http://93.174.130.82/digest/showdnews.aspx?id=caff19e6-87a7-4177-955c-0d2b3d43000d&print=1© 2024 Российская академия наук
— Вы перечисляете объективные причины кризиса российской экономики, часть которых сложилась ещё в 2008-2009 годах. Но как Вы относитесь, скажем так, к сознательным действиям некоторых субъектов, которые обрушивали цены на сырьё и курсы валют? Вспомним, что говорил Владимир Путин на пресс-конференции о «валютных спекулянтах», против которых власть может применить некоторые «инструменты влияния»…
— От человеческого фактора никуда не уйти. Современная экономика во многом связана с предпочтениями людей, их ожиданиями и поведением, которое отнюдь не оптимально. Зачастую они видят даже не журавля в небе, а синицу прямо перед руками, но всё равно хватают нечто ещё более доступное, зато менее потребное. Поэтому субъективный элемент крайне важен. Но он имеет силу, когда опирается на какие-то объективно создавшиеся условия. Если они не благоприятны, то ваш субъективный порыв, во-первых, будет одинок — другие за вами не последуют, а во-вторых, непродуктивен и приведет, скорее всего, к убыткам. Человеческий фактор в экономической ситуации важен, когда он соответствует общему тренду, а не действует вопреки ему.
— То есть, если «спекулянты» попробовали бы обвалить крепкий рубль, то у них ничего бы не вышло?
— Конечно! Сегодня попробуйте-ка, обвалите рубль… Но это – одна сторона дела. Другая причина обвала рубля – отсутствие эффективного валютного регулирования со стороны Центрального Банка России. Что касается сокращения цен на сырье, прежде всего, на нефть, то здесь дело не в спекуляциях, а в осознанной линии основной страны по добыче и экспорту нефти — Саудовской Аравии — с целью понизить цену до уровня, когда США окажется невыгодным увеличивать добычу относительно дорогой сланцевой нефти, что может ограничить экспорт и выручку стран ОПЕК. И похоже, что этого Саудовская Аравия уже добилась, нарастив добычу и создав избыток предложения нефти на мировом рынке, что привело к снижению цены примерно вдвое.
— Вы предложили стройную последовательность вывода российской экономики из кризиса, показали какими мерами государственной финансовой политики стимулировать долгосрочное кредитование. Но есть ли способы «канализировать» инвестиции, чтобы они направлялись, например, в «экономику знаний», а не в торговлю?
— Да, у государства для этого есть масса возможностей. Оно может дать льготы по кредитованию определенных отраслей, в том числе наукоёмких. Точно так же, как оно льготирует сельскохозяйственные кредиты, оплачивая часть высокой кредитной ставки за государственный счет.
— А откуда возьмутся эти дополнительные инвестиции?
– Дополнительные инвестиции могут быть получены в значительной мере за счет активов банковской системы России. Эти активы уже превысили объем валового внутреннего продукта страны (71 трлн. руб. в 2014 г.) и составили на 01.01. 2015 г. 77, 7 трлн. руб. Это — основной «денежный» мешок страны, который в 2,5 раза больше всех средств консолидированного бюджета РФ и в 5 раз больше объема федерального бюджета. Из колоссальной суммы банковских активов сегодня только 1,1 трлн руб. (всего 1,5%) используется в виде ипотечных кредитов, а подавляющая часть средств является «короткими» деньгами.
По примеру США, Японии и других стран можно дефицит бюджета (у нас в 2015 г. он составил около 3 трлн. руб.) покрывать за счет выпуска казначейством долгосрочных ценных бумаг, а не из резервного фонда, как это делается у нас. Например, казначейство выпускает ценные бумаги на 20 лет под 5% годовых, которые покупает ЦБ РФ при условии, что он передаст их в коммерческие банки под 5,5%. Вторичная передача тоже обусловлена целевым назначением средств: например, Центробанк может объявить тендер с условием инвестиционного кредитования компаний определенных отраслей под 6,5% годовых. Это — «длинные» деньги, и банки будут получать проценты много лет подряд. Долговременные ценные бумаги предназначены для покупки Центральным банком, Внешэкономбанком (Правительством РФ), Агентством по ипотечному жилищному строительству и другими фондами. Они под эти «длинные» пассивы будут предоставлять кредиты коммерческим банкам по низким процентам на различные сроки.
