Директор Эрмитажа Михаил Пиотровский

В рейтинге самых посещаемых музеев мира от издания The Art Newspaper Эрмитаж спустился с 8-го места в 2019 г. на 10-е место в 2023-м. Но директор главного музея России доволен таким результатом: статистические рекорды не шли на пользу ни Эрмитажу, ни его гостям. В интервью «Ведомостям» Михаил Пиотровский рассказал, как развивается музей в условиях западной блокады, зачем проходят Дни Эрмитажа в Чечне и Волгодонске, чем займется Клуб цифровых меценатов и где разместится эрмитажный Институт костюма.

– Российские музеи, по объективным причинам, не смогли пока выйти на допандемийный уровень посещаемости. И даже Эрмитаж, величайший музей мира, в 2023 г. принял 3,2 млн человек, в сравнении с 5 млн за 2019 г. Ну, может быть, и не нужны рекорды посещаемости?

– Совершенно точно не нужны, и это понимают все. Первыми, наверное, про это стали говорить мы, потому что надоел этот разговор про посещаемость, и надоели толпы людей, которые не дают смотреть музей. Надоели нам и надоели во всех музеях мира. И пандемия создала хорошую возможность как-то начинать распределять туристов, создавать сеансы. И теперь во всех музеях мира, в общем, идет нормальный, организованный поток. Мы сейчас регулируем этот поток по тому, сколько мы можем принять, а не сколько пришло. Тот поток, который может вместить музей. Например, Лувр, который построен по принципу вокзала, где толпы идут быстро, – ему 8 млн [посетителей в год] нормально. Для нас нормально только 5 млн – это вместе с Главным штабом. В нашем основном комплексе вмещается 7000 человек одновременно, значит, 20 000 в день.

– «Сколько можем принять» – это про сохранность интерьеров, коллекций?

– Это про все вместе. Это про сохранность здания, сохранность коллекций. И это ради комфорта посетителя, который пришел не галочку поставить, а посмотреть, получить некое удовольствие, знание. Вот сейчас у нас замечательная ситуация, когда народу ходит много, но народ немножко другой – меньше организованных туристов. Туристы приходят рано утром и вечером, а в середине дня – это индивидуальный посетитель, и, как правило, это люди, которые специально пришли в музей. Сейчас очень много ходят с детьми, ходят парами. Мы наблюдаем, изучаем, у всех поднимается настроение, когда они приходят в музей. Они смотрят не обычный набор, а то, что их увлекло, заинтересовало. И вот это очень важно.

«МЫ СПАСАЕМ ВСЕ ТО, ЧТО КАЖЕТСЯ НЕНУЖНЫМ, А ПОТОМ ВДРУГ ОКАЗЫВАЕТСЯ НУЖНЫМ»

– Постепенно приходит понимание, что в Эрмитаж можно и нужно ходить всю жизнь, а не один раз?

– В Эрмитаж можно ходить все время, всю жизнь. Это динамичный музей, где экспозиция все время меняется. Меняются не просто выставки, меняется стратегия экспонирования фондов, меняются общие схемы – вот почему все время надо ходить.

Например, у нас теперь два Эрмитажа созданы – есть Эрмитаж на Дворцовой площади и Эрмитаж в Старой Деревне (см. справку. – «Ведомости»). [В Старой Деревне] почти такой же Эрмитаж, но там открытое хранение (экспонаты выставлены в фондохранилище с использованием оборудования, совмещающего функции сейфа и витрины, к ним возможен организованный доступ посетителей. – «Ведомости»). Здесь, в главном комплексе, у нас есть «запасные галереи» и «сменная» галерея графики на 3-м этаже. И, собственно, постоянные экспозиции в роскошных залах. Вот эта иерархия доступности, работа с постоянной экспозицией – и есть наш главный блокбастер, люди идут для этого. А все временные выставки – это уже добавление. Это такой подарок тому, кто уже купил билет, – у нас ведь все выставки внутри музея, нет отдельных билетов.

– Каким главным подарком, какой выставкой последнего времени гордится Эрмитаж?

