http://93.174.130.82/digest/showdnews.aspx?id=c4587256-f84e-4525-8793-c5a1eaf106b2&print=1© 2024 Российская академия наук
Образ учёного в массовом сознании претерпевает метаморфозы
Образ учёного в массовом сознании претерпевает метаморфозы: в 1960-ых годах на экранах появился фильм «Девять дней одного года», в 1980-ых — «Блондинка за углом», в 2000-ых — «Мой муж — гений». О том, каким видят обычные люди современного служителя науки, рассказывает Вера Зверева.
Справка STRF.ru:
Зверева Вера Владимировна, старший научный сотрудник Института всеобщей истории РАН, преподаватель РГГУ, кандидат исторических наук. Вера Зверева: «Умение интересно, качественно, умно перевести свои фундаментальные разработки в область занимательного медийного продукта — это отдельный вызов, который встаёт перед учёными. Но далеко не все готовы тратить своё внимание на медиа и массовую культуру» О подвигах, о доблестях, о славе
Какой образ учёного характерен для массовой культуры?
— В массовых текстах — кино, популярных романах, телепрограммах — есть устойчивый набор формул, из которых складываются образы учёного. Это и благородный гений, такой как Эйнштейн; и безрассудный экспериментатор, бросающий вызов божественной природе типа Виктора Франкенштейна; и самоотверженный герой, не жалеющий жизни на благо человечества, как герой фильма «Девять дней одного года»; и злодей, вынашивающий коварные замыслы... В разное время в культуре актуальны разные образы человека науки.
В 1960-ые годы был востребован героический образ ученого — физика, астронома или математика. В его основе, прежде всего, лежала коллективная вера в быстрый прогресс, в то, что благодаря науке человечество устремится «к новым горизонтам», и повседневная жизнь станет существенно лучше. Предполагалось, что учёные — люди с высокой миссией, способные ответить на сложнейшие вопросы и извлечь из них пользу для людей, как в песне у Владимира Высоцкого — «Нам тайны нераскрытые раскрыть пора — лежат без пользы тайны, как в копилке».
В массовой культуре 2000-х взгляд на науку претерпел сильные изменения — ушла распространённая идея о ценности такого знания, которое учёный может извлечь из природы и использовать на благо человечества. Почему? На мой взгляд, ответ на этот вопрос лежит в двух плоскостях: одна связана с изменением места науки в информационном обществе, которое формируется на Западе с 1970-х годов, а другая — со спецификой российской ситуации.
1960-ые годы — время, которое часто описывают как «начало конца» индустриального общества — социума, выстроенного вокруг промышленного производства и разделения труда, где большинство социальных групп имело экономическую и культурную «специализацию», свою «нишу». Учёные в таком обществе — отдельная группа людей, которая специализируется на производстве знаний.
Монополия учёных на знание уходит в прошлое: самые разные социальные группы становятся напрямую вовлечёнными в процесс производства информации и обмена знанием В культуре информационного общества функционирование всей системы — управления, производства, распределения и тому подобное — основано на создании, трансляции и потреблении информации. Монополия учёных на знание уходит в прошлое: самые разные социальные группы становятся напрямую вовлечёнными в процесс производства информации и обмена знанием. В условиях медиакультуры в массовом восприятии граница между профессиональным, экспертным, субкультурным, обыденным, научным и паранаучным знанием размывается. Прибавьте к этому большое количество людей, занятых внедрением и перераспределением знания, работающих в сфере компьютерных и коммуникационных технологий. Иначе говоря, «учёный» в информационном обществе перестает быть особо выделенной ролью, привилегированной из-за причастности к «высокому» миру знания.
В последней трети XX века общество сильно разочаровалось в прогрессе. В философии и в гуманитарном знании была демистифицирована сама идея поступательного, линейного, единого движения человечества к счастью. За НТП и идущей от Просвещения мыслью о развитии общества и возрастании рациональности обнаруживается насилие и принуждение со стороны репрессивных государственных институтов по отношению к тем, кто не вписывается в канон и культуру большинства. В культуре распространяется представление о том, что у каждого нового шага прогресса есть оборотная сторона: скажем, прогресс в области физики и бомбардировка Хиросимы. В медиа 1970—1980-ых годов постоянно воспроизводится тема войны, которая совершается с попустительства учёных на службе у политиков.
