Версия для печати
Вернуться к списку

Кризис в российской науке кончился

Во-первых, закончилась утечка мозгов. «В нашем институте, – сказал Михаил Валентинович, – работают уже десятка два специалистов, вернувшихся в Россию из-за границы. У нас целая очередь желающих поступить на работу, в том числе и из-за границы!» По мнению Ковальчука, утечка мозгов, которую он почему-то обозвал «пресловутой», была совершенно естественным процессом, который сейчас закончился, уступив место «динамическому равновесию».

Еще более оптимистичной видит Михаил Ковальчук ситуацию с молодежью в науке. Молодые люди стремятся теперь в институты и университеты не для того, чтобы сразу после получения диплома уехать за границу, они теперь хотят учиться, чтобы зарабатывать здесь. Приток молодых научных кадров Ковальчук видит не только у себя в Курчатовском институте, но и в других местах, в частности в Институте кристаллографии РАН, где он тоже директорствует. По его словам, в штате этого института из пяти сотен сотрудников 180 – молодые специалисты.

Словом, сейчас наука в России находится на подъеме, а ее будущее еще более радужно, и это радужное будущее Михаил Ковальчук видит в особом упоре на меганауку, то есть на науку, имеющую дело с крупными установками и соответственно крупными финансовыми вложениями. Которой он, кстати, в известной мере руководит.

Крупная научная программа – сама по себе вещь хорошая. Даже в том малоприятном случае, когда ее цель остается недостигнутой в то время, как средства полностью израсходованы. Побочная продукция подобной программы позволяет порой компенсировать, а то и с лихвой перекрыть эти расходы, достаточно вспомнить (как это, кстати, и сделал на пресс-конференции Михаил Ковальчук) Атомный проект. То же самое можно сказать и о космической программе – оба этих проекта, по образному и совершенно справедливому выражению Михаила Валентиновича, «взорвали мир».

О том, взорвет ли мир меганаука, создаваемая директором НИЦ «Курчатовский институт» и Института кристаллографии, а если и взорвет, то куда полетят осколки, сейчас идет очень много споров. Давний оппонент Ковальчука, доктор биологических наук Михаил Гельфанд, считает, что подобные мегапроекты вообще вредны для сегодняшней России и ничего существенного, кроме растраты гигантских средств, принести стране и науке не могут.

«Подобные проекты у нас нельзя запускать, и в первую очередь из-за того, что система экспертизы в нашей стране очень слаба, – заявил Гельфанд в разговоре с корреспондентом «НГ». – Это касается и конкурсов Российской академии наук, и конкурсов Министерства образования и науки. Есть серьезные претензии и к Российскому фонду фундаментальных исследований. Но все же РФФИ – единственное подобие нормального грантового фонда в России, а его бюджет сейчас как раз и сокращают. На этом фоне совершенно бесконтрольно раздаются колоссальные деньги. Когда система экспертизы и научного контроля слаба, опасно раздавать деньги большими кусками, по принципу – чьи отцы дружили друг с другом и чей брат с кем был в одном дачном кооперативе».

По поводу эффективности работы Курчатовского института у Гельфанда тоже мало иллюзий. «Продуктивность Курчатовского института в абсолютном выражении сейчас снижается. Это происходит в то время, когда другие большие институты России демонстрируют рост числа и уровня публикаций, хотя относительно Запада их научный выход все же падает. По-моему, наблюдается не рождение российской меганауки, а совершенно другой процесс. Ясно, что из Курчатовского института делают альтернативу Российской академии наук. При этом сохраняются и усугубляются все проблемы РАН – непрозрачность финансовых потоков, отсутствие контроля за результатами, административный ресурс вместо научной экспертизы. Но в Академии много больших академиков, и они как-то договариваются друг с другом, поэтому есть хоть какое-то подобие содержательного обсуждения. В Курчатовском институте небожитель только один...»

В своей весьма резкой оценке происходящего Михаил Гельфанд не одинок. Летом этого года в Санкт-Петербурге произошло интересное событие – тамошний Европейский университет провел первую конференцию «Научная диаспора и будущее российской науки». В ней участвовали ведущие ученые российского происхождения (математики, физики, биологи, историки, социологи, антропологи, экономисты), работающие в США, Германии, Франции, Англии и других странах, а также ученые, активно работающие в России. В итоговом заявлении был констатирован глубокий структурный кризис российской науки, вообще было много любопытных пунктов. А насчет Курчатовского института было сказано вот что: «В частности, критические замечания вызвала деятельность по созданию Национального исследовательского центра «Курчатовский институт» (НИЦ КИ); многие участники конференции отмечали, что пока не наблюдается увеличения количества научных публикаций в международных научных журналах сотрудников НИЦ КИ, отсутствует публичное обсуждение ситуации в НИЦ КИ и обоснование присоединения к НИЦ КИ других исследовательских институтов».

Когда Михаила Ковальчука попросили прокомментировать этот пункт, он, человек весьма эмоциональный, буквально рассвирепел. В тот день Михаил Валентинович был простужен, постоянно кашлял, а тут у него и кашель прошел. Сначала он набросился на тех, кто пишет невесть что в своих «газетенках», обещал «раздеть до трусов» любого «писаку» по каждому пункту критики, с негодованием отверг обвинения диаспоры, заявив, что, наоборот, число институтских публикаций одно из самых высоких в стране, просто считают неправильно, по ходу дела наехал на индекс цитирования (параметр, практикуемый в мире для оценки научной продуктивности), назвав его «абсолютно неабсолютным», что, кстати, от истины не так уж и далеко, только пока не придумали ничего другого взамен. Когда же ему напомнили, что это сказано не писаками из газетенок, а ведущими учеными мира, досталось и ведущим ученым.

«Люди, которые уехали отсюда, – сказал он, – делятся на несколько групп. Люди сильные, умные, устремленные перешли в другие зоны и стали поднимать свою страну здесь – в бизнесе, экономике, журналистике… Вторая часть ученых, они по-пластунски ползли, сохраняя советскую, российскую науку и поднимая ее здесь. А те, кто уехал – среди них есть выдающиеся люди, – они объективно были более слабые… Они уехали в чужую жизнь, в которую ничего не внесли, пользуясь ее плодами, на вассальных условиях стали там жить и служить. Пока здесь было плохо, а им было сыто, они тихо там сидели и поливали все, что было здесь. Но как только здесь появились деньги, появился успех, появился тренд… Они теперь сюда могут вернуться, но они нанимаются начальниками к вам, и это их коллективное письмо – это письмо о приеме на работу».

Словом, как-то нехорошо все закончилось на той пресс-конференции, негламурно.

Михаил Гельфанд подозревает, что гнев Михаила Ковальчука был вызван не столько пунктом итогового документа диаспоры о Курчатовском институте, сколько предложением конференции ввести «единую систему оценки национальных исследовательских центров, научных учреждений и национальных исследовательских университетов, основанную на регулярной экспертизе их научной деятельности научными советами, состоящими из ведущих мировых экспертов, включая иностранных специалистов и представителей научной диаспоры». То есть фактически ввести международный аудит наших крупных институтов, в том числе и неакадемических.

Идея, конечно, недурная, но из области фантастики. Притом ненаучной.