– Самый большой подарок, который мы сделали сами себе, – это выставка «Староверы Поморья», посвященная Выговской общине, которая была уничтожена в середине XIX в. (выставка завершилась 31 марта. – «Ведомости»). Художественное наследие выговцев благодаря усилиям музейщиков-собирателей было спасено. Есть у музеев такая функция – мы спасаем все то, что кажется ненужным, а потом вдруг оказывается нужным. И сейчас мы можем рассказать об этой, ну скажем, альтернативной линии развития нашей духовной истории. Там прекрасные совершенно иконы, они так сверкают, у них такая одухотворенность, такая сила! И это меднолитая пластика, которую как раз староверы ввели в обиход. Эти медные иконки – абсолютно великое мастерство, тонкое, как резьба по дереву. Такая выставка – и откровение, и подарок всем и вся, и для самих себя. Мы, в общем, выполнили некий такой долг перед поколениями предшественников.

– Почему именно староверы и именно сейчас?

– Это часть нашей общей выставочной стратегии. У нас есть как бы три линии. Одна – это Россия имперская, императорской истории. Как раз староверы и 330-летие Выговской обители туда попадают. Другое наше направление – это диалог с Востоком и Западом, Востока и Запада. Мы отмечаем в этом году 160-летие военного географа, исследователя Монголии, Тибета и Синьцзяна Петра Кузьмича Козлова. И будет выставка, посвященная его последним раскопкам, погребениям хунну в горах Ноин-Ула в Монголии («Археологический феномен», с 27 апреля. – «Ведомости»). Тут, кстати, сочетание двух наших выставочных направлений. С одной стороны, это восточные культуры, это I век нашей эры. С другой стороны – это и недавняя история восточной политики России.

Вот вам, пожалуйста, экспедиции Козлова – это и открытие удивительных затерянных городов в пустынях, и, разумеется, часть того, что в историю вошло под названием «Большая игра» (геополитическое соперничество между Британской и Российской империями за господство в Центральной Азии в XIX – начале XX в. – «Ведомости»). Офицер Генерального штаба Козлов не просто так ездил в тот регион.

Это также и история первых совместных с Монголией археологических раскопок, с договорами о том, как будут делиться найденные вещи. Это важная для музеев история, особенно сейчас – нужно рассказывать, откуда у вас вещи в коллекции. Это и история освоения этих вещей – того, как история целого региона вошла в мировой обиход через наше востоковедение. И получается, что наши выставки, они все, особенно сейчас – это такие выставки-айсберги, в них есть все.

– Диалог Эрмитажа с Западом не затихает?

– Будет еще одна выставка, которая тоже сочетает европейское и русскоимперское, – это выставка Каспара Давида Фридриха («Ландшафт души» с 8 декабря. – «Ведомости»). Это величайший германский художник, такая гордость страны. Сейчас вся Германия отмечает его круглую дату, 250-летие со дня рождения. И все пишут, что увы, мы ничего не можем привезти из России. Дело в том, что Фридрих был знаменит только в Германии. Но его полюбил Жуковский, и Жуковский заставил Николая I полюбить его. В результате Жуковский, Николай I и русская знать покупали картины Каспара Давида Фридриха, и у нас в России лучшая его коллекция за пределами Германии. В Эрмитаже это наша гордость – зал Фридриха. Это часть русской культуры, Фридрих повлиял на наше, русское искусство. И мы расскажем, как он стал участвовать в русской культуре, как работало имперское покровительство, имперский интерес, что такое вкус императоров, воспитанных поэтом.

«ЕСЛИ СТРАНА ПОВОРАЧИВАЕТСЯ НА ВОСТОК – ПРИХОДИТЕ К НАМ И ПОСМОТРИТЕ, ЧТО ТАКОЕ ВОСТОК»

– А как же пресловутый поворот на Восток?

– У нас никаких поворотов нет, мы универсальный, энциклопедический музей, мы рассказываем обо всем. Если страна поворачивается на Восток – пожалуйста, приходите к нам и посмотрите, что такое Восток. Например, мы делали выставку «Пять символов счастья», про народные верования китайские, китайский язык символов – специально для тех, кто собирается общаться с Китаем. Но точно так же Фридрих – это продолжение нашего разговора с Западом.

