приведу пример с попутным газом, о котором у нас так любят говорить. Во всей Западной Сибири перерабатывается такого газа примерно 23–24 миллиарда кубометров в год. А нам только на севере Западной Сибири надо перерабатывать 160 миллиардов кубометров жирного газа, а в Восточной — только в ближайшей перспективе еще 40–60 миллиардов. В сумме это больше 200 миллиардов кубометров. Представляете, какие задачи стоят перед Россией — создать по существу новую отрасль промышленности. Все это многократно окупится. Но в тех документах, которые мне приходилось видеть, планируемые объемы переработки такого газа явно занижены. Значит, занижается потребность в инвестициях. Считаю, что это надо корректировать, и Сибирское отделение Российской академии наук будет пытаться убедить руководство страны сделать такую корректировку.