Версия для печати
Вернуться к списку

Фрагменты из выступления министра науки и образования А.А. Фурсенко на пленарном заседании X Международной конференции по проблемам развития экономики

Добрый день, уважаемые коллеги,

На прошлой неделе в Бонне состоялась конференция ЮНЕСКО, посвященная роли образования в обеспечении устойчивого развития. Тема – более-менее стандартная и привычная и терминология общепринятая. Интересно было то, что эта тема устойчивого развития появляется уже много лет, и существуют достаточное четкие связи и ключевые слова. Это «ресурсы», «экология» и др.

Пожалуй, самое интересное на конференции было то, что докладчики на ней разделились на две равные части. Было как традиционное прочтение этой темы, обсуждались проблемы ресурсных ограничений, изменения климата, но была и вторая часть, и по уровню докладчиков не менее значимая. Было отмечено, что устойчивость и экономики, и развития оказались в опасности не в связи с экологическими или ресурсными ограничениями, а в связи с ответственностью государств, корпораций, либо отдельных людей, причем ответственность, понимаемая в самом широком смысле слова.

Я думаю, что наше ответственное поведение в широком плане должно способствовать осознанию того факта, что после выхода из кризиса мы окажемся в принципиально другой экономике. По-моему, этот кризис и это для всех стало очевидным, отличается от всех других, так же как войны прошлого века отличаются от войн позапрошлого века тем, что они стали мировыми. Вроде бы начинались они также, с каких-то конкретных проблем, а заканчивались тем, что происходила полная перестройка, перезагрузка – модное слово, всей мировой системы.

Пожалуй, проблемы образования становятся здесь ключевыми. Потому что образование должно воспитывать, давать информацию, должно предоставлять возможности. И, пожалуй, именно это является сегодня ключевым принципом для подготовки кадров, для сохранения устойчивой экономики.

У нас слова «инновационная экономика» – модные и привычные для всех. Говоря об устойчивости, стоит понимать, что устойчивость это как езда на велосипеде. Лучше всего она достигается при достаточно быстром движении. Как только мы начинаем останавливаться, мы можем упасть.

Что необходимо для того, чтобы достичь этой устойчивости в динамике? Во-первых, в вопросах задания движения, определения направления, очень важен внешний заказ, внешний импульс. Это заказ на знания, на умения, на востребованность и, к сожалению, с этим большие проблемы.

Давайте вспомним, что еще год назад, когда мы встречались на экономических форумах, на заседаниях Правительства, звучал тезис о том, что кадров катастрофически не хватает, что надо готовить кадры для промышленного сектора, для информационных технологий, для того, для сего. Начались экономические проблемы, и немедленно пошла волна сокращений, причем именно на тех предприятиях, которые говорили, что им больше всего не хватает людей. Наверное, мы должны признать и быть честными перед самими собой, что те, от кого сегодня избавляются, вчера были тоже не сильно нужны. Т.е. дело не в нехватке кадров, нехватке специалистов, даже не в демографическом спаде, а дело в квалификации тех людей, которые работают или тех, которые их готовят.

Вообще в тот период, когда ситуация требует принципиально новых решений, квалификация становится критическим фактором. Мы об этом все знаем, все говорим, при этом далеко не всегда можем сформулировать, что мы понимаем под квалификацией. Сегодня принципиальный момент профессионального образования – это направленность на реальные знания.

Требования к высокой квалификации работника зачастую привели к спросу на атрибуты: на дипломы о степенях, свидетельства об окончании престижного вуза (на Западе говорится на пиджак с лейблом престижного университета), диплом о высшем образовании. При этом вторая составляющая – престижность знаний, компетентность человека, отходит на второй план. Это касается не только России.

Здесь говорилось о разрыве предложений между числом квалифицированных мест и спросу на них. Т.е. у нас не все квалифицированные люди обеспечены местами, которые бы соответствовали их квалификации. Я думаю, что все это надо перефразировать немножко по-другому.

У нас не все люди, имеющие эту атрибутику, обеспечены теми местами, которые они считают, должны быть обеспечены согласно этой атрибутике. Если бы всем людям, имеющим сегодня дипломы о высшем образовании, предложили бы места, которые бы соответствовали этим дипломам, то я думаю, что большая часть из них провалилась бы, в чем мы собственно и убедились, когда пришел кризис, и начались сокращения.

