Версия для печати
Вернуться к списку

ВРЕМЯ КОЛДУНОВ

Новым академиком Российской академии наук от атомной отрасли стал советник ВНИИНМ им. Бочвара, профессор Леонид Пономарев. После скандала на Совете по науке, когда Президент публично поднял вопрос о чиновниках, баллотировавшихся в академики, мы встретились с Леонидом Ивановичем и выяснили, что сегодня происходит в стенах РАН, насколько научная деятельность зависима от самоокупаемости и почему ученые опасаются, что современная наука в России может, что называется, окончательно загнуться.

- Как вы оцениваете президентские претензии относительно прошедших выборов в РАН и баллотировавшихся чиновников?

- На первый взгляд, всё логично: задачи и образ жизни чиновников и учёных кардинально различаются. Но, как говорил создатель советского государства: «По форме правильно, а по существу – издевательство». Вопросы Президента правомерны. Но их тональность изобличает избранных чиновников в чём-то неприличном, как будто они связались с сомнительной компанией.

Чиновники всегда хотели в Академию: вспомним Молотова, Бухарина, Вышинского и др., но Академия, сколько могла, противодействовала этому: в своё время член ЦК С.П. Трапезников так и не был избран академиком, несмотря на беспрецедентное давление и административный ресурс. Но мы знаем и другие примеры: академики Е.М. Примаков, И.В. Курчатов, А.П. Александров, Н.П. Лавёров и ещё многие другие принесли много пользы отечеству, работая на государственных постах.

Публичная порка в телеэфире имела своей целью не чиновников приструнить (это внутреннее дело администрации), а наказать Академию. Дело в том, что летом 2013 года Академию окончательно уничтожить не удалось (хотя в первичной формулировке закона это было прописано) и сейчас мы наблюдаем вторую попытку упразднить Академию, но теперь уже с опорой не на административный ресурс, а на возмущение всего общества. Уже на следующий день на радиоканалах (особенно усердствовало «Радио ФМ») «поднялась волна народного гнева»: как? Академик получает 100 тысяч в месяц? (Для справки: академиков в России меньше тысячи, т.е. 1 на 150000 населения). А некий политолог, постоянно мелькающий на телевидении, самодовольно вещал, что ему докторской степени вполне достаточно и он не собирается покупать академическое звание (интересно, кому персонально в Академии надо дать взятку, чтобы быть избранным?). А дальше началась настоящая пурга: академическое звание – это украшение, подобное золотым зубам, академики – это старцы, которые уже и ходить-то толком не могут, а государство их зачем-то содержит, и всё в том же духе, т.е. команда «фас!» развязала самые низменные инстинкты.

Но это ещё не самое плохое: Бог с ними, с чиновниками, но Академия – это не просто научные достижения и конкретные дела (ядерный щит, космос,…), но, главное, это ориентир и пример для юного поколения, которые показывают, что в мире, кроме стремления добиться денег и власти, есть и другой путь самореализации – путь познания его законов и явлений.

Сама по себе попытка упразднить Академию не нова: время от времени такое желание возникало у правителей и России, и СССР (последняя из них была запланирована Хрущёвым). Но ещё Салтыков-Щедрин заметил, что их всегда останавливало опасение «в военных наших предприятиях какого ущерба не претерпеть», да и «перед заграницей стыдно». (Как в воду глядел: на заседании Правительства против спецоперации «Академия» выступили как раз Шойгу и Лавров).

До сих пор не названы авторы «реформы» Академии, но зато известны советники по науке, которым по штату надлежит этим заниматься. Один из них – бывший министр образования, тот самый, при котором были внедрены ЕГЭ и Болонская система, объяснял при этом, почему советская образовательная система для новой России не подходит: она воспитывала творца, а нам нужно вырастить квалифицированного потребителя. Я был свидетелем, как на очередном юбилее академика А.П. Александрова, где тогдашний министр вручал грамоты победителям молодежного конкурса. Один из победителей (аспирант) спросил его: «Как можно заниматься наукой на стипендию 1,5 тысячи рублей?». И на весь огромный зал Курчатовского института министр образования (!) ответил ему: «А кто вас заставляет заниматься наукой за эти деньги?».

