«С одной стороны,
Америка все сильнее погружается в стихию холодной войны,
с другой — возвращается в свой период 150-летней давности,
ко времени гражданской войны 1861–1865 годов. У них вновь возникают
южане и северяне, уже идет внутренняя холодная война, в которой цвет
кожи является определяющим», — считает главный научный сотрудник института
США и Канады РАН Владимир Васильев. О том, почему цвет кожи стал для
США играть важную роль, как меньшинство становится большинством, почему Штаты
могут стать новой Атлантидой и чем американский президент Джо Байден похож
на Леонида Брежнева и Константина Черненко, он рассказал
в интервью «БИЗНЕС Online».
Американист, который «успел оценить американскую жизнь
со всех сторон»
Владимир
Васильев — экономист, политолог, американист и публицист. Родился
в семье советского дипломата в 1947 году в Вашингтоне и уже
более 50 лет профессионально изучает США. «Я переступил порог института
США и Канады в 1970-м и с тех пор уже 52 года
профессионально занимаюсь Америкой. Это, если угодно, основная сфера моих
профессиональных интересов», — говорит Васильев.
Основная рабочая
специальность — экономист, однако, как он подчеркивает, занятие
США не смогло не отразиться на междисциплинарном подходе
к рассмотрению данного вопроса. «В отличие от большинства других
исследователей, которые замыкаются или считают необходимым сосредоточиться
на одной стороне исследования, политической, экономической или культурной
жизни, я пришел к выводу, что США нужно заниматься комплексно —
с базиса и до надстройки. За эти десятилетия
я успел оценить американскую жизнь со всех сторон», —
уточняет Васильев.
По его словам,
сегодня очень важно понять Америку такой, какой она стала, и увидеть, куда
она движется. Васильев полагает, что большинство людей представляют, что такое
США, крайне скупо и ограниченно, сравнивая набор объема знаний
с греческой мифологией. «Америка сегодня подошла к важнейшему периоду
своей жизни как цивилизация. Перед ней стоит проблема, будет ли она
существовать в тех привычных формах, в которых мы ее знаем.
Есть легенды Древней Греции, мифы о богах и титанах, бессмертных
героях, и в США то же самое: есть мифы о Вашингтоне
и Джефферсоне, Линкольне и других отцах-основателях. Есть
пропагандистские штампы, а также некая излишняя уверенность, что
Америка-то будет существовать всегда», — подчеркивает научный
сотрудник.
О том, как вышло,
что США заняли господствующее место в мире, почему они до сих пор
являются образцом для многих стран, в том числе и для России,
а также о том, как Штаты свои внутриполитические разборки
выплескивают на остальной мир и почему эта страна может уйти под воду
как Атлантида, Васильев рассказал в интервью «БИЗНЕС Online».
— Владимир Сергеевич, почему США так важны для России?
Близки ли мы культурно?
— Так получается,
что американо-российский конфликт или отношения — можно называть как
угодно — никуда не уходят на сегодняшний день. Даже
во время железного занавеса мы не были изолированы друг
от друга. Занавес, может, и висел, но мы с США очень
активно взаимодействовали. Как известно, у нас победила концепция
взаимного сосуществования двух систем. Если помните, при Никите Хрущеве
мы вышли на концепт догнать и перегнать США. Так вот,
на сегодняшний день при всей сложности наших взаимоотношений США для нас
являются эталоном, на который мы ориентируемся. У нас же
вполне в обиходе выражения «Как в Америке» или «продается
в Америке». Возможно, это некоторый комплекс нашей неполноценности,
из которого выросли некие стандарты, нормы для отсчета наших успехов
и неудач, но факт остается
фактом — мы их отмеряем в зависимости от США.
Мы не ориентируемся
на другие страны, возможно, на некие государства Европы
в отдельных вопросах, но в общем даже Китай с его огромной
экономикой или Индия не являются для нас примерами. Наши попытки построить
политику по принципу «наша хата с краю» ничего для нас не дали,
Америка слишком важна для нас, как минимум это цивилизационные рамки. Зачастую
мы делаем это сравнение не в свою пользу, но оно остается
в силе.