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ЭРМИТАЖ

Музей ведет историю с 1764 г., когда Екатерина II приобрела коллекцию произведений живописи у берлинского купца Иоанна Эрнста Гоцковского. День своего основания музей ежегодно празднует 7 декабря – в День святой Екатерины.
Эрмитаж был открыт для публики при императоре Николае I 5 (17) февраля 1852 г. в специально построенном для этой цели здании Нового Эрмитажа. Сейчас общая площадь зданий Эрмитажа составляет 233 345 кв. м, экспозиционно-выставочная площадь – 100 000 кв. м. В том числе в 2003–2006 гг. был открыт реставрационно-хранительский центр «Старая Деревня» в одноименном районе Петербурга, включающий в себя фондохранилище, выставочно-лекционный, реставрационный, инженерный и административный корпуса общей площадью 35 000 кв. м. В 2016 г. стартовало строительство третьей очереди РХЦ. Эрмитаж хранит 3,2 млн экспонатов, в том числе свыше 1 млн произведений изобразительного и прикладного искусства.

Это и есть Эрмитаж. Эрмитаж – это одно из величайших достижений русской культуры, потому что он создал этот механизм, который соединяет мировую культуру в диалоге. Диалог этот ведется на русском языке, условно говоря, в русском оформлении, но при этом дискутируют культуры. Это очень важно для сегодняшнего дня. И это само по себе красиво. Вообще-то мир един, людям надо общаться, и без общения, без взаимного влияния никакого развития не будет. Вот Эрмитаж – вам такой пример, так сказать. Предшественники создали нам вот такой пример.

– «Приходите к нам и посмотрите, что такое Восток... » Прошедшей зимой после реэкспозиции на третьем этаже Главного корпуса при поддержке компании «Роснефть» открыты первые залы обновленной постоянной выставки китайского искусства и культуры.

– Да, это вот только что открыто. Первые залы – они посвящены династии Цин, это как раз династия, которая была параллельна Романовым.

– XVII век.

– И дальше все идет параллельно до начала XX в. примерно, поэтому это очень интересно сравнивать. В экспозиции много вещей, которые дарились: то, что дарили Петру во время переговоров по границе, потом дары на коронации Александра III, Николая II. Вот такой набор торжественной китайской культуры, причем тоже показывающий взаимные связи, обмен туда и сюда. Фарфор, лак, нефрит – то, что всегда восхищало, восторгало. Это шло на Запад, и Запад осваивал, старался тоже что-то [такое] делать. Но это и замечательная, потрясающая китайская перегородчатая эмаль, а ее китайцы взяли с Запада. Из Византии пришла традиция европейской перегородчатой эмали, и они довели ее до совершенства. Так что новые залы – еще и рассказ о том, как суверенные культуры, а уж суверенней китайской не бывает, – как эти культуры находят для себя удобные способы взаимодействия. То что сейчас называется таким ругательным словом «апроприация», а раньше называлось «культурным заимствованием».

– То что обновление китайской экспозиции спонсирует компания «Роснефть», ныне крупнейший энергетический партнер Китая, – это такая специфика момента, наверное?

– На самом деле китайское искусство у нас всегда было представлено в экспозиции. Одни залы открыты, другие закрыты, их переделывают. Тут спасибо китайцам – это целый культурный мир, у нас много залов. Это Шелковый путь, это то, что мы традиционно называем восточным Туркестаном, и Тибет – это тоже Китай. В 2024 г. откроем еще четыре зала истории китайской культуры, от древности до XVII в. И эта новая выставка действительно получается с помощью «Роснефти», которая всегда выбирает такие очень вкусные выставки. Компания – наш давний партнер, раньше мы делали вместе выставки «Пьеро делла Франческо. Монарх живописи», «Египтомания» и «Линия Рафаэля», при поддержке «Роснефти» в музее открыта постоянная экспозиция «Античная колонизация Северного Причерноморья».

«МЫ ЗНАЕМ, ЧТО ТАКОЕ БЛОКАДА, ЭТО НЕ ПЕРВАЯ БЛОКАДА ДЛЯ НАС»

– Как сейчас происходит взаимодействие Эрмитажа с внешним миром?

– Например, мы любим делать Дни Эрмитажа и в России, и вне России. Когда мы привозим небольшую выставку, один шедевр и показываем наши новейшие технологии, наши VR-программы, наши программы инклюзивные для слабовидящих, для всех, кто хочет что-то потрогать. Мы читаем лекции об Эрмитаже. То есть мы рассказываем об Эрмитаже как об организме. По такому принципу обмен и взаимодействие идут, когда нельзя возить [большие] выставки. А выставки сейчас возить в другие страны, даже в дружественные страны, – сложно. Потому что невозможно оплатить страховку, деньги не принимают, кто заплатит за трансфер и т. д. Это все способствует тому, чтобы основные коллекции оставались на месте. Но весь комплекс обмена информацией о том, что музей делает, рассказы с небольшим добавлением вещей – это то, что мы делаем в Сербии, в Китае, в Омане.

