http://93.174.130.82/digest/showdnews.aspx?id=c8d12943-48ac-4e4b-a563-03b408b67067&print=1© 2024 Российская академия наук
Прошедший 2018 год был богат на события и для страны, и для российской науки. Подписаны новые майские указы, приняты поправки к закону о РАН, полномочия которой теперь существенно расширены, разрабатывается новый закон о науке. О том, как оценивают перемены в самой академии, какие задачи ставят на будущее, какими достижениями гордятся, - в интервью “Поиску” президента РАН Александра СЕРГЕЕВА.
- Александр Михайлович, прошел полный календарный год с тех пор, как вы руководите РАН. За это время вопросы развития российской науки неоднократно обсуждались между вами и президентом страны, в том числе и в ходе недавней встречи в Кремле. Судя по всему, конструктивный диалог с властью удалось наладить?
- Я считаю, что диалог получается, причем его налаживание явно шло не только со стороны академии, которая сформулировала свои новые задачи и начала определенным образом перестраиваться в организационном плане. Мы почувствовали потребность в диалоге и со стороны власти. На следующий день после избрания президентом РАН меня пригласил в Кремль Владимир Путин и сказал: “Я хочу попросить вас координировать вопросы, связанные со Стратегией научно-технологического развития страны”. Это было очень неожиданно, потому что Стратегия - это не фундаментальная наука, в ней поставлена цель сделать науку производительной силой экономики. И то, что эта задача поручена РАН, - совсем новое для нас дело. А дальше от имени Президента России в Госдуму был внесен законопроект, который содержал целый набор изменений в закон о Российской академии наук, существенно расширяющих задачи, функции и полномочия РАН. Я считаю, что наделение новыми полномочиями - это демонстрация со стороны власти нужности Российской академии наук. В марте 2017 года, когда, как вы помните, выборы президента РАН не состоялись, многим членам академии вообще было не понятно, нужна она или нет. Если нет, давайте превратим ее в клуб, как в некоторых странах... Но у нас ситуация другая. У нас академия государственная, и государство ставит для нее все больше и больше задач.
Финансирование РАН уже увеличилось в этом году, в следующем станет еще больше. То есть в этом смысле я вижу, что есть консенсус, взаимопонимание с властью и сейчас многое зависит от РАН, от того как она будет выполнять свои новые задачи.
- А хватит ли для этого ресурсов?
- Давайте подумаем о ресурсах. Самые мощные - финансовые, ими располагает Министерство науки и высшего образования, у РАН этих ресурсов практически нет. Но для того чтобы эффективно их тратить - а вопрос об эффективности в последнее время стоит особенно остро - нужно правильным образом спрогнозировать направления развития, определить как государственное задание или бюджетное финансирование, которое государство выделяет не только для академических институтов, но и для других организаций, ведущих научную деятельность, разумно распределить. Как правильно оценить, хватит ли сил у соответствующего института или университета, чтобы этим заниматься, есть ли там кадры, чтобы те задачи, которые формулируются в темах госзадания, решить? Для этого Академия наук, не обладая финансовыми ресурсами, имеет очень мощный и не сравнимый ни с кем в стране научно-методический потенциал. В РАН собраны около 2000 членов-корреспондентов и академиков, примерно 500 молодых профессоров РАН. Эти 2500 умов, которые работают не только в академических институтах, но также в университетах, госкорпорациях, - самые лучшие профессионалы в своих областях знаний. Нам надо использовать ресурс, который у этих голов есть. И его правильное применение для научно-методической, экспертной, прогнозной работы сейчас становится одной из основных задач Академии наук. Да, мы не “рулим”, как говорят, финансовыми потоками, но мы показываем, где это “руление” в науке правильно, а где - нет. А федеральные органы исполнительной власти пусть принимают свои решения, как использовать наши рекомендации.
- Недавно Владимир Путин назвал РАН “головной организацией”, которая должна определять основные направления развития российской науки. А ваши партнеры по научной деятельности - например, вузы - с этой возросшей ролью РАН согласны?
- Есть закон. Согласны они его выполнять? Я думаю, да. Новые полномочия нас ко многому обязывают. РАН становится “государевым оком” над всей наукой. Другое дело, что это не должно выглядеть так, что Академия наук во что-то вмешивается или кому-то мешает. Мы с каждой из таких организаций, с каждым из ФОИВов будем заключать специальное соглашение, в том числе относительно удобного времени, чтобы РАН занималась экспертированием этих тем, а затем высказала свое мнение о том, как в течение года выполнялись работы по исследовательским госзаданиям. Более того, все регламенты будут выстроены совместно и с согласия всех этих структур, я думаю, что у нас хватит и ума, и правильного понимания ситуации, чтобы результаты нашей деятельности оказались всем полезны.