Самое главное, что
стало происходить за последнее десятилетие, а может быть,
и за последние 20 лет, начиная с 1990-х годов, — это
то, что наша американистика начала приходить в упадок. Наука испытывает
объективный кризис, если раньше сюда шли, потому что это была лучшая область
для применения мозгов, то сегодня ситуация изменилась: лучшие ищут там,
где деньги, идут в бизнес, а изучение вопроса с академической
точки зрения пошло на спад. Приоритет этого метода стал уходить
на задний план. Возникла точка зрения, что там больше заниматься нечем,
что все давным-давно изучено, все является устаканенным, а это, прошу
отметить, огромная ошибка.
— Что-то принципиально изменилось в США?
— На протяжении
последних 30 лет шло новое развитие американской, если угодно, цивилизации.
Если помните, на рубеже 1980–1990-х Фукуяма (Фрэнсис Фукуяма, американский
философ японского происхождения, создавший фундаментальный труд «Конец истории
и последний человек», который провозглашал победу «мирового либерализма»
на всей планете, — прим. ред.) стал говорить о конце
истории. Создалось впечатление, что мир прогнулся под либерально-демократическую,
как тогда называли рыночную, модель, замершую в той парадигме конца
1980-х. И вот это назвали законченной моделью общества американского
развития. После сумасшедшего XX века с двумя мировыми войнами, гонкой
вооружений, соревнованием двух экономических систем вдруг всем объявили, что
все закончилось, что есть идеал — США, и точка. Однако, глядя
на то, что стало происходить после холодной войны, можно сказать: то,
с чем мы сталкивались раньше, не совсем подлинная Америка. Это,
если хотите, был некий образ вроде «улыбки Чеширского Кота».
За десятилетия
холодной войны создалось впечатление, что Америка — это то, что она сама
про себя декларирует, а это не так. Наши правящие круги обманулись,
они перепутали ее, увидев совсем не то общество, которое там
существовало на самом деле. И, разумеется, не было
и не могло быть никакой законченной формы развития. Америка
в известном смысле вела борьбу с нами в чрезвычайной форме,
и то, что мы видели, не отражало ее истинной сути.
А вот то, что стало происходить после того, как США прекратили «казаться»
и стали тем, кем являются, стало понятнее, как и то, что происходило
последние 230 лет, а также в 1950-е, 1960-е и даже
1980-е годы прошлого столетия.
У нас же
случился довольно занятный парадокс: как только мы перестали заниматься
Америкой профессионально, полагая, что все о ней знаем, там вдруг начали
происходить события, развитие которых пошло по совершенно иному пути!
И этот путь нам не совсем понятен, мы такой Америки никогда
не знали.
— Это как-то влияет на нас?
— У нас есть
идеалистическое представление о предмете. Однако в момент, когда возникла
такая ситуация и стало необходимо изучить предмет подробно, необходимость
в этом отошла на задний план. При этом мы продолжили
заимствовать политическую, культурную, экономическую модели США
в условиях, когда мы толком не представляли, как функционируют
эти механизмы. То есть этот «Чеширский Кот» нам улыбается,
мы видим его улыбку, но понять, как он выглядит в целом, не можем.
Именно поэтому я за последние 20–30 лет при всех сложностях
в нашем научном сообществе говорю, что нужно заниматься американскими
делами, потому что если то, что происходит в Америке, будет влиять
на ситуацию в России, то это нужно знать. С моей же
точки зрения, мы сейчас слабо понимаем, что там происходит. И самое
неприятное, у нас этому неподлинному образу противопоставляют некую
замкнутую модель, что тоже является ошибкой.
— Когда вообще США появились в глобальной мировой
повестке и надолго ли они пришли?
— Можно сказать,
что Вторая мировая война вывела США на такой уровень развития, что
началась американизация всего мира. Эта тенденция была усилена, как
я сказал, изречением Фукуямы о конце истории, сообщившем, что Pax
Americana состоялся. Лично я исходил из другой идеи, мне в этом
смысле ближе Шпенглер (Освальд Арнольд Готтфрид Шпенглер, немецкий философ
первой половины XX века, автор книги «Закат Европы», в которой
предсказал упадок западной цивилизации, — прим. ред.), который говорил
о закате Европы. Те историки, которые занимались цивилизациями,
видели взлеты и упадок Древней Греции, Древнего Рима, Древнего Египта. Они
прекрасно видят, что, несмотря на то что все эти цивилизации оказали без
оговорок планетарный, глобальный вклад в историю развития человечества,
закончились. Да, после них остались великие постройки, такие как пирамиды или
Колизей, литература, языки, философия, но их самих
с нами нет. И вот прямо сейчас Америка переживает, быть может,
самый важный момент своего развития. Прямо сейчас встает вопрос — быть
ей или не быть, перестать ли быть той ведущей, циклопической
силой мировой цивилизации.