– Даже в Омане?

– У нас один из способов взаимодействия – это создание взаимных «уголков», или залов, в музеях. У нас был зал Эрмитажа в Национальном музее султаната Оман в Маскати, мы его [в 2022 г.], когда начались военные действия, на какое-то время прикрыли, а сейчас возобновляем. Сейчас у нас открыта новая экспозиция зала Омана в Эрмитаже, и мы готовим схему, по которой уже подготовленные вещи придут в зал Эрмитажа в Маскати.

И научные контакты со странами Запада остаются, они, так сказать, полуподпольные, потому что официально там все запрещено. Но неофициально наши коллеги ездят, работают в библиотеках, работают в музеях, индивидуально. Совсем это никогда не затихнет, тем более что все ощущают, что это необходимо. За эти 20–30 лет открытого научного обмена все поняли, как все друг другу нужны и как можно работать вместе.

– История культуры, политическая история – это всемирные науки, их не получится изучать по кусочкам.

– Тесных связей очень много. Мы только что открыли в Эрмитаже, в зале Урарту, уголок Эребуни. Эребуни – это древний город на месте нынешнего Еревана. И вот этот знаменитый «камень Эребуни», где написано, что царь Аргишти основал этот город (в 782 г. до н. э. – «Ведомости»), – он стоит сейчас в Эрмитаже. Мы в музее Эребуни, который находится на месте раскопок, в конце года тоже создадим «Уголок Эрмитажа», тоже будет несколько вещей из Эрмитажа.

– То есть независимо от того, что с Арменией у нас сейчас на политическом уровне наметилась напряженность в отношениях…

– Именно потому что! Сейчас такие вещи еще более важны, чем прежде, когда все было замечательно хорошо. Когда сложная ситуация, то мы даем уже такое вещественное напоминание о том, что такое русско-армянские культурные связи. Нужно напоминать, потому что все это непросто. Везде непросто, и на Западе всегда непросто было. Опять же, наши выставки – это «айсберги», мы должны кроме красивых вещей посылать какое-то содержание. Например, мы делали очень много выставок на Западе. Уже говорили – вот эти цари надоели на Западе…

– Им надоели?

– У нас был крик: зачем вы возите эти ценности, зачем вы возили выставку про Екатерину? А потому что когда выставка про то, кто такая Екатерина, находилась в Лондоне – лондонцы при слове Екатерина вспоминали не скабрезные истории, а начинали спорить. Французы и англичане спорили, смотря на эту выставку, – Екатерина англофилка была или франкофилка? Как выставка прекратилась – опять выходит новый фильм, и там опять про Екатерину все по-старому. Глубокий смысл наших выставок в том, что мы снимаем стереотипы. И для самих себя тоже между прочим.

– Как вы транслируете этот смысл за границу сейчас, когда большие выставки невозможны?

– Сейчас мы, например, делаем выставки в облаках, у нас, слава Богу, есть новейшие технологии. Мы знаем, что такое блокада, это не первая блокада для нас. В блокаде важны две вещи. Во-первых – ты внутри блокады должен делать что-то примерно зеркальное тому, что происходит снаружи. Во-вторых, важно, чтобы все это видели, что у тебя жизнь идет. [В Великую Отечественную] здесь происходили концерты и торжественные вечера. Точно так же у нас происходят [сейчас] выставки, даже дискуссионные, спорные. Вот сейчас открыли в Турине выставку, посвященную «Айзелуортской «Моне Лизе» – это такая английская «Мона Лиза», вариант [картины]. Кто-то считает, что это тоже да Винчи, кто-то считает, что нет, – дискуссия, спор. И у нас сейчас идет выставка про Леонардо: несколько вещей есть в российских коллекциях, которые, возможно, тоже как-то причастны к Леонардо, т. е. споры идут («Новые загадки картин Леонардо да Винчи», Пикетный зал Главного корпуса, до 19 мая. – «Ведомости»).

Много выставок, созвучных общему разговору, который идет в мире. В Оксфорде делают громадную выставку фламандских рисунков. У нас – и мы, и ГМИИ им. Пушкина – делаем параллельно громадную выставку фламандской живописи, показывающую, как мы можем только из российских коллекций делать принципиально интересные, насыщенные смыслом экспозиции.