Квалифицированных людей, как правило, не сокращают, не высвобождают, а держатся за них из последних сил, создавая все возможности, чтобы они сохранились на своих местах. Поэтому, вопрос об ответственности, как обсуждалось и в Бонне, такова и моя точка зрения, что когда мы говорим об ответственности, то мы, как правило, говорим об ответственности государства, об ответственности, в лучшем случае, высшего учебного заведения, а гораздо меньше говорим об ответственности человека перед собой, перед обществом, о том, что знания надо получать.

Искусственное кормление тут вряд ли будет успешным, через капельницу или через рот – не имеет значения. На сегодняшний день количество людей, которые действительно учатся, которые вбирают то, что им дают (не всегда дают то, что надо, но вбирают то, что дают), достаточно невелико. Это связано с безответственным поведением достаточно большого числа людей.

При этом я уж не говорю об обучении в течение всей жизни. Я не говорю о том, что это абсолютно необходимо, и, тем не менее, далеко не все учатся всю жизнь, потому что не всегда обучение в течение всей жизни дает нужную атрибутику, а тогда зачем это нужно? В крайнем случае, можно прикупить соответствующий диплом. Когда я говорю «прикупить», то я имею в виду не обязательно в переходе между станциями в метро, можно прийти на какие-то курсы, оплатить обучение, после которого вы получите диплом, но результатов особых не будет.

При этом я считаю, что сегодня принципиально важно – соблюдение баланса между академически ориентированными университетскими курсами и системой подготовки «синих воротничков». Мы в значительной степени ушли от подготовки «синих воротничков», кстати говоря, от этого ушли многие. Но есть страны, где это, по-моему, достаточно успешно сохраняется. При этом все обычно называют Германию, а я думаю, что гораздо более интересная система в Швейцарии. Причем она интересна тем, что она не только дает знания, но и тем, что статус людей, которые в ней получают неакадемическое образование, достаточно высок. И я думаю, что решение этой проблемы не менее важная задача, чем проблема технологическая. Потому что сегодня в мире статусность ценится высоко, и я думаю, что принципиально важно, чтобы профессионализм сопровождался статусностью, т.к. это создает правильную структуру не только экономики, но и социальной стабильности в обществе.

Наверное, большинство проблем, которые у нас есть, могло бы решаться через опережающую подготовку, через подготовку людей для будущей экономики. В 1949 г. сэр Уинстон Черчилль сказал: «Наше военное ведомство всегда готово к прошлой войне», я не уверен, что он был первым, кто сказал эту фразу, но то, что это относится не только к этому ведомству, или точнее не столько к военному ведомству очевидно, по-моему, для всех.

Мы сегодня в огромной степени в нашей высшей школе готовим к прошлой экономике, которой, как я сказал, уже не будет. Я абсолютно в этом убежден. Но, наверное, беда в том, что какой будет будущая экономика, мы не очень знаем. Я и думаю, что когда мы говорим, что для правильной организации экономики необходим очень жесткий, желательно очень четкий внешний заказ со стороны экономики, то мы одновременно должны понимать, что надежда на сформированный сформулированный заказ со стороны экономики – это такая же иллюзия, как и надежда на то, что образовательные учреждения сами сформулируют, кого же нам надо готовить в будущем.

Динамика такова, что почти невозможно предвосхитить те требования, которые будут предъявляться к образовательным программам через 5-6 лет. Мир меняется очень быстро. Он вообще быстро меняется. А сегодня он просто как скорый поезд летит, и мы даже не всегда успеваем запрыгнуть в последний вагон.

Поэтому я думаю, что …сейчас просто абсолютно необходима трансформация государственной системы образования по всем уровням подготовки. Я упомянул несколько вещей, по которым идут споры, они будут всегда идти. И я думаю, что эти споры отчасти связаны с известной формулировкой «от добра добра не ищут». (…) Вообще я могу сказать, что у нас все изменения в образовании и науке всегда несвоевременны. Когда все идет хорошо, то не надо ничего менять.