Сейчас США стоят перед
новой реальностью. Еще совсем недавно мир был европоцентричным, но прошли
две мировые войны, деколонизация, и вдруг центр силы сместился
на американский континент. Если до Второй мировой войны Америка была
просто одним из крупных игроков и волей-неволей находилась
в рамках европейского консенсуса. Я напомню, что философия
национал-социализма в той или иной степени была тогда в Европе
доминантной, как минимум в первой половине 1930-х годов.
И если бы нацистская Германия не была бы
тогда повержена, нас бы ждал совсем иной мир. Как была
пройдена точка бифуркации тогда, мы теперь знаем, но аналогичный
по масштабу выбор появляется сейчас. И если такое сравнение возможно,
то США в одном из них могут стать новой
Атлантидой (Атлантида — мифический остров-государство, который, согласно
греческому философу Платону, обладал высочайшим культурным, научным
и военным началом, но ушел на дно Атлантического
океана, — прим. ред.), страной, которая в момент ушла
на дно океана, и уже после нее, согласно легендам, и пришло
время Евразии. И если, по мнению греческих философов, на место
Атлантиды пришли греки, то большой вопрос, кто придет сейчас. Может быть,
Китай или Индия? Не могу сказать, но разница будет очень заметна.
— Лично мне, да и многим другим людям,
состояние современных США напоминает поздний СССР. Старый, больной руководитель
страны, сомнительная и противоречивая идеология, которую разделяют ради
сиюминутной выгоды, а не ради ее сути.
— Действительно,
то перепутье, на котором оказалась Америка в своем цивилизационном
развитии, очень напоминает распад СССР. Как мы помним, в нашем случае
это привело к тому, что территории бывших союзных республик стали
независимы. Вопрос, в какой степени США смогут разделить судьбу СССР,
в известной степени правомерный. Однако всегда нужно помнить
о деталях, все-таки это другая страна. Сохранится ли американская
модель управления в том виде, в котором мы ее знаем
последние почти 250 лет — с 4 июля 1776 года, либо там
что-то фундаментальным образом изменится? К рубежу выбора, еще раз
напомню, они уже подошли.
— Что должно произойти, чтобы мы могли сказать
о том, что Америка действительно качественно изменилась?
— Как это
ни странно, проблема связана с демографией или, как говорят сами американцы,
с колоризацией, то есть «цветнизацией» населения. Если посмотреть
развитие Америки первые 200–230 лет, то это была страна белых. Ее,
уж позвольте, создала белая раса, те, кого называют WASP
(англ. White Anglo-Saxon Protestant — прим. ред.). Вся
Америка, которую мы знаем, изначально была пестрой, там были
и латиносы, и негры, и другие расы, но доминировали белые
европейцы. Еще в 1970-е годы количество белых, по разным
подсчетам, варьировалось от 80 до 90 процентов. На сегодняшний
день они сами говорят о «цветнизации», Америка становится черной,
ванильной, переходной, шоколадной. Последние данные говорят о том, что
белое большинство составляет всего 57 процентов, при этом на протяжении
последних 20 лет оно не растет в количественном отношении —
их всего 200 миллионов человек. Численно они не только
не увеличиваются, но и, согласно прогнозу, через 20 лет должны будут
сократиться до 180 миллионов. Практически весь рост обеспечивают латиноамериканцы,
негры, азиаты, отчасти коренные народы Америки. Раньше американцы говорили, что
это все неважно, что у них плавильный котел. Потом перешли на более
сдержанную формулировку про «миску салата»: мол, ничего страшного —
цветные, негры, испаноязычные — все равно будут американцами.
— Испаноязычные — если я правильно понимаю,
речь идет преимущественно о мексиканцах и народах Центральной
Америки, которые скорее потомки ацтеков, чем испанских идальго?
