Версия для печати
Вернуться к списку

Михаил Маров: "О моем Учителе в жизни и науке"

"Чаепития в Академии" — постоянная рубрика Pravda. Ru.

Исповедь крупного ученого — это всегда большое событие. Откровенные признания, честная оценка себя и коллег, убедительные доказательства своих поисков и находок, наконец, размышления о прошлом и прогнозы на будущее, хотя бы недалекое, — все это дает возможность проникнуть в суть исследователя, понять, что именно движет человеком, мечтавшим и ставшим ученым. "Портрет интеллекта", представленный академиком Михаилом Маровым, в полной мере отвечает этим требованиям, а потому его появление не может не быть незамеченным.

Несколько слов о самом цикле. Он задуман и осуществлен в Санкт-Петербурге Виктором Радзиевским, создавшим издательство "Людовик", в котором активное участие принимает великолепный фотомастер из Екатеринбурга Сергей Новиков. Научной общественности их представлять не надо — в Академии наук они хорошо известны, а потому выхода каждого "Портрета интеллекта" (название говорит само за себя!) все мы ждем с нетерпением: знаем, что будет в нем что-то новое, интересное, необычное.

Так случилось и с академиком Маровым.

Мы знакомы с ним более полувека, немало поработали и в Академии и на разных космических площадках, откуда отправлялись за пределы Земли наши космонавты, американские астронавты и всевозможные межпланетные аппараты. И, тем не менее, в его размышлениях и беседах с Виктором Радзиевским я нашел много нового. Особенно о Мстиславе Всеволодовиче Келдыше, к которому Маров был близок много лет.

М.В. Келдыш — фигура в нашей истории величайшая, хотя так до конца и недооцененная просто потому, что не всегда современники способны это сделать. А именно к ним относится трижды Герой Социалистического труда академик Келдыш.

Первую свою Звезду он получил за участие в создании термоядерного оружия,

вторую — за прорыв в космос,

а третью — за создание великой науки в нашей стране, плодами которой мы пользуемся и поныне.

Будучи президентом Академии наук СССР М. В. Келдыш добился того, что в каждом уголке нашей страны появились "научные центры" — эти точки роста интеллекта Отчизны, которые, к сожалению, нынче мы не растим и даже не бережем… Может быть, именно поэтому имя великого Келдыша не на слуху?!

А потому так ценны воспоминания о нем академика Михаила Марова, фрагменты которых я хочу воспроизвести сегодня.

Три "К" нашей науки

"Наверное, я единственный из тех, кто сегодня может сказать, что общался с тремя нашими легендарными "К" — Курчатовым, Королевым и Келдышем. Ну, встреча с Игорем Васильевичем Курчатовым — это просто эпизод, хотя и чрезвычайно важный для меня. Я тогда только начал работать у Грабина в Подлипках и приехал в Обнинск с группой молодых специалистов, еще не зная, конечно, что спустя год буду здесь проводить испытания на реакторе.

Нас приветствовал Курчатов — знаменитый "Борода". По нынешним меркам он был совсем не стар — лет пятидесяти пяти, но ему оставалось жить всего два года. Он поделился своим видением будущего ядерной энергетики и напутствовал нас, не боюсь высоких слов, на служение Отечеству.

А с Королевым и, прежде всего, Келдышем я много лет очень плотно работал.

И знаете, пришел к ясному для себя выводу, что всеми успехами в нашей оборонной и космической программе, в том невероятном скачке, который был свершен в 50-60-е годы, в научно-техническом прогрессе, который еще некоторое время продолжался, мы обязаны тому, что во главе направления становился лидер. Лидер — очень емкое понятие. Вот Королев и Келдыш были лидерами. Понимаете, и тот, и другой горели — и сгорели. Оба, как и Курчатов, слишком рано ушли из жизни. Но это было поистине горение полное. Абсолютная преданность делу. Абсолютная внутренняя ответственность и мобилизованность на выполнение задачи…

Королев и Келдыш были не просто связаны — они были неразделимы. Королев занимался созданием того, что мы называем "железом", воплощая в космических аппаратах первые шаги в освоении космоса. Но шаги эти во многом определяли идеи Келдыша по выбору целей и задач научных исследований.

В основе всего все-таки лежат человеческие отношения. Вы можете создавать какие угодно документы, но если между людьми нет нормального контакта, взаимного уважения, доверия, ничего не получится. А они были вдобавок дружны, это важно. Каждый ясно понимал свое место.

Первое их совместное усилие — это, по-моему, 55-й год, записка в ЦК КПСС о возможности запуска искусственного спутника Земли. Хотя ракета королевская Р-7 еще далеко не была отработана, пуски начались лишь в 56-м, но оба хорошо знали, в каком направлении действовать. Сергею Павловичу тогда оставалось всего десять лет жизни, которую он прожил, вкладываясь в свое дело со всей страстью…

Келдыш рассказал мне о последнем разговоре с Королевым. Он приехал к нему, чтобы вместе встретить новый 1966 год. Сергея Павловича врачи отпустили домой на один день, назавтра он должен был вернуться в больницу. Келдыш стазу отметил, что друг выглядит не лучшим образом.