Сейчас ситуация с методами руководства наукой и образованием уже не вопрос самоутверждения и удовлетворения болезненного самолюбия советников, а проблема национальной безопасности России. Недавно специалисты по радиоэлектронному противодействию угрозам внезапного воздушного нападения на Россию с тревогой говорили, что им некому передавать свои знания и умения: «Система убийства мозгов сделала своё дело и жертвы ЕГЭ не смогут нас заменить. Они могут что-то организовать, но не придумать. Мы всю жизнь считали, что воевать будем с Министерством обороны США, а почти победило нас Министерство образования России». Дело в том, что ЕГЭ было придумано для поднятия уровня слаборазвитых слоёв населения, чтобы хоть как-то интегрировать их в цивилизацию, и все элитные школы от него давно отказались. Но в СССР была одна из лучших систем образования, которую тщательно изучали в США после шока, вызванного запуском первого спутника и полётом Гагарина. Это целая философия, которая не только разрушила образование России, но получила своё продолжение в проекте «реформы» её Академии.

- Вам не кажется, что здесь есть некий парадокс: чиновники стремятся стать академиками и они же из науки пытаются сделать некий самоокупаемый проект?

Они стремятся до тех пор, пока в народном сознании существует уважение к науке и академическому статусу. По этой же причине губернаторы, депутаты и члены Совета Федерации защищают липовые диссертации. Потому что это есть почётно! Бездумное шельмование науки, конечно, умерит их стремление, но нанесёт государству трудно поправимый вред, поскольку может отвратить юное поколение от занятий наукой.

- Вы однажды сказали, что цель перевести науку на самоокупаемость ущербна...

- Я и сейчас это могу повторить. Целенаправленная поддержка образования, науки, медицины всегда была приоритетом в социальном государстве. Сергей Петрович Капица говорил так: есть три ступени развития науки, и каждая из них по стоимости отличается на порядок. Сначала идеи, потом технологии, а уже затем изделия. И если идеи принять за единицу, то технология – это 10, а конструкция - 100. Но без этой единицы не будет и всего остального. И обеспечить её – прямая обязанность государства. Сейчас от бесконечного повторения слогана «инновации» уже звенит в ушах. Мой учитель задумчиво говорит: «Для того, чтобы были инновации, сначала нужно иметь новации». А чиновники мне объясняют: «Нужно заниматься только тем, что принесёт прибыль через три года». Но неужели мы планируем жизнь только на три года? И этот подход к науке не просто проник в сознание, он уже стал руководством к действию. Помните анекдот: вчера посадили картошку, а сегодня выкопали – очень кушать хочется. Так и здесь: сроки сделали самоцелью. Читаю журнал Росатома, обсуждается вопрос: что такое управление знаниями? Ответ: это «сохранение, распространение и использование знаний». Минуточку! Но где же здесь производство знаний? Или новые знания уже не нужны?

- Но должны же высшие круги осознать, что необходимо это производство новых знаний?

- Знаете, я ведь не общаюсь с высшими кругами. Вот не так давно я присутствовал на праздновании 70-летия атомной отрасли и там выступал тогдашний глава Росатома Сергей Кириенко. Он говорил простые и тяжёлые слова о том, что всё наработанное в прежние времена мы уже более или менее использовали. «Конечно, сейчас у нас праздник, но надо понимать, что праздник кончился и пора придумывать новое, то, что будет востребовано через 20 – 30 лет». Я не знаю, к кому были обращены эти слова и кто их услышал, но на практике происходит вот что: готовлю проект на конкурс Росатома, все согласовано, вопрос только в том, чтобы подготовить документы – написать программу, календарный план и т.д. Начинаю с заголовка «Теоретическое и экспериментальное исследование…». Мне возвращают проект со словами, мол, нет, слово «исследование» запрещено употреблять, поскольку Госкорпорация ориентирована на получение прибыли, а исследованиями пусть занимается Академия наук. Пишу «Теоретические и экспериментальные работы…» - просят убрать слово «теоретические». Тогда я пишу: «Расчётные и экспериментальные работы…» - принимают. Понимаете, написать все можно, но в этом видна философия отрасли, которая проникла с верхнего уровня до самого последнего клерка. Получается, что все действительно новые направления можно развивать только подпольно. Я говорю это по своему опыту. В 1991 году, в самое трудное для науки время, мы, по совету мудрейшего человека и государственного деятеля Льва Дмитриевича Рябева, основали свою автономную некоммерческую организацию, которая объединила учёных из 8 институтов России. У нас осталось небольшое финансирование от Минатома, а, кроме того, мы выполняли проекты МНТЦ и в тени этих проектов сделали все те работы, которые теперь и оценила Академия. Как говориться, «не благодаря, а вопреки». Росатом оценил наши усилия по-своему - он вынудил нас закрыть организацию, которая успешно проработала 25 лет.