– Благо фонды Эрмитажа позволяют сделать что угодно.

– Фонды российских музеев и умение делать выставки, понимаете ли. Вот мы делали эти знаменитые выставки коллекций Щукина и Морозова, которые прозвенели на весь Париж (2016 и 2021 гг. – «Ведомости»). И опять же, был тогда вопрос, зачем мы везем куда-то свои сокровища. А мы не просто показали всей Франции, что у нас есть вещи, – показали, что наши мудрые торговцы оценили фьючерс, покупали то, что вырастет в цене. И таким образом они, благодаря своим вложениям, создали все новое французское искусство. Это было откровение, это было очень важно. И когда уже случился февраль [2022 г.], а выставка еще оставалась [в Париже], я говорил – это русский флаг над Булонским лесом. И так это было, и так это воспринималось, хотя не всем это нравилось. А сейчас у нас есть новейшие технологии – все, что мы делаем, есть в облаке. Знаете, как иконы являются в облаках и их все видят. Вот так же точно – наши все выставки, и наших коллег, Исторического музея, Русского музея, ГМИИ имени Пушкина, Третьяковской галереи. Весь Эрмитаж можно посетить виртуально, все залы абсолютно. Так что нас видно.

«СЕЙЧАС МУЗЕИ РОССИИ СТАЛИ ОЧЕНЬ МНОГО ДРУГ С ДРУГОМ ОБЩАТЬСЯ»

– Дни Эрмитажа не так давно были в Белграде, в Казани. Буквально на днях прошли Дни Эрмитажа в Волгодонске – сравнительно небольшом городе, там 170 000 человек живет. Расскажите про региональную программу «Эрмитажа», для чего это вам?

– Мы проводим 13–15 Дней Эрмитажа в год. Это такой жанр, который позволяет рассказать об Эрмитаже как о музее-организме, а не просто показать хорошие вещи. Это очень важный разговор. Надо делать коллекции доступными разным людям. Почему Волгодонск? Это часть большой программы с Росатомом. Волгодонск – это один из городов Росатома, а следующий город у нас Саров и т. д.

– По какому принципу определяете места для проведения Дней Эрмитажа?

– Мы едем, в данном случае, туда, где нас хотят. Если нас очень хотят, и готовы финансировать, и на должном уровне все это показывать, представлять. Эрмитажный труд не оплачивается, это наш взнос. Транспортировка, страховка и организация на месте – это все делают спонсоры. Это и расход не такой уж безумно большой, поэтому каждый, кто хочет, может это сделать. У нас вот ближайшие Дни Эрмитажа будут в Чечне, наверное в октябре, уже второй раз.

У нас есть и наши постоянные экспозиционные спутники, эрмитажные центры: это Казань, Выборг, это «Эрмитаж-Урал» в Екатеринбурге, «Эрмитаж-Сибирь» в Омске, это Владивосток, где у нас пока небольшой центр. Мы открываем Калугу, открываем Оренбург. И там мы проводим регулярно Дни Эрмитажа, как можно больше людей увидит наши коллекции. Люди могут собираться и смотреть эрмитажные выставки, приезжают школьники. Вот такая сеть присутствия всюду, и разные формы присутствия.

– Это доходы или расходы для Эрмитажа?

– Это расходы, но, скажем так, расходы небольшие, потому что мы всегда находим спонсора. Вообще, надо сказать, сейчас межмузейные связи в России замечательно идут, развиваются. Всегда была вертикаль: Москва и как бы там периферия, «регионы», вот это слово использовалось. Но эти так называемые регионы – сами теперь общаются совершенно замечательно. Ну, во-первых, везде есть Дни Эрмитажа, и дальше, в другие города ездят наши выставки. Еще есть программа «Музейные маршруты», когда эксперты собираются в разных местах и обсуждают их музейный потенциал. Есть конференция музея будущего в Екатеринбурге, она создана Екатеринбургским музеем, который вообще-то муниципальный музей по рангу. Они все время делают выставки друг с другом, они делают выставки в Нижнем Новгороде, у них сейчас выставка из Перми – в Перми ремонт в картинной галерее, и замечательная пермская коллекция будет в Екатеринбурге.

