http://93.174.130.82/digest/showdnews.aspx?id=a94e287b-c598-4b1c-951c-9d76fffe7b23&print=1© 2024 Российская академия наук
— Начнем с программы реструктуризации. Напомню, что сейчас в подчинении Федерального агентства научных организаций России находится около 700 исследовательских учреждений. Управлять таким большим хозяйством сложно, поэтому естественно желание ФАНО уменьшить количество юридических лиц, создать их объединения, установить внутри связи, которые бы обеспечили самоуправление новых структур.
Но это формальная сторона. А по существу давно требуются преобразования, и мы, признанный академический институт, имеющий значительные достижения в фундаментальной науке, востребованный заказчиками, тоже ощущаем необходимость углубления научных исследований, вывода их результатов на уровень инноваций. Мы не раз предпринимали попытки формулировать в этом направлении собственные программы, но в последнее время РАН не в состоянии была оказать поддержку. Поэтому и решили присоединиться к Программе реструктуризации академических организаций, которая ставит своей целью повышение эффективности деятельности исследовательских учреждений.
Мы объединяемся с двумя академическими институтами — Институтом физики микроструктур РАН, который около 20 лет назад вышел из стен нашего ИПФ и с которым до сих пор мы поддерживаем постоянные связи, и Институтом проблем машиностроения РАН. На базе этих трех научных учреждений будет создан Федеральный исследовательский центр «Институт прикладной физики РАН». Когда-то мы решили, что лучше нам работать самостоятельно, теперь пришли к тому, что лучше быть вместе. Думаю, такое объединение будет полезно всем его участникам, поскольку за счет синергии приведет к активизации нашей уже совместной деятельности.
Пока принудительных шагов в направлении объединения со стороны ФАНО не предпринимается, но в будущем году подход может стать более жестким. И единственный путь — самим предложить какую-то форму участия в этой программе, которая бы устроила нас. Поэтому мы и выбрали свой вариант решения: не дожидаться, когда кто-то с нами будет что-то делать, а сделать самим. Это наша позиция.
— Теперь о новой системе финансирования научных учреждений, которая вызывает еще больше споров в академической среде.
— Смысл предлагаемых нововведений заключается в том, что значительную часть базового бюджетного финансирования или госзадания планируют перевести на конкурсную основу. Поясню, что сегодня по каналам базового бюджетного финансирования мы получаем средства (примерно 80%), необходимые на выплату штатной зарплаты сотрудникам, — она невелика, но позволяет работать, будучи уверенными в ближайшем будущем. Остальное мы зарабатываем на конкурсной основе. Теперь представим в новой системе ситуацию, что заявка наша не победила на конкурсе, а произойти это может по самым разным причинам (например, из за некачественной экспертизы, уровень которой, я считаю, оставляет желать много лучшего). В результате мы лишаемся даже этих небольших средств и оказывается перед необходимостью увольнять сотрудников или переводить их на полставки. По данным РАН, за последние полтора года отток ученых из России и без того увеличился, и в первую очередь это связано с большой разницей в зарплатах российских ученых и их иностранных коллег.
Второе, что предлагается сделать в ходе реформы, — выделить ведущих ученых и ведущие лаборатории, а затем финансировать их из оставшихся госбюджетных средств в первую очередь. Но такое предложение основано на непонимании того, как устроена серьезная экспериментальная наука, как в ней работают коллективы. Ведь когда говорят, что в науке работает эффективно всего 20% людей, то напрашивается, казалось бы, очевидный и простой вариант решения: уволить 80% сотрудников, а остальным 20% будем платить. Но парадокс в том, что и среди оставшихся сотрудников со временем вновь установится то же соотношение: 20/80. И что, тогда снова увольнять?
Нужно понимать, что наука — это своего рода поле, где только за счет взаимодействия, взаимообмена и коллективной работы рождается нечто, и лидеры руководят этой коллективной работой. Поэтому предлагаемый путь приведет в никуда.
Я не против увеличения конкурсной составляющей финансирования, но только как дополнительного стимула для исследовательских коллективов при сохранении базовой части. Это потребует дополнительных средств, но финансирование науки все равно необходимо увеличивать, потому что деньги, выделяемые РАН, составляют всего 11% от полного объема финансирования науки в России, и много лет этот показатель не увеличивается. При таком положении дел вести речь о новых задачах, которые наука должна решать, бессмысленно.
Подход с выделением приоритетных направлений, которым обычно пользуется государство, тоже неприемлем. Не может быть в фундаментальной науке приоритетных направлений, потому что мы никогда не знаем сегодня, что «выстрелит» завтра. Вспомните популярный графен, который стал чуть ли не символом нашего научного лидерства. Разве знали его авторы, что из этого вырастет целое научное направление? И никто его тогда приоритетным не называл. Это в прикладной науке все более или менее понятно, там сразу же обозначена задача. А фундаментальная наука устроена не так: это поиск, который идет в самых разных направлениях, и предсказать, какое из них обеспечит прорыв, невозможно.
Но если фундаментальную науку не поддерживать, а выделять пресловутые приоритетные направления, то есть риск, что очень скоро у нас не останется людей, которые способны просто понять, что происходит в мировой науке, не говоря уже о том, что что-то новое предложить. Кстати, именно такое положение дел сложилось сейчас в нашей сельскохозяйственной науке, и это не моя оценка, а руководства РАН.
