Физический
институт РАН - российский рекордсмен по Нобелевским премиям: 7 премий из 11
награжденных российских физиков отсюда. Последнюю получил академик Гинзбург в
2003 году за работы почти 50-летней давности. Чем живет некогда знаменитый
институт? Есть ли сегодня работы, которые могут претендовать на престижную
премию? Об этом корреспондент "РГ" беседует с его директором,
членом-корреспондентом РАН Николаем Колачевским.
О
том, какие нужны необходимые и достаточные условия, чтобы получить Нобелевскую
премию, наверное, можно написать трактаты. А можно ли предельно кратко
сформулировать самое главное? Самое и необходимое и самое достаточное?
Николай
Колачевский: Всего в двух словах могу выразить сугубо личную точку зрения: надо
рисковать. Рисковать и ученому, и государству. Вкладываться деньгами и людьми в
исследования с неочевидным выходом. Никто не говорит, что надо с головой
бросаться в неизвестность. В науке есть определенные принципы, которые позволяют
пройти по кромке, сочетая риск и трезвую голову. Мой коллега из Германии,
нобелевский лауреат Теодор Хэнш говорит, что в принципе не может быть такой
умной системы, которая способна предсказать, где найти "золотую
жилу". Но точно известно, что с высокой вероятностью она будет там, где
люди много и упорно работают. Прорывы не происходят на пустом месте, там, где
их никто вообще не ждал. Времена случайностей, никому не известных самородков
давно прошли.
А
как же графен, за который премии удостоились мало кому известные Гейм и
Новоселов? Они получили этот материал, можно сказать, на коленке, с помощью
скотча. И проснулись знаменитыми, что стало сюрпризом не только для них, но и
для всего научного сообщества. Это решение Нобелевского комитета вызвало
бурную, неоднозначную реакцию ученых. Значит, чудеса случаются?
Николай
Колачевский: Я бы не стал умалять значение этой работы, хотя действительно
данное решение мэтров многих удивило. Но в подавляющем большинстве случаев в
нобелевской гонке побеждают известные коллективы с высоким реноме. Они ведут
проекты, с одной стороны, рискованные, с другой - с хорошим научным зерном.
Яркий пример - открытие бозона Хиггса на Большом адронном коллайдере. Это был
самый громкий триумф физики за последние годы. А ведь проект стоимостью почти 9
миллиардов долларов был очень рискованным, никто не мог дать гарантии, что
предсказанная теорией "божественная частица" попадется. Ученые многих
стран своим авторитетом сумели убедить политиков, что нужно раскошелиться на
кругленькую сумму.
Но
ученые рисковали, и Нобелевская премия получена. Впрочем, надо заметить, что
другие обещания физиков, например, с помощью этой машины разобраться с антивеществом,
суперсимметрией, темной материей пока не реализованы. Пока бозон - единственная
крупная удача супердорогого коллайдера. Познание природы обходится человечеству
все дороже. Словом, нужно сочетание масштабности и риска.
И
у нас в ближайшее время должны запустить два мегапроекта: установки "Ника"
в Дубне и "Пик" в Гатчине. Значит, мы в тренде? Появится шанс на
Нобеля?
Николай
Колачевский: Ситуацию я бы сравнил с лотереей. Если ты хочешь выиграть, надо
покупать больше билетов. Американцы и европейцы, как профессиональные игроки на
этом поле, запускают довольно много мегапроектов. А это очень большие деньги.
Конечно,
очень хочется сорвать "банк", имея ограниченный ресурс, вложиться
туда, где высокая вероятность выиграть. Но наука тем интересна, привлекательна
и сложна, что номер выигрышного билета неизвестен. Гарантий прорыва не даст
даже страховой полис. Одно можно сказать наверняка: наши новые установки дадут
принципиально новые знания, а вот насколько они окажутся прорывными, покажут
только эксперименты. Билеты мы покупаем, и это уже повышает наш нобелевский
шанс.
А
нужно нам в нынешней ситуации вообще гнаться за Нобелями? Согласно статистике,
они по карману богатым, лидируют США, Германия, Франция, Англия, Япония.
Николай
Колачевский: Сдавать позиции очень обидно, и я в принципе против такой
упаднической логики. И то, что в сложной экономической ситуации правительство
находит средства для крупных отечественных проектов, дает надежду, что наша
наука вновь выйдет в мировые лидеры. Но этими деньгами надо грамотно распорядиться.
Скажем, оперативно перегруппировывать научные кадры под новые задачи. И здесь у
нас серьезные проблемы, наша наука, увы, очень консервативна. На новые идеи нужен
"нюх", их надо чутко и быстро улавливать, быстро реагировать и прощупывать.
Понять, в чем суть идеи? Какова перспектива? Надо ли в нее бросаться? Какими
силами?
Во
времена СССР ФИАН ходил в любимчиках, на него проливался "золотой
дождь". На этом поле, кстати, взросли и Нобели. Какова ситуация сейчас?