На ноябрьском президентском Совете по науке и образованию Владимир Путин поставил вопрос об эффективности расходования средств на науку. Это вопрос серьезный как раз потому, что у нас небогатый бюджет и геополитическая ситуация сейчас не способствует заимствованию знаний и технологий со стороны. Тем более нужно правильно и рационально распоряжаться тем, что есть. Но, к сожалению, финансирование, которое дается на науку, у нас распределяется по очень большому числу организаций (так называемые ГРБС - главные распорядители бюджетных средств). Больше 60 таких структур получают деньги на статью “исследования и разработки”. Еще в 2017 году было поручение президента о том, чтобы консолидировать эти средства в единую программу под единым управлением с тем, чтобы действительно каким-то образом осуществлять мониторинг, понять, насколько рационально тратятся средства, нет ли дублирования между различными структурами. И вообще-то закономерно встал вопрос: а кто мог бы “присмотреть” за этим? Не распределять деньги, а дать рекомендации относительно того, какие исследования нужно “подчеркнуть”, какие - уменьшить. И здесь роль Академии наук является очень существенной. Выполнять ее мы можем в рамках новых полномочий, согласно которым теперь РАН отвечает за научно-методическое руководство научной и научно-технической деятельностью всех научных организаций и организаций высшего образования страны, которые тоже проводят исследования. В ходе нашей недавней встречи с президентом страны, глава государства интересовался, как идет работа над реализацией новых полномочий, - это говорит о том, что он с большим вниманием относится к развитию науки в стране.
- Бывали уже случаи, когда РАН выявила существенные недостатки, закрыла какой-то проект?
- У нас есть интересный опыт совместной работы с Михаилом Котюковым, когда он руководил ФАНО и мы совместно оценивали эффективность выполнения тем госзаданий академическими институтами. Нам удалось найти те места, где эти средства тратились неэффективно. Мы увидели определенное дублирование тематик, а также то, что институты продолжают заниматься темами, которые уже потеряли свою актуальность. И, наоборот, есть тематики, которые требуют большего внимания и куда нужно направлять бόльшие средства. Сейчас Минобрнауки учло эти рекомендации при распределении госзадания на будущий год. То есть такой положительный опыт у нас есть, и мы готовы применить его при взаимодействии с другими федеральными органами исполнительной власти вовсе не для того, чтобы указать: у вас там неправильно что-то тратится, верните деньги! Главная цель такой работы - настраивать и координировать научную деятельность, добиваясь повышения ее эффективности.
- Что особенно важного произошло в российской науке в 2018 году? Каковы самые яркие наши достижения?
- Я бы хотел начать с исследований космоса. Всем известно, что есть совместная программа между Роскосмосом и Европейским космическим агентством по изучению Марса и выведенный нашей ракетой-носителем зонд благополучно достиг Красной планеты и сейчас находится на ее орбите. Он оснащен приборами, которые исследуют Марс, и среди четырех важнейших приборов два - российские. На Земле уже начали получать первую информацию с них, и она очень интересная. Один из этих аппаратов - детектор нейтронов, который по существу нацелен на то, чтобы более точно определять, где под поверхностью Марса находится вода. Она давно обнаружена на Красной планете, но где именно находится и в каких количествах, что в ней присутствует, органическая жизнь или какая-то другая, - это пока тайна природы. И поэтому одна из целей миссии - построить карту распределения воды по поверхности Марса с достаточно высоким пространственным разрешением. Эти работы начали выполняться, и есть первые результаты, которые скоро будут опубликованы.
Должен сказать, что очень интересным является и второй прибор для исследования химического состава атмосферы. Первые эксперименты, которые с его помощью уже проведены, показали аномалию, в определенной степени объясняющую, почему на Красной планете мало воды. На поверхности Марса существуют пылевые бури, и, оказывается, они захватывают собой молекулы воды, то есть как пылесос “высасывают” воду, поэтому ее действительно мало.