Все музеи России стали очень много друг с другом общаться. Это хороший результат, может быть, и политической ситуации, и того, что мы заложили раньше, что было подготовлено, в частности, Союзом музеев России. Мы осознаем, понимаем, что единство пространства России держится на музеях, на церквях и музеях. И мы очень рады, что получается такое мощное взаимодействие. Мы уже готовим целую серию показов в Эрмитаже с участием всех российских музеев – будем привозить по одной вещи из музеев России, именно по одной, а не целую выставку. Выставки одной вещи – наше третье главное направление выставочной деятельности, кроме упомянутых направлений «Россия» и «Запад – Восток».

«МЫ ДУМАЕМ О ДЕНЬГАХ, УМЕЕМ ИХ СЧИТАТЬ»

– Каков на сегодня бюджет Эрмитажа? Из каких статей доходов он состоит?

– Годовой бюджет у нас составляет порядка 5 млрд руб., из которых примерно 3 млрд – госсубсидии. 2 млрд руб. – наши доходы (билетная выручка, продажа мерча, организация мероприятий и т. д.), в них порядка 300 млн руб. – это спонсорская поддержка. Мы думаем о деньгах, умеем их считать. Но все же Эрмитаж не коммерческая организация, поэтому мы думаем не о прибыли, а о доходах, т. е. о деньгах на функционирование музея.

– А расходы? Сколько, к примеру, тратите в год на пополнение коллекции Эрмитажа? Как определяете, что вам нужно в текущий момент? Какими приобретениями последних лет вы гордитесь?

– Собственных средств на пополнение коллекции у нас не так уж и много – 100 млн руб. в год. Еще порядка 10 млн руб. на эти цели музею выделяет государство. Иногда деньги на приобретение какого-то конкретного предмета искусств нам дают меценаты, либо они дарят нам их. Один из главных таких подарков – «Черный квадрат» Малевича, который преподнес музею Владимир Потанин.

– В 2023 г. Эрмитаж приобрел коллекцию Назима Султановича Мустафаева, 47 пар обуви XVII–XIX вв. Вы уделяете особое внимание пополнению именно этой части собрания Эрмитажа?

– Да, мы купили эти редчайшие вещи, поскольку обувь, в принципе, не очень хорошо сохраняется. Но говоря о приоритетах, я бы, скорее, отметил, что в последнее время у нас как-то так выходит покупать целые коллекции. Сейчас вот приобретаем коллекцию антиквара Юрия Абрамова, профессора, доктора физико-математических наук. При жизни он дарил Эрмитажу много экспонатов, был щедрым меценатом, замечательным человеком, фигурой. В 2021 г. он скончался, и мы покупаем у его наследников вещи, связанные с русской историей. В общей сложности примерно на 100 млн руб.

Кроме того, с помощью мецената Михаила Кирасалова мы смогли приобрести коллекцию мебели и предметов интерьера с императорской яхты «Полярная звезда». Эта мебель – шедевр русского модерна. После революции «Полярная звезда» стала частью плавбазы подводных лодок Балтийского флота. Мебель оттуда убрали, она где-то путешествовала. Во время войны сама яхта стояла вот тут, на Неве, и она давала электричество Эрмитажу. После реставрации эти предметы будут выставлены в библиотеке Николая II.

– Для меня было открытием, что Эрмитаж – это не только археологические коллекции и не только да Винчи, но и богатейшая в России коллекция костюма. И сейчас развитие этого направления именно в Эрмитаже видно все отчетливее. Все мы три года назад ходили в Исторический музей на коллекцию платьев и туфелек императрицы Марии Федоровны, приехавшую из Эрмитажа...

– Мода, костюм – это важная часть истории, у нас громадная коллекция, высший пилотаж реставрации. Уже грех не показывать то, что мы делаем. У нас в Старой Деревне в одном из зданий появилась возможность создать экспозицию костюма, постоянно-временную, которая все время меняется. То есть там у нас хранилище, а рядом с хранилищем большие витрины, где свет и климат такой, в котором костюмы можно хранить довольно долго. Вы туда входите, зажигается свет, выходите – свет гаснет. Свет приглушенный, в общем, там довольно долго их можно выставлять. Там были костюмы Петра, все отреставрированные, а сейчас Belle Époque, французские и русские костюмы конца XIX в. Возникла технологическая возможность именно так это делать, а не как раньше – месяц показывать костюм, а потом его пять лет нельзя показывать, потому что наносится урон.