Распространение СПИДа, невозможность победить смертельные болезни и нищету, несмотря на предпринимаемые усилия, — всё это скорректировало в массовой культуре мысль о всемогуществе науки . От ярких мечтаний о светлом будущем люди возвратились на реальную почву: в культурных текстах утвердилось представление о том, что для решения важнейших научных вопросов нужно пройти долгий и неоднозначный путь, а каких-то потрясающих преобразований ждать не приходится; наука — это просто каждодневная работа.
В коллективном сознании россиян образ учёного обладает дополнительными значениями. Согласно опросу Фонда изучения общественного мнения в начале 2000-х годов, треть респондентов не хотят, чтобы их дети шли в науку. Хотя большинство опрошенных высоко оценивают «ум» российских учёных, но в общественном представлении их «бедность» серьёзно компрометирует эти интеллектуальные способности. Вместе с тем парадоксальным образом осуждается стратегия учёных искать гранты, выезжать за рубеж, находить себе дополнительные источники финансирования. Большинство россиян не верит, что с помощью отечественных разработок мы будем не только «бороздить кораблями космические просторы», но и сможем улучшить быт и обыденную жизнь людей. Респонденты отмечают невысокую заинтересованность государства в развитии фундаментальной науки, в поддержке тех направлений, которые не являются перспективными нацпроектами.
Отношения власти и науки в России довольно противоречивы. В российском обществе сильны патерналистские настроения, надежды на власть, ожидания, что о науке позаботятся «сверху». Думаю, среди учёных тоже популярна идея об обязанности государства спасать науку. Многие учёные-гуманитарии обнаруживают готовность ставить себя в подчинённое положение от государственного заказа в области идеологии. Например — историки, откликающиеся на производство «правильного», удобного для сиюминутной государственной линии прошлого. Все эти факторы влияют на представление образов учёных и фундаментальных исследований в медиа.
Среди учёных популярна идея об обязанности государства спасать науку. В то же время многие учёные-гуманитарии обнаруживают готовность ставить себя в подчинённое положение от государственного заказа в области идеологии Жёлтое и чёрное
Для того чтобы существовать в условиях информационного общества надо быть включённым в систему медиа: только появление в ней делает вас частью существующего порядка. Какие стратегии представления себя в медиа выбирают учёные?
— За последние 15—20 лет в медиа сложились новые образы людей науки. Но вначале я хотела бы обратить внимание на то, что сам «образ науки» присутствует в современной медиакультуре не только в явном, но и в «растворённом» виде.
Мануэль Кастельс, описывая систему интернета, говорил о том, что эстетика и некоторые базовые этические представления научных сообществ легли в основу культуры интернета, то есть той новой универсальной культуры, к которой причастны многие люди. По мысли Кастельса, такое положение дел сложилось из-за того, что первые разработчики Интернет-технологий или принадлежали к университетским кругам, или были сотрудниками исследовательских институтов. Отсюда — перенос на новую почву установок научных сообществ: принципиальное положение об открытости знания (основанное на возможности свободного изменения программного обеспечения интернета), приоритет свободного распространения информации, уверенность в полезности научно-технического прогресса и ориентация на общее благо, значимость экспертного знания. Статус в Интернете — это репутация, которая может быть присвоена человеку, если он делает что-то важное для сообщества. Это отношения, основанные на символическом обмене интеллекта на статус; возможность влиять на принятие решений во многом определяется знаниями и умением применить их на пользу сообщества. Иными словами, образ учёного-героя здесь отсутствует; но ряд важнейших установок, свойственных науке как социальному институту, лег в фундамент инфраструктуры глобальной Сети и воспроизводится в наших обыденных ежедневных практиках интернет-коммуникации.
Какие же образы учёных популярны в последнее время? Прежде всего, это учёный-предприниматель, активно задействованный в международных исследовательских проектах, разработчик инновационного продукта. Как правило, его труды связаны с высокими технологиями, со сферами биоинженерии, коммуникации, с внедрением и быстрым применением новых идей в промышленности или медицине.