Сегодня никакого реального механизма, который способствует возникновению чего-то нового, не существует. Раньше у институтов был фонд для развития и поддержки новых идей, а сейчас все, что записано в прибыль института, возвращается в Госкорпорацию. И уже там, наверху определяют, на что можно её тратить и чем нужно заниматься. Во ВНИИНМ - точно такая же ситуация: дирекция и НТС наши работы поддерживают, но средств свободных на их развитие нет, поскольку все средства расписаны по грантам и программам.

- И какой выход из этого положения на ваш взгляд?

- Как говорил в своё время незабвенный Бисмарк: «Войну с Францией выиграл немецкий школьный учитель». Необходимо прежде всего кардинально изменить отношение к науке и образованию. И дать институтам возможность самим выбирать и развивать новые темы научных исследований: научные идеи рождаются в головах учёных, а не чиновников.

- Грант это тоже больше плохо, нежели хорошо?

- Когда кушать хочется – не воровать же. Но человек, подавший на грант, уже знает, чем он закончится, и в такой ситуации ничего действительно нового придумать нельзя. Ещё в 1960 г. Лео Сцилард (который вместе с Энрико Ферми создал первый ядерный реактор) написал рассказ «Фонд Марка Гэйбла», в котором один из героев сетовал, что, вот, наука слишком развилась, надо бы её как-то ограничить. «Нет ничего проще», - сказал ему собеседник, - «надо ввести систему грантов, организовать комиссии из наиболее продуктивных учёных: они покинут лаборатории, будут всё время заседать и оценивать качество поданных проектов, а все остальные будут заняты их писанием – и очень быстро развитие науки прекратится».

- Но ведь мы с вами постоянно слышим о том, что растет огромное количество молодых целеустремленных ребят, они все хотят вести научные работы…

- Все это замечательно. Но я вам, что называется, из первых рук могу рассказать (я сейчас преподаю в МИФИ), что происходит при определении студентов на стажировку: их не хотят брать. Наши собственные институты не хотят брать! Поэтому только очень упорные люди, которые действительно хотят заниматься наукой, находят способы остаться в ней. Опять та же схема: руководитель получил грант, у него есть определенный контингент людей, зачем ему лишняя обуза? Он же не думает на 20 лет вперед, он думает на три года: вот грант, его надо выполнить. А что будет дальше – он не знает.

Но и это ещё не всё. К примеру, мы подали заявку на грант Российского научного фонда. И что? Три эксперта, как положено, прислали свои отзывы. Один пишет «Поддержать», второй – «Обязательно поддержать», третий – «Безусловно поддержать», а заключение комиссии – «Отказать», т.е. создана система, в которой мнение экспертов не имеет значения, а всё решает узкая группа людей, специально отобранная неизвестно кем. Всё это небезобидно: деньги и на РНФ, и на ФАНО взяты из бюджета на науку, поэтому финансирование Академии постоянно сжимается, как шагреневая кожа. Я думаю, что и в широкой общественности, а тем более наверху, нет понимания, что наука – это не зарабатывание больших денег, а единственный путь не утратить будущее. И то, что сейчас происходит, не только лишает перспективы талантливых молодых людей, но и подвергает опасности будущее государства.

