Версия для печати
Вернуться к списку

"РЕФОРМА ОБРАЗОВАНИЯ ЕДИНООБРАЗНА ЛИШЬ ЧЕРНОМЫРДИНСКИМ «КАК ВСЕГДА»"

Школа учит, но не выдает аттестаты. Вузы готовят кадры, но не выбирают студентов. Превращение единого Минобрнауки в "трехглавого Горыныча" – Минпрос, Миннауки и Рособрнадзор – пока вызывает больше вопросов, чем дает ответов. Почему власти отделили надзорное образовательное ведомство от профильных министерств, оставив ему все рычаги влияния на школы, вузы и науку, и чем это грозит, в интервью Накануне.RU рассказал профессор Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена, народный учитель РФ Сергей Рукшин.

– В результате разделения Минобрнауки на два отдельных ведомства Рособрнадзор, отвечающий за Единый государственный экзамен (ЕГЭ), аттестацию школ и аккредитацию вузов, стал самостоятельной структурой. Как Вы думаете, будет ли это полезным?

– Подозреваю, что, как и во многих наших начинаниях, реформирование либо делалось под конкретные кандидатуры людей, которых надо было оставить на своих местах или назначить на эти места, либо в соответствии с желанием ликвидировать какую-нибудь конфликтную ситуацию, например, по поводу стандартов [ФГОС], которая возникла между вице-премьером Голодец и министром Ольгой Васильевой, последовательно ратующей за создание в России единого образовательного пространства и наполнение стандартов конкретным содержанием. Кстати, это наиболее здравое начинание министерства – вернуться к содержанию обучения.

Достоверные мотивы проведения новой реформы мы не знаем и вряд ли когда-нибудь узнаем. Но 20 лет непрерывных изменений уже показали, что сделанные еще в конце 90-х, а затем в начале 2000-х негативные предсказания о том, к чему приведут реформы школьного и высшего образования, которые делали покойный выдающийся педагог Александр Абрамов, Ваш покорный слуга, другие люди, – сбывались, а обещанные позитивные сдвиги – не происходили.

– Как в случае с ЕГЭ?

– Да, пресловутый ЕГЭ, который шел когда-то в связке с ГИФО – государственными именными финансовыми обязательствами, которые в зависимости от успешности сдачи экзаменов позволяли бы привлекать государственные финансы для получения образования. ЕГЭ внедрили, а обещанное благо в виде ГИФО – нет.

Также обещали, что ЕГЭ позволит человеку из дальней деревни поступить вуз, не приезжая для сдачи экзаменов, а подать документы с места. Какое-то время назад так и было, а потом это опять исчезло. Теперь для зачисления человек должен приехать и лично в приемной комиссии написать заявление с просьбой о зачислении.

– Зато теперь абитуриент может подавать документы сразу в несколько вузов…

– Посмотрим на благое с виду начинание, которое позволяет человеку подать заявления в многочисленные вузы. В советское время ты поступал или не поступал в тот вуз, в который подавал документы. Другие не рассматривались. Вроде с виду благо, что теперь человек может подавать заявления в несколько вузов на несколько специальностей. Но, с другой стороны, это превращается в страшный недостаток. Человек в итоге идет не туда, куда он хотел: нет целевой функции, у него пропадает осмысленный выбор. Лишь бы поступить… куда баллы позволят! Утрачен контингент абитуриентов, нацеленных именно на эту профессию и этот вуз.

Тот, кто всю предшествующую жизнь хотел конструировать ракеты или водить самолеты, в итоге поступит куда берут. Исчез целый пласт целевого контингента. Вузы получают вместо людей, которые интересуются именно той специальностью, на которую поступают, тех, кто пройдет по заработанным баллам, если вовремя подаст личное заявление с просьбой о зачислении. Это не всегда так замечательно, потому что огромное количество людей, получивших образование на государственные деньги, не работают по специальности.