Поиск воды на Марсе удивительным образом перекликается с нашей земной проблемой - поиском воды в Крыму. Полуостров, особенно после перекрытия Северо-Крымского канала, явно испытывает нужду в воде, прежде всего для сельскохозяйственной деятельности. Три года подряд (с 2015-го по 2017-й), после того как Крым вошел в состав РФ, были аномально благоприятными с точки зрения осадков, которые там выпадали. 2018 год впервые продемонстрировал настоящую крымскую засуху, из-за чего результаты сельскохозяйственного производства оказались неудовлетворительными. Поэтому наши крымские коллеги и руководитель Крыма, который сейчас ориентирован на то, чтобы привлекать больше науки на полуостров, попросили нас предложить современные методы, которые помогли бы обнаружить воду. Речь идет прежде всего о методах электромагнитного зондирования в глубину для поиска подземных водных резервуаров. Специалисты основываются на том, что в течение многих лет вода из Крымского канала поступала - она же не целиком была использована или вытекла в Черное море. Другие подходы, которые могут быть применены, связаны с опреснением морской воды или очисткой сточных вод. Еще один очень интересный результат этого года получен Федеральным научным агроинженерным центром ВИМ в Москве, где разработана уникальная установка по получению воды из атмосферы. Это практически автономная машина, которая позволяет производить до нескольких тонн воды в сутки. Дело в том, что в воздухе всегда присутствуют капельки воды, какой бы сухой ни была атмосфера. Российскими специалистами было разработано устройство типа улитки, в которое попадает воздух и постепенно продвигается в область пониженной температуры, где происходит конденсация воды. Оказывается, с помощью такой установки можно действительно получать достаточно большое количество воды не только для фермерских хозяйств, но даже для небольших населенных пунктов. Это очень интересный результат, полученный учеными нашего Отделения сельскохозяйственных наук.
- Сколько стоит такая “улитка”?
- Это вполне разумные деньги, и сейчас такой прибор небольшим числом экземпляров сделан. Если он действительно получит применение в Крыму, то поставки туда, я думаю, будут производиться не по коммерческой цене. Это серьезный социальный проект, над которым мы должны работать.
Если продолжить разговор о других наших достижениях, то, оттолкнувшись от Марса, стоит сказать, что нейтронный детектор, о котором я уже говорил, используется сейчас не только на орбите Марса, но и работал во время всего перелета от Земли к Красной планете.
- Для чего?
- Он считал радиоактивность, которая может быть получена живыми существами, в том числе людьми, если они захотят осуществить пилотируемую миссию на Марс. В процессе перелета космические лучи (это лучи высоких энергий) проникают и за обшивку корабля, воздействуя на живые объекты, поэтому очень важно понять, какие дозы облучения может получить человек во время многомесячного перелета. Сейчас у нас есть очень серьезный результат, который в определенной степени ставит под сомнение будущие пилотируемые миссии на Марс. Оказывается, за перелет человек наберет более 60% дозы, которая для него максимально допустима в течение всей жизни. Теперь нужно разобраться, каким образом мы сможем и сможем ли вообще защитить космонавтов и астронавтов во время таких миссий.
Но этот результат интересен для нас не только в космическом эксперименте, где лучи высоких энергий, как я уже говорил, могут достаточно легко проникать и внутрь корабля, и в глубину биоткани. На свойстве глубокого проникновения ускоренных ионов в биоткань базируется современный метод лечения в онкологии, который называется ионной (есть еще протонная, адронная, углеродная) терапией. Это современная высокоточная терапия глубоких опухолей. Эксперименты по изучению воздействия ускоренных частиц велись и ведутся в Объединенном институте ядерных исследований в Дубне, где есть ускоритель, который позволяет дозированно получать ускоренные протоны и смотреть, как они взаимодействуют с биотканью. Речь идет и о воздействии на клетки, и о воздействии на живые существа. В ОИЯИ не так давно начались эксперименты с приматами. Оказалось, что радиация достаточно губительно действует на ментальные способности мозга с одной стороны (это к вопросу о далеких комических миссиях), а с другой стороны выяснилось, что можно использовать это излучение для того, чтобы усовершенствовать подходы в протонной терапии. В частности, наши ученые впервые доказали, что если воздействие протонами сопровождать введением пациенту определенных фармкологических препаратов, которые используются, например, для химеотерапии, то эффект протонной терапии становится более существенным. Это действительно очень важное открытие, и сейчас идет обсуждение, каким образом оно может быть применено для того, чтобы сделать протонную терапию более эффективной для лечения онкологических заболеваний. То есть исследование, которое проводится в космосе в марсианском полете, одновременно имеет и очень интересный потенциальный выход в медицину.
- Раз уж мы так много говорим о космосе, расскажите о деятельности Совета по космосу РАН, который вы возглавляете. Может ли академическая наука помочь космической отрасли, в которой грандиозные взлеты в последнее время соседствуют и с серьезными неудачами?