Даже когда есть ресурсы, когда есть деньги, дайте, добавьте немножко денег на то, на это, и все нормально. А когда становится плохо, то говорят: «Вы что с ума сошли? И так все раскачивается! Образование – как система не просто стабильная, а стабилизирующая, ни в коем случае нельзя трогать, ее надо сохранять, потому что именно она способна успокоить, облегчить переход к новому состоянию». Т.е. как мы видим, никогда не надо ничего менять. И если мы будем двигаться по этому пути, то я думаю, что ситуация будет ухудшаться с каждым днем.

Что мне кажется, все-таки, необходимо делать сегодня? Если говорить о высшей школе, то мы должны переходить на двухуровневую систему образования. К сожалению, споры о переходе на уровни образования перешли из принципиальных в технологические. Никто не задумывается над тем, что, во-первых, это единственная возможность добиться того, чтобы преподаватели начали качественно менять свою систему преподавания. Не улучшать где-то, а именно задуматься о том, что надо принципиально менять курсы, принципиально менять подходы к образованию. Абсолютно убежден, что если не будет каких-то внешних и сильных сигналов, то никаких внутренних, существенных изменений происходить не будет.

Я не буду говорить о том, что всегда есть энтузиасты, которые хотят и готовы что-то менять. Как общая система, любая система не склонна ни с того, ни с сего к серьезным изменениям. Кроме того, здесь существует реальный конфликт интересов. В докладе … было упомянуто о том, что происходило в 90-х гг. с нашей системой образования. Существенная демократизация, внесение рыночных инструментов в образование. Я хочу сказать, что эти рыночные инструменты вносились по отношению к самой системе и здесь есть конфликт интересов между рынком труда для преподавателей и рынком труда выпускников.

Конечно, одно с другим связано, но человек, который сегодня преподает, ориентирован на то (не желаю никого обидеть), что можно продавать дипломы и пока они покупаются, то, собственно говоря, нет никаких побудительных мотивов для того, чтобы что-то менять. А то, что продается некондиционный товар (потому что те, кто купил этот товар, выходят в мир и видят, что он не востребован или востребован в гораздо меньшей мере, чем они рассчитывали), этот вопрос для них вторичен.

Конечно, в нормальной рыночной экономике должна быть обратная связь, получен сигнал и постепенно рынок образовательных услуг должен поменяться. Но я хотел бы, чтобы мы с вами понимали, что образование – вещь инерционная и обратная связь работает не настолько быстро, насколько бы хотелось, особенно, когда мы четко фиксируем срок в 5-6 лет.

Почему 2-х уровневая система еще и интересна? Потому что в ней время сокращается обратной связи. Потому что если мы готовим бакалавра в течение 4 лет, который ориентирован на многие профессии, то реально мы сокращаем время обратной связи на уровне магистратуры до 2 лет. Я думаю, что мы должны еще раз вернуться к обсуждению этого вопроса перехода на 2-уровневую систему не с позиции технологической, не с позиции того, какой системе мы следуем: советской, Физтеха или англосаксонской. Мы должны вернуться к принципиальной позиции – осознанию того, что меняется мир, экономика и должно меняться образование. … Признав, что альтернативы этому нет и не будет.

Вторая вещь, которая я считаю очень важной, это вопрос о том, что в основе программ профобразования должны быть не прямые заказы промышленности и экономики, а выявленные в рамках научно-технологического прогноза новые социально-экономические и технологические тренды.

Я посмотрел, что я говорил [на конференции в ВШЭ] в прошлом году, и понял, что время в 1 год –маленькое. В принципе, можно было сказать то же самое. Говорил я о том, что принципиально важен Научно-технологический прогноз, мы как раз тогда выходили на этот прогноз, и мы его в Министерстве сделали. Завершена работа, в том числе с участием экспертов ВШЭ, Научно-технологического прогноза на период до 2025 г.

Ясно, что прогноз не может содержать абсолютно конкретных, четких рекомендаций по поводу того: надо заниматься этим, не надо заниматься другим. Он содержит тенденции, но оказывается, что тенденции показывают, как мы могли бы поменять систему образования. И я хочу сказать, что это, пожалуй, в гораздо большей степени может быть сигналом, чем те непосредственные сигналы, запросы промышленности, того или иного бизнеса.