Поэтому сказать заранее, хотели они это сделать специально, или так получилось… у нас бывает, что хотели как лучше, как сказал великий афорист Черномырдин, а получилось как всегда. Беда в том, что реформа образования и науки, к сожалению, за последние 20 лет единообразна только одним – получается как всегда. Получается плохо, совершенно не рассчитываются никакие последствия. А последствия, от которых предостерегали, увы, происходят и совершенно не улучшают ни наше образование, ни науку, да и в итоге совершенно не соответствуют интересам России.

– Нынешняя реорганизация Минобрнауки ведь тоже ставит благие цели? Многие, в том числе и критики реформ, признают, что само объединение сфер образования и науки в одном ведомстве было неоправданным.

– Мы получили трехглавого Змея Горыныча. Две головы должны думать о работе. Министерство просвещения должно думать о дошкольном и среднем образовании, ему нужны учителя. Где эти учителя? Если все оставить как было при социализме: учителей готовили бы педагогические вузы, которые остаются в ведении Министерства просвещения, то это замечательно. Одно и то же министерство готовило бы профессиональные стандарты, учителей и потом в недрах этого же министерства учителя работали.

А если учителя в Минвузе? Зачем Минвузу нужен зачуханый педагогический вуз в дальнем регионе, у которого преподаватели не пишут выдающиеся научные работы, не имеют высокого индекса Хирша, не цитируются в зарубежных престижных журналах? Для Минвуза такие педагогические заведения – это аутсайдеры, их можно закрыть, перепрофилировать, лишить дополнительного финансирования, а для Минпроса – это насущная необходимость. Без учителя, подготовленного в соответствии с задачами школы и интересами страны, ничего в Министерстве просвещения работать не будет.

Если, скажем, педагогические вузы останутся в Минвузе, то возникают угрозы разрывов стандартов. Стандарт профессиональной подготовки учителя готовит одно министерство, а работать этот учитель должен будет совсем в другом. То есть произойдет разрыв между подготовкой специалистов в одном министерстве и требованиями к их подготовке и к работе в совершенно другом. Это одна из угроз.

– Как реорганизация повлияет на науку?

– Вспомним, что в советское время были три учреждения, которые занимались образованием и наукой: Министерство просвещения (детские сады, ясли, школы, общее образование), Минвуз и Госкомитет по науке и технике, отдельно существовала Академия наук.

Нам в нашей стране неплохо было бы задуматься о сохранении исторических традиций. В каждом государстве есть своя национальная система образования и национальная система устройства науки. В Америке наука существует в университетах и лабораториях крупных корпораций, причем иногда она дает блестящие результаты, выходящие за пределы узковедомственных интересов этих корпораций. В России никогда такого не было: наука была распределена между академическими учреждениями Российской академии наук и наукой в вузах. Если в Америке в университетах занятия зачастую ведут аспиранты, ассистенты, а профессора занимаются наукой, то у нас главная задача преподавателя, доцента, профессора была не в занятии наукой, а в подготовке следующих поколений специалистов, восполнении кадровой проблемы.

Хороший преподаватель – не всегда хороший ученый. Преподавание, писание учебников, занятие наукой – три совершенно разных вещи, и были выдающиеся в области науки специалисты, которые читали отвратительные лекции или были неспособны написать внятное учебное пособие. Поэтому в традициях России и Советского Союза вузовская наука, в первую очередь, двигалась теми выдающимися учеными, которые и читали лекции, и учили следующее поколение студентов, и работали в лабораториях. Так исторически сложилось, так был приспособлен бюджет на образование и науку.

– Нам не подойдет американская система развития науки?

– Нельзя просто пересадить что-то из системы образования другой страны в систему образования и науки России, потому что эта система образования и научного творчества корнями врастает в финансовые, экономические, исторические условия конкретной страны. И та система, которая работает в Америке, богатой стране, которая может, если понадобится, не воспитать в недрах своих университетов, а купить лучших ученых за сумасшедшие деньги, непригодна для России в нынешних условиях.