— Но глава ФАНО Михаил Котюков считает, что российские научные исследования достаточно финансируются из федеральной казны, негосударственные вливания же нужно увеличивать. А председатель Совета Федерации Валентина Матвиенко считает, что российским ученым нужно изменить отношение к коммерциализации своих открытий. Процитирую: «К сожалению, сами ученые в нашей стране зачастую не рассматривают борьбу за получение прибыли от инноваций как достойное для себя занятие. У нас, по старинке, считается, что наука должна служить высоким идеалам, а суета, связанная с зарабатыванием денег, — это какое-то мелочное, неинтересное дело», — заявила спикер Совфеда на Совете по вопросам интеллектуальной собственности при председателе верхней палаты. «Такое отношение наших ученых к коммерциализации своих открытий тоже надо менять».
— Когда говорят «прибыль от инноваций», то это уже не по адресу, не к фундаментальной науке. Только результаты прикладных исследований могут стать инновациями. Вот под них можно найти заказчика, хотя и его еще долго придется убеждать в перспективности исследований. А фундаментальная наука в чистом виде ни одной коммерческой структуре не нужна, ее может и должно содержать только государство, и понимание этого есть во всем мире.
Приведу пример: существует такое интересное явление в квантовой оптике — когерентное пленение населенностей, или электромагнитно индуцированная прозрачность. Зачем это коммерческой структуре, которая живет решением повседневных задач? Незачем. Но когда это явление начинают углубленно изучать с разных сторон, то появляются идеи, что, возможно, со временем это найдет применение для создания элементов квантовых компьютеров, а также для создания надежных средств передачи шифрованной информации. Но это все в будущем, пока же под эти исследования некому дать денег, кроме государства.
Нередко в качестве альтернативы приводят пример США, где едва ли не половину научных исследований финансирует бизнес. Но при этом забывают упомянуть, что те средства, которые коммерческие структуры выделяют на науку, освобождаются от налогов, то есть предусмотрены специальные механизмы государственной политики, которые стимулируют тех, кто дает деньги. Почему бы и нам не подумать над подобным механизмом, способным существенно содействовать улучшению финансирования науки? Словом, нужна государственная программа развития науки, а не призывы отдельных государственных деятелей.
— Коль скоро речь зашла о взаимоотношениях науки и бизнеса, спрошу вас об истории с фондом «Династия», Как вы ее восприняли?
— Очень печальная история. Поддержкой фонда «Династия» пользовалось практически все научное сообщество страны. Мы, в частности, получали финансовую помощь на проведение научных конференций — деньги не такие уж большие, но всякий раз они были очень кстати. Кроме того, фонд «Династия» занимался изданием самой разной научной литературы, и вот совсем недавно около сотни книг они безвозмездно передали в распоряжение Нижегородского научного центра для того, чтобы мы могли в свою очередь передать в библиотеки и учителям.
Дмитрий Борисович Зимин тратил на деятельность фонда, то есть на поддержку отечественной науки и культуры, свои личные деньги. По моим прикидкам, деньги это немалые — примерно 10 млн долларов в год. Государству бы всячески поддерживать такого рода инициативу, чтобы и другие бизнесмены следовали примеру Зимина. А его объявляют иностранным агентом и мотивируют это тем, что держит он свои деньги для надежности на зарубежных счетах. Если кого-то это смущает, то нелишне напомнить, что и наше государство (тоже, очевидно, для надежности) хранит свои активы в зарубежных банках.
Так что если решение по фонду «Династия» вытекает из требований соответствующего закона, то закон этот, на мой взгляд, мягко говоря, несовершенный. А разного рода рекомендации Зимину оспаривать это решение в суде — абсурд: почему человек, которых хочет тратить свои деньги, должен спрашивать чье-то разрешение? Такой подход просто оскорбителен и для Зимина, и для науки.
— Возвращаясь к теме реформы академии наук: насколько, по вашему мнению, велика вероятность, что планы очередной реорганизации, вызывающие столь неоднозначную оценку научного сообщества, все же будут реализованы?
— Прогнозировать всегда трудно. Может быть, такая бурная реакция академической общественности и заставит ФАНО пойти на некоторые корректировки, и определенные признаки этого уже есть. Но, с другой стороны, нужно понимать, что все эти проблемы возникают не на пустом месте — это следствие непродуманной реформы РАН, которую почему-то решено было провести штурмовыми темпами. Вот теперь и приходится корректировать отдельные положения или вовсе накладывать мораторий на некоторые из них.
— Я недавно прочитал, что президент академии Владимир Фортов, выступая на той же сессии Конференции научных работников, с горечью констатировал: «Если все будет происходить так, как происходит, мы превратимся из академии наук в фабрику по производству никому не нужных бумаг».
— Так и есть. Академия наук уже ничем не руководит и вопросов никаких не решает — у нее не осталось на это полномочий. Дело доходит до смешного: по нынешнему своему статусу РАН является бюджетным учреждением, а не научной организацией, а потому не имеет права получать деньги на науку. Это же нонсенс!
Все это, на мой взгляд, свидетельствует только об одном: на уровне принятия решений о судьбе науки в стране отсутствует серьезная экспертная оценка. Или остается предположить, что возобладала такая точка зрения, что наука нам вовсе не нужна. Но если в современном мире иметь притязания на звание великой державы или — по крайней мере — страны, занимающей ведущие позиции, то науке должна быть отведена первостепенная роль. Понятно, что сегодня невозможно быть лидерами во всех областях, да это и необязательно. Но важно выделить те, где мы действительно сильны, и активно развивать их, а в других направлениях оставаться хотя бы на уровне понимания происходящих процессов. Иначе может случиться так, что в какой-либо отрасли познания произойдет революция, а у нас некому будет оценить происшедшее и рассказать об этом власти и обществу.