Поэтому естественным образом возникала идея – а может быть, нам тоже, как в Метрополитен-музее, сделать Институт костюма? И у нас будет, наверное, Институт костюма, мы его строим в Старой Деревне. Это очередное здание комплекса, 13 этажей. Там будет библиотека, будет Институт костюма. Соответственно, тут же появляется история с современными модельерами, это очень сложная вещь. Они нам дарят, мы принимаем. Иногда принимаем, иногда не принимаем.

– А о ком из современных модельеров речь?

– C 28 марта в Фойе Эрмитажного театра открылась выставка, очень интересная, называется «Строгий юноша» (продлится до 14 апреля. – «Ведомости»). Это Константин Гаврилов – авангардный модельер, представитель петербургского авангарда. Это его вещи, недавно подарили коллекцию. У нас есть зайцевские вещи замечательные. Мы делали экспозицию [Вячеслава] Зайцева, много лет готовили ее с ним вместе. Он же сам был ее куратором и дизайнером. Потом что-то подарили, что-то купили и т. д.

«МЫ ПРИДУМАЕМ ЧТО-НИБУДЬ КАК РАЗ В ДУХЕ «НЕБЕСНОГО ЭРМИТАЖА»

– Вы сказали, 13-этажное здание строится в Старой Деревне?

– Да. Само здание уже готово, сейчас мы делаем его облицовку стеклянную. Сам проект вообще сделан Ремом Колхасом в свое время, но сейчас он сильно изменился по всяким причинам, поэтому не знаю, признает ли Рем свое авторство или нет. Посмотрим, как получится, тогда покажем. Оно называется условно библиотекой, будут всякие новейшие технологии, связанные с библиотеками. Причем суперновейшие, все должно быть лучше, чем у всех! Сейчас много открывается библиотек, именно библиотек в новых зданиях, особенно на севере Европы. Мы придумаем что-нибудь, что будет еще более замечательно – как раз в духе «Эрмитажа в облаке», «Небесного Эрмитажа».

– У Эрмитажа, пожалуй, лучшая в Европе цифровая коллекция музейных экспонатов. Работа в этом направлении – приоритет для музея?

– Это направление действительно одно из приоритетных. В частности, с участием «Интерроса» запустили в 2023 г. пилотный проект «Цифровое искусство». Его суть – создание NFT-токенов, или art-токенов, как мы их сейчас называем, на три фрески школы Рафаэля из коллекции Эрмитажа – «Венера и Амур на дельфинах», «Венера и Адонис», «Венера, вынимающая занозу», которые находятся в процессе реставрации. Причем токены будут создаваться на разных этапах работы с этими экспонатами – дореставрационном, в процессе реставрации и после реставрации. И все это – уникальные изображения. У нас уже куплено три таких art-токена, вырученные средства мы направляем на реставрацию других предметов из коллекции Эрмитажа. Часть денег, в частности, пойдет на реставрацию картины Лукаса Кранаха «Мадонна с младенцем под яблоней».

– Продолжите выпускать NFT-токены?

– Мы сейчас думаем о том, как дальше развивать это направление, и решили создать Клуб цифровых меценатов Эрмитажа, где будут люди и компании, которые занимаются технологиями цифрового искусства и вот этими всякими штучками. NFT, репродукции уникальнейшие – одна из форм такого искусства, теперь надо придумать какие-то другие. Мы еще подумаем, как в целом будет развиваться цифровой Эрмитаж, Эрмитаж «небесный», его резервная копия. Ну, подумаем. Мы создали вместе с Европейским университетом Школу искусств и культурного наследия. Там развиваем кроме истории искусств лабораторию искусственного интеллекта и лабораторию палеогеномики (исследования древней ДНК. – «Ведомости»). И там спонсоры, конечно, нужны. Ну мы какую можем сделать лабораторию искусственного интеллекта без крупных корпораций? И корпорации, которые «чистую комнату» могут создать, есть среди меценатов Европейского университета. Вот это смысл Клуба цифровых меценатов – это люди, которые помогут использовать для Эрмитажа высочайшие технологии и идеи, не только деньги.

– А есть уже какие-то идеи, проекты? И можете ли рассказать, кто уже вошел в клуб?

– Мы только начинаем его создавать. В него, понятное дело, войдет «Интеррос» – наш партнер по проектам в цифровой среде. Сейчас еще ведем переговоры с несколькими крупными технологическими компаниями.

– Российскими?

– Российскими и южнокорейскими. Более детально пока рассказать не могу.