У нас есть и большие возможности более экономного использования государственно-финансовых средств. Мы ведь почти не реализуем возможности государственного воздействия на финансовые институты. Просит, например, Сбербанк России триллион рублей. Можно просто дать, а можно поставить условия — отказаться от дивидендов акционерам, на 20% сократить численность штата, установить зарплату топ-менеджерам хотя бы на уровне государственных чиновников такого же ранга, а не в разы выше, продать непрофильные активы…
— Мы подошли к самому каверзному вопросу. Тоже о человеческом факторе, но уже в экономической политике государства. В России есть вполне конкретный, с именем-фамилией, глава кабинета, есть министры. Способны ли эти люди и собранные ими команды проводить те меры, о которых вы пишете и рассказываете?
— Это высокообразованные и высококвалифицированные люди, многих из них я давно знаю. Если перед ними поставить чёткие перспективные задачи, например, нацелить на выполнение президентской программы по возобновлению социально-экономического роста, то они способны многое сделать.
— Сегодня много говорят про «восточный вектор» экономической (и не только) политики России. Подписываются новые соглашения с Китаем, с 1 января на Дальнем Востоке начал работать закон о территориях опережающего развития (ТОР). Какими могут быть последствия «броска на восток», в том числе и в контексте поисков выхода из кризиса?
— Надо судить не по словам, а по делам. Если вы посмотрите на движение инвестиций, то увидите, что пока на деле ничего кардинального не происходит. То же наблюдается и с трудовыми ресурсами. Когда в советское время в Сибири создавалась Западно-Сибирская топливно-энергетическая база, строились территориально-производственные комплексы (ТПК), сооружался БАМ, то приезжали из европейской части страны сотни тысяч рабочих и специалистов. Тюменская область пополнилась на 1,5 млн. человек, а Братско-Илимский комплекс – на 550 тыс. человек. Ничего близкого я сейчас не вижу. Не очень быстро строится газопровод «Сила Сибири», в лучшем случае он начнёт подавать топливо в 2021 году. До сих пор фактически не осваивается одно из крупнейших газовых месторождений мира — Ковыкта, хотя оно удобно расположено и способно дать недорогой газ. Я не могу сказать, что есть реальный сдвиг на Восток, хотя он на самом деле нам крайне нужен.
— Вас нельзя отнести к активным критикам реформы РАН. Во время самых острых и драматичных событий вы занимали сдержанную позицию. Чем это обусловлено?
— Для начала тем, что, будучи действительным членом РАН, я не работаю в её системе. В каком-то смысле, я выжидал, чем это кончится. Конечно, я сочувствовал тем, кто протестовал, и сам не мог остаться полностью безучастными: написал статью о судьбе академической науки в журнал «Экономическая политика». Я не ощущаю реформу на себе, не слежу за всеми её перипетиями, но понятно, что это безобразие из безобразий, которое обязательно кончится. Я уверен в этом.
— Как вы оцениваете взгляды вашего коллеги по Российской академии наук, Сергея Юрьевича Глазьева?
— У него разные взгляды по разным вопросам. Вообще-то, основная специализация академика РАН С.Ю.Глазьева, по которой написана серьезная монография — это технологические уклады. По этой тематике он автор очень глубоких работ. В этих вопросах Сергей Юрьевич, безусловно, выдающийся специалист. Когда же он резко высказывается по другим темам, в частности, финансовым, у него проскальзывают, как мне кажется, нотки некоторого авантюризма. Или, по крайней мере, недостаточной обоснованности предлагаемых мер. Поэтому где-то я с ним согласен, где-то нет — как и со всеми другими. Но в целом сегодня он играет положительную роль, настаивая на переходе к более активной экономической политике.