Николай
Колачевский: Общий кризис 90-х ударил и по институту. Секвестры, урезания,
сокращения штатов... Зарплаты упали до 25-30 тысяч рублей. Те, кто сумел найти
внебюджетные заказы, получали примерно вдвое больше. Оборудование быстро
устаревает. А наука, тем более физика, без современного инструмента как без
рук. Даже теоретикам нужна проверка их формул.
Для
многих молодых ученых деньги не главное. Им нужны "крутые" задачи,
которые кроме тебя никто не решал
Ситуация
стала меняться после реализации "майских" указов президента страны.
Нам выделено приличное финансирование, думаю, мы выйдем по средней зарплате
исследователей примерно на 80 тысяч рублей. Ожидаем существенную прибавку от
"внебюджетки", так как у промышленности проснулся интерес к научным
разработкам. Если еще недавно бизнес вообще не интересовался, чем там занимается
наша наука, то сейчас они зашевелились. Тут играет роль и политика государства,
которое наконец всерьез заявило, что делает серьезную ставку на науку, и а
также, в определенной мере, и санкции.
Недавно
на встрече главы минобрнауки с победителями школьных олимпиад на ее вопрос, кто
пойдет в науку, только один поднял руку. Ваш комментарий?
Николай
Колачевский: Я давно преподаю в МФТИ и вижу, что сейчас молодежь во многом
другая. Ребята приезжают со всей страны толковые, с очевидным желанием учиться.
Ходят на лекции, слушают, задают вопросы. Но проходит 3-4 года, и что-то в них
меняется. Мотивация к серьезной науке у многих пропадает. Они устраиваются в
какие-то фирмы, начинают зарабатывать деньги. И если научились составлять
простенькие программы, и за это платят по 50-100 тысяч рублей, то квантовая
физика в их голове уходит на второй план.
Но
с другой стороны, может, вы удивитесь, но в ФИАН работает много победителей
самых разных олимпиад. А вообще доля молодежи у нас составляет сейчас 35
процентов. Глядя на них, у меня стойкое ощущение, что у нас хорошее будущее.
Другой вопрос, ужасно обидно, что за последние 30 лет очень много талантливых
людей уехало. Столько сил в них вложено, а потом человек говорит до свидания, я
поехал. Если хотя бы половина из покинувших Россию здесь осталась, мы бы жили в
другом государстве.
Как
удержать их в стране? Нужны перспективные проекты, финансирование, условия для
роста. Я вижу, что для таких ребят деньги, конечно, важно, но не самое главное.
Им нужны "крутые" задачи, чувство, что ты занимаешься тем, что кроме
тебя никто не делал. А ты взялся. Это заводит и увлекает.
У
вашего института громкая история, много громких достижений. Что сейчас? Есть
шансы на нового Нобеля?
Николай
Колачевский: Прежде всего выделю наши исследования в космосе. Запущенный в 2011
году радиотелескоп "Радиастрон" уже получил уникальные данные о
далеком космосе. Мы ведем масштабные исследования Солнца в ультрафиолетовом
диапазоне, у нас единственная в России группа мирового уровня, которая
занимается изучением солнечной короны.
Целый
научный блок связан с медициной. Созданы новые типы томографов, которые
выявляют онкологию на самой ранней стадии. Они ничем не уступают лучшим мировым
образцам. Более того, разрабатывается уникальный, простой в эксплуатации,
относительно недорогой безжидкостный томограф. Еще один проект - не имеющий
аналогов в мире комплекс протонной терапии для лечения рака. Он уже работает в
клиниках Протвино и Обнинска, приобретен рядом стран, в частности США и Словакией.
Наши
ученые разрабатывают новые оптические часы для системы ГЛОНАСС, что позволит
более точно формировать отечественную навигационную сетку на земном шаре. И,
конечно, надо выделить исследования высокотемпературной сверхпроводимости,
инициированные лауреатом Нобелевской премии, академиком Гинзбургом. В ФИАН для
этого создается специальный научный центр, оснащенный самым современным на
сегодня оборудованием. Мы ждем, что здесь наши ученые смогут получить результаты,
которые станут прорывом, позволят реализовать мечту выдающегося ученого,
получить сверхпроводимость при комнатной температуре.
Что
касается Нобелевской премии? Как я говорил, никто не знает, где искать
"золотую жилу", но с большой вероятностью ее найдет тот, кто действует
масштабно, рискует и много работает. Вот это мы можем гарантировать.
Российские
нобелевские лауреаты по физике
1958
- Павел Черенков, Игорь Тамм, Илья Франк за открытие и объяснение эффекта
Черенкова
1962
- Лев Ландау за теорию конденсированных сред и жидкого гелия
1964
- Николай Басов, Александр Прохоров за исследования, которые привели к созданию
лазера
1975
- Андрей Сахаров за борьбу со злоупотреблением властью и любыми формами
подавления человеческого достоинства
1978
- Петр Капица за открытие в области физики низких температур
2000
- Жорес Алферов за разработки в полупроводниковой технике
2003
- Алексей Абрикосов, Виталий Гинзбург за создание теории сверхпроводимости 2-го
рода и теории сверхтекучести жидкого гелия-3