- Я напомню, что Совет по космосу традиционно возглавлял президент Академии наук. Так повелось еще с советских времен, с Келдыша. В последние четыре года его работой руководил вице-президент РАН Лев Зеленый. Для повышения статуса Совета по космосу, а это важнейшая структура, на площадку которой приходят специалисты и ученые, работающие в космической отрасли, принято решение вновь передать руководство его работой президенту РАН. Здесь намечают и обсуждают планы, утверждают финансирование, это действительно очень важный и один из наиболее успешно работающих академических советов, и, конечно, мне было непросто возглавить его. Я стараюсь вникать во все вопросы, потому что их накопилось много, тем более что финансирование космической отрасли было существенно снижено в последние два года из-за секвестров. Поэтому мы должны определенным образом перегруппировать средства для того, чтобы оставить те проекты, которые реально могут быть воплощены в космических экспериментах и космических миссиях.
Надо помнить также, что космос в большом числе случаев - это площадка для международных экспериментов. Если вы с кем-то из зарубежных коллег, космических агентств из других стран заключаете соглашение, то там все четко расписано: кто и за что отвечает и к какому сроку обязательства должны быть выполнены. И вдруг со стороны России, у которой один секвестр, второй, международные обязательства не выполняются, и партнеры начинают смотреть на нас уже не с тем уважением, с которым смотрели раньше. Это очень существенный вопрос: как правильно решить проблемы, которые у нас возникают из-за сокращения финансирования, каким образом сделать так, чтобы это не отразилось на наших международных обязательствах? Мы, естественно, стараемся за счет наших новых идей предлагать более экономные, более эффективные интересные решения.
И я могу сказать, что в большинстве случаев это получается. Сейчас я очень тесно работаю вместе с Львом Зеленым, который теперь выполняет функции одного из заместителей руководителя этого совета. Мы с ним еженедельно обсуждаем вопросы, связанные с работой совета и международным сотрудничеством в космосе. Сейчас намечается определенная переориентация на лунные программы, и мы планируем осуществить синхронизацию с американской программой освоения Луны. Обычно такие крупные проекты в фундаментальных исследованиях - а исследования в дальнем космосе таковыми и являются - приводят к побочному выходу новых технологий, которые оказываются востребованными в других областях.
Я могу привести пример, связанный с программой детектирования гравитационных волн, поскольку сам был к ней причастен по роду своей научной деятельности. В середине 1990-х МГУ им. М.В.Ломоносова и Институт прикладной физики РАН вошли в программу LIGO - это международная коллаборация, в которой работают ученые нескольких десятков стран. Она построила первую гравитационную лазерную антенну в США и в 2015 году зарегистрировала гравитационные волны, которые 100 лет назад “на кончике пера” предсказал Альберт Эйнштейн. Интересно, что с момента их детектирования до получения нобелевских премий (в 2017 году) прошло рекордно короткое время. И вроде бы это совсем фундаментальная физическая наука, но оказалось, что те патенты, которые LIGO зарегистрировала по ходу создания лазерных гравитационных антенн, находят применение в огромном спектре областей: это и материаловедение, и вакуумные технологии, и метрология. В итоге уже по стоимости этих проданных патентов LIGO себя по существу окупила. А это сотни миллионов долларов.
- В каких научных направлениях Россия сегодня - неоспоримый лидер?
- У нас есть такие научные направления, и они частично отражены в тех проекта класса мегасайенс, которые Правительство РФ приняло еще в 2011 году. У России традиционно сильны позиции в области физики высоких энергий. Наша страна по всем международным оценкам очень хорошо представлена в ней. Сейчас в РФ строится несколько установок мегасайенс, которые еще больше усилят наш научный вклад в этой сфере. Одна из них - это исследовательский реактор нейтронов ПИК в Гатчине, вторая - ускоритель тяжелых ионов НИКА в Дубне. Скоро начинается строительство синхротрона четвертого поколения в Протвино и синхротрона СКИФ в Новосибирске. Можно упомянуть еще проект мощного лазерного комплекса в Нижнем Новгороде, который ждет своего финансирования и, я уверен, тоже скоро начнет строиться.
