http://93.174.130.82/digest/showdnews.aspx?id=b9a0742b-c721-4f32-a406-6790b1534899&print=1
© 2024 Российская академия наук

РЕФОРМА РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК И СОЦИАЛЬНЫЙ РЕГРЕСС

За прошедшие дни все аргументы сторонников и противников многократно высказаны и опубликованы. Попробуем разобраться в происходящем с помощью социального анализа, отступив немного от злобы дня.

Среди объективных критериев прогресса (этические критерии, очевидно, являются субъективными) ключевым является критерий повышения сложности отдельных социальных механизмов и их сети в социуме. Как показывает история, для общества большей значимостью обладает сложность сети социальных механизмов, так как именно она обеспечивает устойчивость социума в целом при воздействии различных катаклизмов и потрясений. Под этим углом зрения создание Советского Союза – в целом социальный регресс - почти полное уничтожение всей совокупности общественных институтов дореволюционной России плюс попытка повсеместно их заменить партийно-государственными социальными механизмами. Этот регресс характерен для всего периода существования СССР и, в конце концов, именно он привёл империю к краху. Но наряду с этим в СССР были созданы очень сложные уникальные социальные механизмы, обеспечивавшие жизнеспособность страны.

После гибели СССР в 1991 начался двусторонний процесс. С одной стороны, начали естественным образом расти нормальные социальные институты, но, к сожалению, почти с нулевого, а то и с отрицательного уровня. С другой – разрушаются грандиозные социальные институты советского периода – армия и большой спорт, целые высокотехнологичные отрасли промышленности и образование, и, среди прочего, и большая наука. Именно это и порождает двойственное ощущение и бесконечные споры либералов и государственников об истории России с 1991 года – регресс или прогресс? Ответ получается сложный: в отношении общих для западного мира социальных институтов, обеспечивающих нормальную жизнь граждан, – прогресс, хотя и стартовавший с низкого уровня; в отношении к уникальным институтам советского времени, обеспечивавшим лидерство страны по многим позициям, – однозначный регресс. Как интерпретировать сумму – зависит от расстановки приоритетов.

Одним из достижений советской социальной инженерии была «Большая наука», в которой уцелевшая и трансформированная Академия наук играла ключевую роль. Это было достижение мирового значения, советские математические и естественнонаучные школы до сих пор сохранили свой авторитет в мире. Советская «Большая наука» не могла обеспечить страну потребительскими товарами (социальные науки внутри неё искусственно ограничивались или даже подавлялись административными мерами), но в научно-технической сфере ей были по плечу труднейшие задачи – ядерное оружие и ядерная энергетика, освоение космоса, разведка и добыча нефти и газа в Сибири, авиация, атомные ледоколы и многое другое. И ведущим социальным институтом в научно-техническом советском комплексе была Академия наук. Даже в сфере гуманитарного знания, несмотря на сильнейшее идеологическое давление, развивались научные школы мирового значения. В областях же математики и естественных наук советские научные школы были в числе мировых лидеров. Наглядным доказательством признания во всём мире качества советской науки и образования служит высокий спрос на советских учёных и на российских выпускников. Десятки тысяч учёных, сформировавшихся в СССР, трудятся сегодня в университетах и лабораториях всего мира. Невозможно найти в мире естественнонаучный институт или факультет, где не было бы наших профессоров и завлабов, особенно в области математики и физики. Достаточно зайти на сайт любого ведущего мирового института - и все сомнения исчезнут. (Известная американская шутка: «Типичная лекция по математике в американском университете: русский профессор читает китайским студентам лекцию на английском».)

Важно заметить, что механизм «Большой науки» в СССР включал далеко не только Академию наук. Начинался он с начальной школы, с системы кружков и олимпиад, позволяющих выявлять одаренных детей по всей стране и собирать их для обучения в спецшколах, в специализированных школах-интернатах или в заочных школах. Далее - система высшего образования с лидирующими крупными вузами (МГУ, МФТИ и многие другие), где собирали лучших выпускников со всей страны. Таким образом обеспечивался приток талантливой молодёжи в науку. Высокие зарплаты докторов наук и профессоров, мощный научпоп, книги и фильмы, средства массовой информации – всё это формировало высокий социальный статус ученого и привлекало талантливую молодёжь в науку, которая состояла из академической и гораздо гуще населенной отраслевой.

Сегодня отраслевая наука умерла, социальный статус учёного упал до нуля, но цепочка «начальное образование – высшая школа – Академия» ещё функционирует, хотя и сильно повреждена во всех звеньях. РАН сегодня – уникальный остаток социального механизма, поддерживающего существование русскоязычной науки. В спорах о «гибели науки в России» этот момент часто упускают. Англоязычная наука умереть в обозримом будущем не может, как и наука в целом. Как показывает опыт стран Азии, англоязычную науку можно относительно быстро развить в любой стране, так как есть общемировая среда для её существования и развития. Тем не менее, превращение всей отечественной науки в англоязычную - большая потеря для всего российского общества. Это останавливает развитие языка, останавливает развитие традиции мышления на языке. Национальная культура развивается вокруг языка, при этом являясь ключевой «скрепой» страны. Не случайно Франция, Италия и Германия упорно борются за сохранение науки в рамках национальных языков.

