http://93.174.130.82/digest/showdnews.aspx?id=cf94bfee-d170-4317-b381-bbacbffa9cdc&print=1© 2024 Российская академия наук
За неполные пять лет работы в STRF.ru я познакомилась со многими учёными. Исходя из задач, которые передо мной ставились, первые два года я была нацелена по большей части на общение с российскими исследователями, добившимися впечатляющих результатов в своих лабораториях. Затем стал более отчётливо проявляться курс на интернационализацию науки, о чём свидетельствуют конкурсы мегагрантов, задуманные для привлечения учёных из-за рубежа, открытие Российского квантового центра под руководством опять же представителей зарубежной науки, Сколково. Следуя текущим событиям, я стала всё активнее завязывать контакты с иностранными учёными, и не могла не заметить разницу в общении. Для простоты дальше я буду называть российских исследователей «нашими», а зарубежных – «иностранцами», вне зависимости от их исторических корней.
В отличие от западных собеседников, которые дружелюбны и всегда готовы обсудить любую тему, наши более закрыты для контактов. Один из самых частых вопросов, который я несколько лет задаю респондентам, в какой бы стране они ни проживали: «Расскажите о результатах вашего исследования, мне кажется, это очень интересно!» Если эту фразу произношу в телефонном разговоре с нашими (дозвониться до них, к слову, большая удача), то, как правило, слышу в ответ, что они сильно заняты весь ближайший месяц или же вообще не видят перспективы когда-либо освободиться. Если пишу им то же самое в письме, то чаще они просто не отвечают.
Реакция учёных, работающих за границей, прямо противоположная. С ними в основном общаюсь по электронке, и отвечают они практически всегда. Был случай, когда в ответном письме один известный американский исследователь из русской диаспоры написал, что не считает популяризацию науки таким уж важным делом, по крайней мере для самой науки, но переписка всё же завязалась, и в конце концов он так увлёкся процессом подготовки статьи, что одно из его последующих писем пришло с пометой «from Los Angeles International Airport». То есть человек писал мне фактически на лету.
В целом иностранцы, невзирая на свои хирши и прочие признаки научного величия, очень любознательны, готовы давать комментарии как по своим исследованиям, так и по проектам коллег, с удовольствием рассуждают о проблемах организации зарубежной и российской науки, об общечеловеческих ценностях и будущем цивилизации. Получается парадоксальная вещь: российскому журналисту проще договориться о встрече с профессором из Гарварда, чем дозвониться до российского академика.
Чтобы подкрепить свои впечатления фактами, я не поленилась проанализировать свою рабочую почту за отдельно взятые периоды. Для сравнения взяла 2008 год, когда я занималась в основном нашими, и 2011 год.
Что мешает нашим учёным быть более открытыми? На мой взгляд, причина заключается в общей атмосфере настороженности и недоверия, присущей российскому обществу. Подобные настроения сохраняются даже несмотря на участившиеся митинги и оппозиционные прогулки: чем ярче несогласные проявляют себя, тем сильнее сторонние наблюдатели подозревают, что в этих действиях есть теневая сторона. Наше научное сообщество тоже мнительно, и немалая его часть априори считает, что журналисты только и мечтают, чтобы написать про науку что-то такое, что явно не пойдёт ей на пользу. В моей практике был случай, когда учёный из РАН на обычный вопрос о публикациях в журналах ответил: «Кем вы ангажированы? Кто ваш учредитель?» Мне до конца беседы так и не удалось убедить человека в том, что интерес к его профессиональной деятельности не имеет никакого подтекста.
Ещё одно объяснение – чрезмерная занятость наших учёных. Постоянные совещания, командировки, отчёты. Но почему-то иностранцы в своём рабочем графике запросто находят время для вдумчивого письменного общения, не говоря уже об устном, хотя, наверное, тоже не всегда сидят за компьютером в своей лаборатории и разъезжают не меньше наших.
Вот, например, как объяснил мне своё понимание необходимости популяризации науки в недавнем интервью профессор лаборатории Cold Spring Harbor, обладатель мегагранта второй волны, создающий лабораторию в Физтехе, Григорий Ениколопов: «Надо не то чтобы напоминать, а постоянно объяснять, почему наука важна для общества, ведь условные конгрессмены, депутаты, сенаторы и прочие не обязаны вникать во все перипетии и подробности научного поиска. Мы должны объяснить обществу, почему необходимо тратить деньги на поддержание науки, ведь очень часто не очевидно, что это приносит прямую пользу».
Среди наших тоже, безусловно, есть те, кто проявляет заинтересованность в популяризации, с ними быстро завязывается переписка, иногда обмен мнениями не для печати, любопытными ссылками. Но пока их значительно меньше, поэтому о перспективах российских научных проектов чаще рассказывают победители мегагрантов – как правило, это иностранные учёные с российскими корнями. Назначение новых фигур на ключевые посты в российской науке комментируют представители диаспоры, которым всегда и до всего есть дело, где бы они ни жили; а о причинах падения российских космических аппаратов рассуждают эксперты NASA.
И вроде никто не в обиде при таком раскладе, но всё же хочется, чтобы отечественная наука стала более открытой, это бы серьёзно укрепило её статус в обществе, который, по мнению самих российских учёных, пока ещё недостаточно хорош.