Другой набор значений ассоциируется с угрозами, исходящими от учёных. Этот образ не нов, но сейчас он активно используется в медиа. Здесь, например, обыгрываются страхи перед генной инженерией, перед нарушением «законов природы», ведущим к катастрофе. Вспомним сюжеты, связанные с клонированием, или адронным коллайдером: какое подозрение по отношению к учёным сквозит в медийных текстах! Можно отметить, что столь важные направления в науке не сумели представить себя обществу так, чтобы оно не испытывало перед ними ужаса.
Ещё один образ — представители жёлтой науки, те, благодаря кому в медиа возник устойчивый штамп «британские учёные доказали». Это типаж учёного, который занимается бессмысленными вещами — и получает большие гонорары и премии. Вот пара примеров, найденных в Google: «Мыши не любят сыр. Мнение британских учёных, которые опровергли сложившийся стереотип». Или: «Курильщики с морщинами рискуют больше. К такому выводу пришли британские учёные, исследовав данные 149 теперешних и бывших курильщиков в возрасте от 45 до 70 лет». Над этим образом учёного, делающего скрытую рекламу фирмам, желающего любыми средствами продавать свой интеллект и профессионализм, смеются. Но в каком-то смысле Игнобелевская премия — символ, ясно показывающий, что это не только феномен медиа, и что он имеет отношение и к самому облику науки в рамках нынешнего общества.
Производство мысли не терпит жёсткого ритма, которому подчинён медийный формат. В телевизионных и радиопрограммах чаще выступают гости, готовые отозваться на любую тему заведомыми, клишированными суждениями
Признак нашего времени
Может ли современная наука подать себя не как угрожающую, а как созидающую силу? Есть ли какие-то позитивные решения этого вопроса в российском медиапространстве?
— К сожалению, в российских медиа такая тенденция пока прослеживается слабо.
Сейчас на телевидении осваиваются форматы, связанные с добавлением развлекательной компоненты в области, мыслившиеся прежде как «серьёзные». Появились такие понятия, как infotainment, sportainment и даже sciencetainment. Sciencetainment — это программы о науке, рассчитанные на занимательность, адресованные широкой аудитории.
Такой медийный продукт очень востребован. Кажется, общество спрашивает учёных: «Зачем нужно то, что вы делаете? Переведите, наконец, ваше академическое знание на наш язык». Этот сильный запрос в российском интеллектуальном сообществе практически не находит отклика.
Умение интересно, качественно, умно перевести свои фундаментальные разработки в область занимательного медийного продукта — это отдельный вызов, который встаёт перед учёными. Но далеко не все готовы тратить своё внимание на медиа и массовую культуру. Этому способствуют и объективные сложности.
Антрополог Томас Эриксен в своей книге о времени в эпоху информации рассуждал о том, почему современной медийной культуре трудно принять эксперта или учёного, делящегося своими знаниями. Медиа работают в режиме быстрого времени, когда над программой довлеет постоянный, интенсивный пульс: быстрые вопросы, ответы, вбрасывание всё новых тем, смена направлений беседы и так далее. Кроме того, логика развлекательности подразумевает, что в сюжетах должны быть драматические контрасты, столкновение ярких противоположностей, борьба, спор. Производству же продуктов не омассовлённой культуры присуще медленное время. От учёного в медиапрограмме ждут быстрой реакции на вопрос, но обращаются к нему как к профессионалу. А профессионалу требуется определённое время для того, чтобы обдумать своё высказывание, найти причинно-следственные связи, сделать более глубокие выводы. Иными словами, производство мысли не терпит того жёсткого ритма, которому подчинён медийный формат, и поэтому в телевизионных и радиопрограммах чаще выступают гости, готовые отозваться на любую тему заведомыми, клишированными суждениями.
Как адаптировать своё профессиональное знание к этому недружественному ритму, через который надо прорваться, чтобы говорить на медийном языке? Это запрос не к государству, не к медиа, не к потребителям, а к самим учёным. Волей-неволей они должны вырастить в себе совершенно новую компетенцию, не свойственную им. Это как USB-порт, который есть у всех уважающих себя устройств и без которого невозможно подключиться к существующей единой информационной системе. Задача трудная, но такой порт подключения к медиа необходим для того, чтобы уметь, не упрощая, переводить свои профессиональные знания в ту форму и язык, которые идут от интенсивной, яростной и всеобъемлющей информационной культуры.