Исторические условия для развития большой науки на национальных языках прошли. При развитии науки с нуля преподавание, научное общение, публикации необходимо вести на английском языке, и никакого механизма перехода на двуязычие не существует. Ликвидация РАН означает, скорее всего, и безвозвратную ликвидацию русскоязычной научной среды. При этом заметим, что в большой науке русскоязычность не означает изоляцию от мировой науки, а подразумевает двуязычие. Даже в СССР естественные науки не были в изоляции, и все ведущие академические советские журналы автоматически переводились и издавались на английском. Труды советских физиков и математиков не выпадали из мировой науки, но при этом развивалась наука в СССР на русском языке.

Основной аргумент добросовестных сторонников реформы: есть мировой опыт быстрого создания крупных международных научных центров, позволяющий сократить отставание в научном развитии. И если расформировать Академию наук, то сохранившимися в ней кадрами и можно будет укомплектовать эти новые Сколковы. Проводить же всё это в жизнь будет не министерство, не способное даже выстроить механизм сдачи ЕГЭ (гораздо более простой и поддающийся копированию), а опытные западные научные менеджеры. При этом забывают, что в таких центрах возможно развить только англоязычную науку с общением на английском языке. В тех сферах, где отставание от мирового уровня огромно (в первую очередь в сфере гуманитарных наук – экономика, политология, социология, особенно прикладные), это оправдано. Но русскоязычную науку сегодня можно развивать только на базе РАН. Там сохранилась почва для возрождения науки при всех недостатках Академии. Это важно не только для российского социума, но и для мировой науки в целом, которая обогащается существованием национальных научных школ.

Второй важнейший аспект проблемы – ценностный. В статье Академическая реформа и «закрытие российской науки» справедливо отмечен сакральный характер академической науки и связанная с этим ценностная проблематика. В то же время, не всё так просто с ликвидацией «сакральности». Начиная с 80-х годов, в период победного шествия неолиберализма по западному миру, произошел ценностный сдвиг. Резкое повышение в общественном сознании ценности денег привело к представлению об учёном как не просто о бескорыстном, но важном для общества чудаке, а как об «устаревшем» человеке, просто не умеющем монетизировать свой человеческий капитал. Ученых отнесли к неудачникам. Во всем мире высшие ценности сконцентрировались исключительно в области «золотого тельца». Интерес молодежи резко сместился из научно-инженерной области в область финансовой и юридической деятельности. Ослаб приток талантливой молодежи в естественные науки, даже в Оксфорде и в Кембридже конкурсы на естественнонаучные и инженерные специальности упали в разы. Молодежь устремилась в финансовый и юридический бизнес, в целом бесполезный для развития общества, но предлагающий вознаграждение за труд в десятки и сотни раз большее, чем научная и инженерная деятельность. Так, наиболее значимая для ученого Нобелевская премия составляет всего миллион долларов, что равно годовому доходу топ-менеджера компании среднего размера.

После кризиса 2008 года правительства развитых стран стали предпринимать активные действия по изменению ситуации - и конкурсы на инженерные и естественнонаучные специальности начали расти. Развитые страны видят перспективу своего развития в робототехнике, нанотехнологиях, биотехнологиях. Российское правительство, к сожалению, следует трендам двадцатилетней давности, когда все уже забыли про идеи прямой коммерциализации большой науки. Наше правительство пошло по пути «монетизации» науки, не понимая тупиковости подобного пути. Если прикладную науку с большими сложностями ещё удаётся коммерциализировать, то слушать рассуждения о госзаказе на «три нобелевские премии и 16 открытий за отчётный период» даже как-то неловко. Большая наука требует служения, поэтому без мифов, сакральности, традиций существовать не может. Кстати, даже в США основные научные центры - университеты со столетней историей и столетними традициями (MIT основан в 1861 году, Caltech и Stanford – в 1891, в не говоря уже о университетах Лиги Плюща, основанных в основном в XVIII веке).

Конечно, сегодня расходы на Академию наук велики, бюджет 500 институтов РАН уже вдвое превысил бюджет 7 ведущих клубов российской футбольной премьер-лиги. Однако если мы хотим всерьёз говорить о развитии страны, не может быть приемлемой логика правительства: «мы планируем выделять на науку 5-7 млрд. долларов в год, поэтому давайте разрушим до основания существующую систему фундаментальной науки в стране и построим быстренько (за полгода) что-то новое». Потери от разрушения системы Академии наук для российского общества окажутся гораздо больше, чем просто отставание в фундаментальной науке. Это приведет к чрезвычайно быстрой деградации всего российского общества, сильно увеличит отток талантливой молодежи, окончательно обнулится статус науки и образования в стране.

Россия реально может стать страной третьего мира.