Вспомним выдающихся американских ученых, начиная от русских Зворыкина, Сикорского, до творцов атомной бомбы. Энрико Ферми – итальянец, Эйнштейн – иммигрант, выдающийся математик Джон фон Нейман – венгр. Отец ракетной программы Вернер фон Браун – немец…

Америка может себе такое позволить, а Россия нет. Мы должны заботиться, во-первых, о воспитании собственной национальной научной школы, о восполнении и воспроизведении собственных научно-педагогических школ в вузах, ну и вдобавок делать это в расширенных масштабах, потому что, к сожалению, из-за экономических условий огромная часть сильных студентов идет в аспирантуру не к нам, а в зарубежный университет и не возвращается в страну. Точно так же с другими кадрами.

В советское время существовали так называемые ведомственные вузы. Они были в тех министерствах, в которых были востребованы их специалисты-выпускники. Скажем, педагогические вузы – в системе Министерства просвещения, медицинские вузы подчинялись Минздраву, транспортные находились тоже в соответствующей системе. Простите, что делать театральному институту, консерватории или музыкально-педагогическому институту имени Гнесиных в науке? Что делать сельскохозяйственной академии? Они должны заниматься конкретными практическими вещами – не наукой, не индексом Хирша, не публикацией в зарубежных журналах. Они должны готовить специалистов для обслуживания соответствующих отраслей хозяйства.

– В такой же ситуации оказались, наверное, и региональные вузы, которые Миннауки может счесть неуспешными?

– Да. ЕГЭ создал еще другую опасность – разрушение региональных структур. Можно закрыть или перепрофилировать какую-нибудь Новокузнецкую педагогическую академию (заметим, бывшую отменной кузницей педагогических кадров для региона!), но ведь выпускник московских педвузов не поедет в Сибирь, в Новокузнецк, учить школьников. Точно так же выпускники столичных медицинских вузов не поедут лечить детей в глухие алтайские деревни. Педагогические и медицинские региональные вузы должны быть в каждом регионе и они должны быть тесно связаны с системой образования и здравоохранения, в которых они востребованы. Поэтому то, что в одном министерстве, которое нацелено на занятия наукой, могут оказаться вузы, у которых критерии успешности совсем другие, способно очень негативно отразиться на региональной экономике и социальной политике и привести к печальным последствиям.

– Выходит, новая структура управления образованием порождает одни противоречия, которые могут привести к необратимым последствиям?

– Сейчас критики произошедшей реформы говорят не о грядущей катастрофе, а всего лишь об угрозах, об опасностях, которые таит эта реформа. Но вспомним, что у нас все угрозы сбываются, а все благие обещания остаются только на бумаге или в умах и речах тех, кто их произносит.

Министерство просвещения должно хорошо учить детей, но выясняется, что оно не имеет права выдавать аттестаты. Разумно ли это, чтобы, грубо говоря, какой-нибудь завод выпускал продукцию, которую не имел права аттестовать как выпущенную им, потому что право выдавать аттестат фактически остается за ведомством, проводящим ЕГЭ? Точно так же вузы выпускают специалистов, за качество подготовки которых отвечают головой. Но для начала ЕГЭ отбирает у них право выбирать себе "сырье"…

Представьте, что вы кузнец, и вам надо выковать серп, нож, топор, если вас лишить права выбирать себе металл, вы же не будете делать топор из олова – он рассыпется трухой! Вузы не имеют права из-за ЕГЭ выбирать себе абитуриентов. Они несут всю ответственность за качество подготовки специалистов, но не имеют никакого отношения к тому, из кого они будут их готовить. Им предъявляют готовый ЕГЭ, который даже не всю школьную программу объемлет, а лишь отдельные разделы. А как определить склонности человека к той или иной работе? Мы же не возьмем заику с отличными результатами ЕГЭ в дикторы телевидения? Так почему мы считаем, что те, кто не прошел по конкурсу в другие вузы – это пригодный для подготовки специалистов контингент в университете, в котором им хватает баллов для поступления?