Для нас абсолютно ясно, что этот прогноз не может быть разовым событием. В нем, на самом деле, гораздо интереснее и важнее процесс, чем результат. Процесс, который не позволяет остановиться и сказать: мы поняли, как надо двигаться дальше, а который заставляет нас все время по-новому оценивать наши подходы, ситуацию в стране. И для образования это, в первую очередь, может быть главным побудительным мотивом.

Конечно, сегодня первый день конференции, а завтра будет второй, и мы не можем не говорить о каких-то антикризисных мерах. При этом мы в министерстве не рассматриваем антикризисные меры как какой-то новый, отдельно взятый блок. Министерство существует пять лет, и мы все эти годы этими мерами и занимались. Они, может быть, немножко по-другому назывались, но то, что мы сегодня предлагаем, не является абсолютно иным. Более того, сегодняшняя ситуация позволяет нам некоторые вещи, о которых мы говорили довольно давно, запустить и реализовать. В этом смысле, кризис является положительным фактором. Потому что кризисные явления как для экономики, так и образования высветили проблемные зоны, о которых говорили специалисты в той или иной степени, а сейчас они более-менее очевидны для всех.

Первое, с чего мы начали, это с разработки комплексной программы, нацеленной на переобучение лиц, нуждающихся в новой работе. Если раньше образование в течение всей жизни – было в большей степени фигурой речи, чем реальный процесс, то сегодня абсолютно ясно, что это принципиальная необходимость. И сегодня мы начали закупку на конкурсной основе широкого спектра программ дополнительного профобразования, проходит обучение по этим программам. Не только для тех, кто понимает, что они могут в любую секунду потерять работу, но и для тех, кто начинает оценивать новые рынки.

Дальше. Мы сегодня гораздо более активно занялись оценкой новых рынков труда, которые могли бы появиться, которые будут существовать и во время, и что более важно, после окончания, по крайней мере, этой фазы кризиса. Не хочу сказать кризиса вообще. Все зависит от определения. Можно сказать, что мы вошли в инновационное время, а можно – что мы вошли в кризисное время. Мы вошли во время каких-то изменений, когда за очень короткие сроки всё будет меняться. Дальше всё зависит от того, как мы это назовем, какое слово используем.

Кризис – не такое уж страшное слово. Кризис – это время возможностей, это новые возможности. Это – ситуация, в которой императивно должна быть изменена система.

Как показывают результаты наших прогнозных оценок, мы оцениваем, что для России может быть наиболее перспективно в будущем, в среднесрочной перспективе. Наверное, это сфера услуг, которая недооценена в России, это инфраструктурный менеджмент, потому что мы абсолютно недостаточно внимания уделяли и продолжаем уделять эксплуатации элементов инфраструктуры. Инфраструктура понимается в самом широком смысле слова: от нефтепроводов до обслуживания торговых центров и работы образовательных учреждений. У нас нет соответствующих специалистов, но я думаю, что они должны появиться.

***

В рамках Национального проекта «Образование» была запущена программа поддержки инновационных программ. Вы знаете, что была выделена группа вузов, начального и среднего профобразования, программы которых были поддержаны. Актуальным был лозунг «Деньги – в обмен на обязательства». Мы давали поддержку тем, кто брал на себя обязательство действительно серьезно перестроить систему. Надо сказать, что для подавляющего числа учебных заведений, которые мы поддержали, этот скачок в качестве образования составил 10-15 лет. Это не значит, что мы на 10-15 лет опередили других, а значит, что мы догнали те учебные заведения в других странах, которые были на достойном уровне. Я считаю, что это тоже очень важно.

Мы сегодня готовим следующий шаг – конкурс по поддержке национальных исследовательских университетов. Это абсолютно логически следующий из этого шаг. Несмотря на определенные изменения бюджета (не в сторону увеличения) мы сохранили большинство программ развития. Это была принципиальная позиция нашего министерства. Мы поставили перед собой задачу, даже ценой отказа от каких-то текущих расходов, сохранить поддержку программ развития. И мы запустим эту программу. Причем мы понимаем, что исследовательский университет – это не только учебное заведение, которое помимо образовательной программы ведет и научные исследования, это – принципиально новая структура, которая интегрирует на своей базе и образование, и исследования, и сетевое взаимодействие с бизнесом и наукой.