Если мы говорим о лидерстве, то давайте возьмем Дубну, где сооружается НИКА. С точки зрения науки, столкновения тяжелых ионов очень интересны, потому что внутри них - сгусток сконцентрированной во времени и в пространстве энергии. И при соударении двух тяжелых ионов формируется новое состояние барионной материи - кварк-глюонная плазма. Ее экспериментальное изучение - это самый передний край науки. То, что этот проект признан во всем мире и больше 10 стран его реализуют в Дубне, - свидетельство того, что мы являемся в этой области мировыми лидерами. Одновременно с этим в Дубне ведется деятельность, которая уже несколько раз прославлена в Периодической таблице элементов Менделеева. Я об этом говорю в том числе и потому, что 2019 год объявлен ООН Международным годом Периодической таблицы химических элементов в честь периодического закона, сформулированного Дмитрием Менделеевым. В Дубне открыто несколько новых химических элементов, которым присвоены имена наших ученых. Последний (118-й) элемент назван оганесоном - в честь нашего выдающегося ученого Юрия Оганесяна, который, на мой взгляд, является одним их претендентов на Нобелевскую премию, потому что им с коллегами получены потрясающие результаты по созданию новых тяжелых элементов. Это направление у нас в стране тоже очень хорошо представлено, и мы здесь практически лидеры в мире.
- Хватает ли нам финансирования на такие прорывные исследования?
- Финансирования всегда не хватает, но это вопрос, который должен быть адресован не только нашему правительству с тем, чтобы оно выделяло бόльшие бюджеты, но и всей структуре финансирования научных исследований в России. Мы здесь сильно отличаемся от большинства наукоориентированных стран тем, что пропорция бюджетного и внебюджетного финансирования сильно скошена в сторону бюджетного. По результатам прошлого года это 70% к 30% соответственно. Обычно, если мы говорим о странах, которые демонстрируют очень хороший результат не только в прикладной науке, не только в обеспечении рынка хайтековскими продуктами, но и в фундаментальной науке, то там пропорции прямо противоположные, как, например, в США. Даже в Китае, который в определенной степени унаследовал советскую структуру организации науки, сейчас больше половины средств идет из промышленности. Мы, конечно, можем просить правительство, чтобы оно увеличило бюджет, но, по-видимому, это не оптимальный путь развития. Мы должны все-таки действовать таким образом, чтобы наша промышленность давала больше денег на развитие науки. Причем не только на конкретный инновационный продукт, который уже близок к внедрению, а действительно на глубокие поисковые и даже фундаментальные исследования. Наша основная задача - в обозримой перспективе достичь соотношения бюджетного и внебюджетного финансирования в пропорциях 50 на 50.
- Вы неоднократно упоминали международные проекты, в которых участвуют российские ученые. В последнее время помимо чисто научных результатов все чаще говорят о важности дипломатической миссии научных коллабораций. Верите ли вы в эффективность научной дипломатии?
- Значение научной дипломатии, безусловно, велико. Ученые, как правило, испытывают друг к другу нормальные товарищеские чувства, независимо от того, насколько геополитическая ситуация мешает разумным образом общаться правительствам их стран. И это можно сказать практически в отношении всех государств, включая США и европейские страны, не говоря уж о таких, как Китай, Корея, с которыми у нас традиционно хорошие отношения.
Российская академия наук в этом году была соорганизатором Международного форума неправительственных партнеров ЮНЕСКО “Наука на благо человечества”. Мы пригласили участвовать в нем в том числе своих коллег - иностранных членов РАН - и, признаться, не ожидали такого отклика: к нам приехали больше 40 иностранных членов РАН со всего мира, которые благодарили за приглашение, выражали теплые чувства, уверяли, что они готовы продолжать работать вместе с Россией и развивать нашу совместную деятельность.
Есть много примеров таких взаимодействий. Интересное сотрудничество намечается в 2019 году с Францией, в том числе в области использования результатов естественных наук для сохранения культурного наследия, уже запланированы совместные встречи, поездки. Со стороны Франции мы чувствуем очевидное расположение к тому, чтобы продвигать развитие научных контактов с Россией. Надеюсь, в феврале - марте состоится визит делегации РАН в США, который мы планировали на конец 2018 года, но из-за организационных моментов процесс затянулся. Один из вопросов, который мы планируем обсуждать с американскими коллегами, - это сотрудничество в космосе.
- По силам ли РАН возродить в России культ науки?
- Одной Академии наук, конечно, не по силам. Но мы продолжим прикладывать усилия в этом направлении, тем более что просветительская деятельность - это еще одна из основных наших задач. Мы нацелены на то, чтобы вести работу по возрождению престижа профессии ученого по всем звеньям научной траектории, начиная со школьной скамьи. У нас в стране есть достаточно большое количество мотивированной молодежи, которая хочет идти в науку, но общая экономическая ситуация и мнение общества пока не очень стимулируют молодых людей к этому шагу. Я думаю, повышение престижа профессии ученого - государственная задача. Без мощной пропаганды, без вложений сама по себе научная среда этот вопрос не решит.