Профессионалам нужно научиться говорить с непрофессионалами о сложном, но не упрощая своё знание, а переводя его на медийный язык
В последнее время на телевидении стали появляться раскрученные документальные проекты с участием учёных (например, фильм «Плесень»). Как вы их оцениваете?
— Характерная черта многих проектов, выходящих на отечественных телеканалах в последнее время, — некий симбиоз науки и мистики. Такие проекты подаются как документальные. В них говорится о паранормальном или непостижимом, или вполне обычные явления интерпретируются как имеющие оккультный подтекст. Их посыл примерно следующий: «Ваша жизнь полностью вам не принадлежит. Многое решается за вас на разных уровнях. Есть кто-то, кто манипулирует вашим сознанием, читает на расстоянии ваши мысли», и так далее. Нередко подобные рассуждения в кадре обосновывают учёные из государственных научных институтов. Думаю, чаще всего они не представляют, в какой полумистический контекст будут включены их слова. А зрителю кажется, что это высказывание профессионала абсолютно подтверждает существование тайных скрытых сил. Мы видим, насколько в обыденном знании распространилась и стала популярной мысль о невозможности контроля человека за своей жизнью, неполной ответственности за собственный выбор и поступки. Отчасти это черта патерналистской культуры, отчасти — реакция на информационную перегрузку; но такая интенция усилена авторитетом учёных.
Связующая нить
Как же сделать научные открытия привлекательными и «подружить» академическую науку с массовой культурой?
— Базовое условие для этого — заинтересованность государства в том, чтобы наше будущее было «интеллектуальным», а не «сырьевым». Не обойтись и без размышлений о новой социокультурной роли науки, учёного в обществе. Когда мы спрашиваем себя, почему всё не так, как в «героические» шестидесятые годы, следует ответить на ряд вопросов. Что мы — учёные — в нашей дисциплине можем дать обществу? Как объяснить людям, зачем мы работаем? Какие решения можем предложить человеку? Если это не сиюминутные ответы, а решения из области отдалённого будущего, то какова траектория движения к ним? Важно не просто обнаружить свою высокую компетентность как физиков, биологов или историков, говорящих на неизвестном аудитории языке, а показать, какую проблему, нехватку чего-либо, лакуну, имеющуюся в жизни и в культуре, учёные способны преодолеть благодаря своим трудам.
На уровне медийных технологий задача состоит в том, чтобы подумать, какие черты образа учёного могут быть созвучны зрителям. Мне кажется, поиски в этой области ведутся, но результаты пока оставляют желать лучшего. Например, в скандальном фильме о Ландау «Мой муж — гений» идею гениальности попытались обыграть в формулах любовного романа с откровенными сценами. Думаю, это было неудачной попыткой понять, кем может быть учёный сейчас, чем он может заинтересовать обычного зрителя.
Профессионалам нужно научиться говорить с непрофессионалами о сложном, но не упрощая своё знание, а переводя его на медийный язык. Пока мы видим, что вместо этого крупные эксперты, приглашенные в телепрограммы или радиопередачи, чаще всего переходят на язык прописных истин. Срабатывает стереотипное представление, что зритель не поймёт, что ему надо сказать нечто из горизонта его ожиданий. Но когда учёные начинают общаться на этом языке, они проигрывают, потому что в этой области лучше говорят медийные герои. А ведь умение биолога объяснить, почему генная инженерия важна, — исключительно значимый момент. Комический образ нанотехнологий сегодня присутствует в рекламе потребительских товаров (скажем, «крем для обуви на основе нанотехнологий») — он оказался присвоенным шоу-культурой в том числе и потому, что в медиа не состоялось иного разговора, представляющего эти разработки публике. В качестве положительного примера можно привести программы, выходящие на каналах Discovery и Animal Planet, где множество разных сюжетов из области науки подаются в облегчённой, но умной, ясной и занимательной форме.
Для интересного и полезного диалога между наукой и обществом мало усилий со стороны медиа, репрезентирующих науку в качестве рафинированного развлечения. Представители академической науки должны пойти навстречу и сказать: часть времени из нашего напряжённого рабочего графика мы потратим на то, чтобы найти оригинальную форму для представления своего знания людям.