- На ваш взгляд, как уже сейчас можно начать исправлять ситуацию?

- Я ещё 20 лет назад говорил, что скоро мы останемся без экспертов: часть из них уедет, а часть уйдёт в бизнес или на пенсию. А нужда в квалифицированных экспертах сейчас большая, потому что сегодня в моде специфическая форма демократии: все поголовно равны. Равны уличные музыканты и человек, который 10 лет учился музыке в консерватории, - их мнения равноценны. Я член комиссии РАН по лженауке и мне приходится отвечать на запросы официальных властей о сути работ этих «уличных музыкантов»: в Академию наук, в Совет безопасности, в Администрацию президента … . И если не остановить этот вал безграмотности и нападок на науку, то вскоре академиков начнут забрасывать камнями и не останется экспертов, которые смогут хотя бы понять то новое, что будет придумано, увы, не нами.

Постоянная претензия к Академии – преклонный возраст её членов. И чего все хотят? Чтобы выбирали крепких и здоровых? Таких в спецназ набирают. А Академии нужны эксперты, которыми становятся, как правило, в зрелом возрасте. В детстве мне рассказывали историю про академика Н.Д. Зелинского, который будучи в преклонном возрасте снимал калоши, входя в трамвай. Тогда эта история вызывала умиление: человек полностью погружён в науку и всё такое. Похоже, сейчас времена изменились, и история эта может вызвать только снисхождение, если не презрение.

Справедливости ради надо сказать, что такое отношение к науке – мировая тенденция, хотя у нас она приняла угрожающие формы. В самом деле, основные блага наука уже предоставила: почти все накормлены, у всех сегодня есть холодильник, телевизор, мобильный телефон и даже стиральная машина, а что там в космосе происходит или в элементарных частицах – над этим мало кто задумывается (треть наших сограждан уверена, что Солнце вращается вокруг Земли). Вот если гаджет новый придумают, то да, это дело. Но ведь наука не сводится к обслуживанию потребления, она формирует отношение к жизни, понимание её ценности, это философия, которая сообщает ей смысл.

Академия наук существует почти 300 лет. У неё были разные времена, разные президенты, но развивается она по своим законам, - несмотря на то, что всегда зависела от государства. Сейчас государство вознамерилось разрушить Академию и в качестве инструмента разрушения создало ФАНО. Под благим предлогом – ФАНО должно было освободить учёных от несвойственных им занятий – хозяйственной и финансовой деятельности. Но на поверку оказалось, что ФАНО ничего «не должно», а наоборот, именно оно утверждает директоров, финансирование и планы работ академических институтов, и, напротив, институты должны представлять ему бесконечные отчёты, а научные сотрудники должны подготовить список своих работ на три года вперёд с указанием журналов, где они будут опубликованы. Поистине, беда, коль сапоги начнёт тачать пирожник.

Проблемы Академии начались тогда, когда она вместо учёных, обогативших науку выдающимися результатами (так написано в уставе Академии), стали выбирать директоров институтов, которые обладали административным ресурсом и умели наладить контакты с руководством страны и тем самым защитить своих сотрудников. (Кстати, это отчасти объясняет причину выборов чиновников в Академию). И за 50 лет это привело к эрозии этических принципов Академии, в ней возникли кланы со своими интересами вместо принципов, интриги, «договорняки» и т.д. И демократическая структура Академии оказалась неспособной противостоять этим тенденциям, особенно после искусственного слияния её с медицинской и сельскохозяйственной. Что и привело к тем последствиям, на которые вполне справедливо указал Президент. По-видимому, настало время ввести в Устав Академии ограничения, которые защитят её от подобных эксцессов в будущем.

Возвращаясь к вашему вопросу – что делать? повторяю: Академия наук была создана как императорская. И до сих пор важно, как к ней относятся правители государства. И дай им Бог умных и порядочных советников. Но что и как ей делать и чем надлежит заниматься – ей подскажет логика исследований и насущные потребности страны, а не указания «эффективных менеджеров».