"У меня есть предчувствие, — сказал Королев, — я из больницы больше не выйду". "Сергей, да ты что!" "У меня есть некое основание для этого". Знаете, часто великие люди не во всем соответствуют нашим представлениям. Вот у Сергея Павловича всегда в правом кармане пиджака лежала копеечка. На счастье. Кто знал, не придавал этому значение. А он, оказалось, очень даже придавал и сказал вполне серьезно и мрачно: "Понимаешь, я потерял копеечку…" Через двенадцать дней его не стало… Представив себе этот эпизод, я подумал: на каких же тонких струнах держалась железная воля Королева…

По жизни я дружу со многими космонавтами, особенно близко — к несчастью, уже в прошлом — с Лешей Леоновым. И он мне однажды в порыве откровения сказал: "Знаешь что? Жизнь не состоялась…" Я ему: "Леша, ты что? У тебя столько всего, на сорок жизней хватит!" — "Ты не понимаешь — я не ступил на Луну".

Он же был отобран для такого полета вместе с Олегом Макаровым, и именно он должен был сделать на Луне первые шаги. Мы принялись это обсуждать и абсолютно четко сошлись в понимании: если бы Королев не ушел из жизни, мы были бы на Луне. Однозначно. Вот она — роль личности в истории".

Его называли "Мудрым"

"Так сложилась моя жизнь, что через нее прошло великое множество очень неординарных людей. Со многими из них я довольно тесно общался и работал. Но никого не могу хотя бы рядом поставить с Мстиславом Всеволодовичем Келдышем.

Говорю как на духу: я никогда не переставал им восхищаться. Это удивительное сочетание таланта, приобретенных знаний, опыта, отношения к жизни — того, что называют кредо… Чего бы он ни касался, ему надо было дойти, что называется, до косточки. И не случайно люди говорили в сложнейших ситуациях: "Надо поехать посоветоваться к Мудрому". Такое у него было прозвище.

Наш выдающийся биолог Александр Сергеевич Спирин — еще один замечательный человек в моей жизни, у меня много его статей, с ним всегда интересно беседовать — как-то мне сказал: "Понимаете, особое свойство человека, на каком бы уровне он ни был, — он не перестает учиться".

У Мстислава Всеволодовича это свойство было возведено в высочайшую степень. Тот же Спирин в течение нескольких недель читал Келдышу лекции по молекулярной биологии. И поражался: как слушает, как задает вопросы!

А я это хорошо знаю по себе. Когда я Мстиславу Всеволодовичу что-то рассказывал из близких мне по науке вещей, он слушал очень внимательно и мог сказать: "Этого я не знаю — можно поподробнее? Не сегодня, давайте в четверг". И вот четверг — я с мелом у доски, мой шеф — "за партой", но для меня это хороший экзамен. Его компетентность в самых разных областях подчас даже звучала для меня неким укором.

Однажды на какой-то пресс-конференции я принимал вопросы из зала, и вот наклоняюсь к Келдышу: "Мстислав Всеволодович, а эта записка на французском. Я не верен, что смогу четко…" "Михаил Яковлевич, — реагирует он, — вы не знаете французского?"

Угнаться за ним было невозможно. Он изучал, например, итальянский. Приезжал в Академию к восьми утра, к этому времени появлялась учительница, и он час с ней занимался, а уж потом включался в обычные дела. Для него это было естественным — непрерывно, с удовольствием, без особых, казалось бы, усилий впитывать знания".

И о реформе Академии

"Лев Андреевич Арцимович, выдающийся физик, известный еще и своими отточенными афоризмами, как-то сказал: "Академию, как и Церковь, нельзя реформировать". Но оказалось, что власть может все — реформировать и Академию наук в России, и Церковь, что сделано на Украине.

Самое большое разочарование в моей жизни, да и, наверное, в жизни всех моих коллег — события совсем недавнего времени, которые невозможно понять и объяснить. Это трудный, но очень нужный разговор о разрушении нашей Академии.

Я не могу понять, — эти слова не раз придется повторить, — почему власть, которая заявляет о необходимости выдержать давление со стороны экономически более мощных мировых держав и неустанно повторяет, что Россию надо отстроить изнутри, уничтожает единственную надежду на будущее, которую сами же связывают с наукой, с инновациями. Это полный абсурд.

Я в Академии практически с 62-го года, а в 90-м был избран ее членом. Это значит, что ей отдана вся жизнь. Она ассоциируется у меня с совершенно уникальным сочетанием:

интеллекта,

совести,

потрясающей самоотдачи.

И вот в этой ситуации, когда я вижу, что Академией начинают править люди, для которых принадлежность, сопричастность настоящих ученых к грандиозным свершениям не представляет никакой ценности, я этого понять не могу… Горько осознавать, что все эти преобразования нанесли нашей Академии с ее почти 300-летней историей очень серьезный ущерб, сказавшись и на уровне исследований, и на настрое молодежи.

Я, конечно, очень благодарен судьбе за то, что она даровала мне уникальную возможность дожить до весьма солидных дет, но иногда ловлю себя на кощунственной мысли: лучше бы мне всего этого не видеть! Вот так."

Академик Михаил Маров, мой давнишний друг и товарищ, предельно искренен, а потому никто не имеет права не прислушиваться к его мыслям, сомнениям и надеждам, потому что именно такие ученые, как он, и создали величие и славу нашей Отчизны.