Строго говоря, мы должны создать сеть новых структур, которые обеспечивают адекватное сегодняшнему времени развитие человеческого капитала. Это ни в коем случае не закрывает существующие сегодня институты. Эти институты имеют свои задачи и вообще любые революционные организационные изменения в этот период вряд ли приведут к чему-то хорошему, но мы прекрасно понимаем, что должны вырастать принципиально новые подходы и принципиально новые структуры.

Я не могу сказать, что ничего не происходит и в структурах традиционных. Абсолютно ясно, что менять образование, не меняя науку, невозможно. В 2008 г. утверждена программа фундаментальных исследований на 2008-2012 гг. Выделены довольно существенные деньги. Вообще это принципиальный шаг. Впервые было анонсировано, заявлено, утверждено, что исследования в Академии наук должны финансироваться, поддерживаться по программному принципу.

Одновременно мы сумели, все-таки, найти понимание с нашими коллегами из научного сообщества, что необходимо вводить некие общие подходы в оценке результативности деятельности научных организаций. Конечно, они будут разными для фундаментальных исследований и для прикладных. Но должна быть некая единая внешняя оценка. Думаю, что это еще более актуально во время кризиса. К сожалению, мы движемся по этим направлениям медленно. Медленнее, чем следует. Абсолютно ясно, что скорость движения по этим направлениям определяется не возможностью-невозможностью каких-то организационных решений. Она определяется менталитетом, психологией, потому что эта сфера образования и науки как никакая другая связана с человеческим капиталом, они естественно связаны и с человеческими ограничениями возможностей.

Программный подход в академическом секторе пока что реализован больше на бумаге. Потихонечку ситуация движется и я думаю, что она изменится, но рассчитывать, что все можно перевести на программный подход, во-первых, нереально, а, во-вторых, наверное, было бы неправильно. Существует определенная необходимость в поддержке среды как таковой. Нельзя все переводить на жесткий проектный подход.

То же самое касается оценки результативности. Мы согласовали Постановление правительства с задержкой как минимум в полгода, а то и больше, но теперь нам предстоит это реализовывать. Но прежде я хотел бы сказать, что, все-таки, все не безнадежно.

Три года назад начался так называемый пилотный проект по оплате труда в Академии наук. Я помню, как много было споров вокруг этого проекта. Были выстроены определенные требования по оценке квалификации научных работников. И сколько мы прочитали и выслушали разных, в том числе, экспертных мнений, насколько это нереалистично, …и что вообще это кончится ничем.

Я могу сказать, что за 3 года произошло то, во что никто не верил. Действительно средняя зарплата научного работника в Академии наук достигла 30 тыс. рублей. Напомню, что в 2005 г. это было 6,5 тыс. рублей. Во-вторых, публикационная активность научных сотрудников в РАН за два года выросла в 1,5 раза. Да, конечно, мы должны оценивать, насколько эти публикации качественны. Но, уважаемые коллеги, я абсолютно убежден, что если мы начнем оценивать и качество этих публикаций, то это качество будет ничуть не ниже, чем качество тех публикаций, которые были 2-3-4 года назад. Просто людей вынудили, в каком-то смысле, посмотреть на свою деятельность немножко с другой стороны. И оказалось, что это небессмысленно. Как не бессмысленны и любые движения к изменениям.

Я хочу сказать, что каждая научная работа проходит несколько стадий. Как вы помните, она начинается с того, что это абсолютное безумие, что это невозможно, а потом приходим к тому, что это тривиально. Я боюсь, что в том веке, в котором мы живем, меняемся, мы до стадии «тривиально» не доживем. Мы каждый раз будем вынуждены возвращаться к каким-то новациям и говорить о том, что это если не безумно, то маловероятно. Но, тем не менее, кто-то все равно должен этот процесс каждый раз начинать, запускать. И в этом плане кто это – как не те люди, которые считают себя ответственными за развитие интеллектуального потенциала, т.е. лучшие представители образования и науки. Спасибо. (Аплодисменты).