– Одним словом, требования заметно снизились…

– Пример. В советское время [для поступления] в медицинские вузы требовалось, помимо русского языка – сочинения, сдать три экзамена – биологию, физику, химию. Считалось, что врача из человека, который не знает хотя бы одной из этих дисциплин, подготовить нельзя. Сейчас для поступления в медицинский вуз требуются, увы, не три этих экзамена. Точно так же, в педагогический вуз многие люди, которые хотят быть учителями, несмотря на низкий социальный статус профессии, невысокие зарплаты, не идут. Почему? Потому что человек, который хочет быть преподавателем математики или физики, в советское время сдавал для этого математику и физику, сейчас же ему надо сдать, кроме русского языка, математику и обществознание. Скажите, каким образом обществознание характеризует его способность быть учителем математики или физики? Все эти процессы выбора профессии школьниками, выбора студентов вузами и получения образования специалистами оказались оторванными от сущности образовательного процесса и подготовки специалиста.

– Как Вы отнеслись к упразднению Федерального агентства научных организаций (ФАНО)? Должно же быть хоть что-то хорошее в этой реформе.

– ФАНО. Многие радовались ликвидации ФАНО. Безусловно, Михаил Котюков, который его возглавил в свое время, может быть сколь угодно блестящим специалистом, но он не понимает, что такое фундаментальная наука, и механизмов управления ею. Покойный академик Келдыш, который возглавлял академию в тяжелые годы и с именем которого связан советский космос, советские ядерные и ракетные программы, в беседе с одним своим знакомым говорил, что он с большим удовольствием занимался бы математикой и механикой и не лез в руководство Академией наук, но для государства это окажется слишком дорого, если управлять наукой будет чиновник. Сейчас мы пришли к этому. Самый блестящий специалист, который никогда всерьез не работал ни в образовании, ни в науке, сможет, безусловно, распределять финансовые потоки, но не сможет определять векторы развития образования и науки. Это тоже таит в себе угрозы для безопасности страны.

– Но главная угроза, если я правильно поняла, – в деятельности Рособрнадзора, которому достались все рычаги управления образованием?

– Аналогична ситуация с Рособрнадзором. В его функциях – проведение ЕГЭ – именно он будет определять, давать или не давать аттестат школьнику, которого школа учила 11 лет. Он будет аттестовывать или не аттестовывать вузы. Школы и вузы учат, а он определяет, хорошо учат или нет. Нужна ли чисто надзорная инстанция, которая имеет все рычаги влияния на школы и вузы, занимается аттестацией, аккредитацией, проводит ЕГЭ, кормит вузы абитуриентами, но никак не отвечает за свои результаты, а может только критиковать? Это ненормально, когда организация, которая не отвечает за результаты работы, может заниматься их оценкой. Школа учит, но не дает аттестат. Вуз отвечает за качество подготовки специалистов, но не имеет никакого отношения к тому, из кого будет готовить специалистов.

Безусловно, я буду трижды рад, если ни одна из указанных опасностей не реализуется и не будет угрожать нашей и без того расшатанной системе образования и нашей науке. Многие из угроз могут исчезнуть при должном распределении полномочий между новыми управленческими структурами. Массу проблем решила бы ликвидация ЕГЭ как выпускного экзамена и возврат школам права выдавать аттестаты по результатам обучения. И тем важнее сейчас понять, насколько важно правильно распределить полномочия между субъектами этой новой системы управления образованием и наукой, чтобы избежать дальнейшей деградации российского среднего, высшего образования и подготовки специалистов для экономики страны, российской науки, оборонной промышленности. Я присоединяюсь к опасениям, которые высказывают многие коллеги. Пока это опасения, но, когда они начнут сбываться, будет поздно.