— Правильно,
от испанцев у них в основном только язык. Культурные коды совсем
другие, по сути, это не белые, а отдельный подвид. Так вот,
сначала думали, что эти элементы носят только количественный характер,
но в процессе выяснилось, что они начинают приобретать
и качественные изменения. У нас на глазах появляется другая Америка,
которая несет иной генокод, другой цивилизационный код! То, что было
заложено в США отцами-основателями Вашингтоном, Гамильтоном, Бенджамином
Франклином (Джордж Вашингтон, первый президент США, герой войны
за независимость; Александр Гамильтон, первый министр финансов США, герой
войны за независимость; Бенджамин Франклин, ученый, единственный, чья
подпись стоит над всеми тремя основополагающими документами США, — прим.
ред.), сейчас размывается, Америка уходит куда-то еще. Возможно,
в доколумбовую эпоху, не к тому, что мы привыкли называть
«американским». К слову, афроамериканцы так и не стали
американцами, они как были, так и остались африканцами со своей
специфической философией, верой. Их как насильно завезли, так они и остались
сами по себе, христианами так и не стали. О коренных народах
и азиатах говорить и вовсе не стоит. Азиаты опять же даже
не делают вид, что они американцы, для них их первичная идентичность
важнее, чем общеамериканская. В итоге все вместе меняет код
цивилизационного развития.
— То есть не белые народы США хотят выкинуть
все старое?
— Я бы
не сказал: «Выкинуть», — я бы сказал: «Перепаковать». Известно, что
белые американцы создали республику, конституцию, выдумали права
человека — все это продукты той старой Америки. А цветная Америка
отвечает на это не только культурой отмены, забвения,
но и переписыванием истории. Сейчас идет процесс смены стержня. Если
раньше, может, мы даже не обращали на него внимания,
но он был англосаксонский, то сегодня так уже однозначно
не скажешь. Сначала им нужно стать простым большинством, и они
к этому постепенно идут. Достаточно посмотреть на состав американской
Демократической партии, чтобы увидеть, что это уже люди с другими представлениями.
Мы пока еще
смеемся над теми карикатурными проявлениями культуры, что Золушка должна быть
негритянкой, а классическая литература — отредактирована, потому что
написана белыми. Сегодня должны быть показаны другие расы. Пока это нами воспринимается
как некий парадокс, новояз, но завтра это войдет в плоть
и кровь. Пока на американских деньгах красуются президенты — все
они белые мужчины. Вопрос, как скоро на деньгах появятся Мартин Лютер
Кинг, Малкольм Литтл или недавно погибший Джордж Флойд (Мартин Лютер Кинг
и Малькольм Литтл — общественные деятели, сторонники уравнения
в правах белых и черных американцев. Джордж
Флойд — преступник и наркоман, ставший символом
движения Black Lives Matter. Все трое были
убиты — прим. ред.) или даже другие совершенно нам не знакомые
люди, которые внесли большой вклад в аболиционизм и борьбу
с рабством. Пока что эти люди представляются как несчастные негры
из книги Гарриет Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома». Представьте, что «политика
жалости» закончится и эти люди станут референтными фигурами
на политической доске. Неслучайно Дональд Трамп летал к горе Рашмор,
где запечатлены лики президентов США, — это иконостас старой Америки.
Если старая парадигма
будет разрушена, если та Америка, к которой мы, возможно, питаем
теплые чувства, которую любим, исчезнет, то, скорее всего, и расхожий
стереотип Алексиса де Токвиля, что американцы и русские —
похожие народы, не будет иметь под собой привычного наполнения.
Он имел в виду именно тех старых, белых американцев. Представьте, что
вместо них будут негры. Раньше это были маргинальные, периферийные движения
этноменьшинств, а теперь это будет большинство, у которого совсем другие
ценности. Даже латиноамериканцы являются католиками, пусть и со своей
спецификой. Что касается чернокожих, то, повторюсь, они никогда не были
христианами, для них это навязанная религия, да и система ценностей,
их насильственно в нее обратили. Все это создает ощущение чудовищного
культурологического и идейного хаоса.
— Вам возразят, скажут, что это домыслы,
а на самом деле США как были, так и остались. Черный Барак Обама
был президентом, после него два белых, и ничего не развалилось.
— Это, кстати,
отличный пример! Когда пришел Обама, стало видно, как изменился состав Белого
дома. Аппарат, который привел за собой Обама, — это его ближайшее
окружение, люди, которые работали с ним — семья, друзья, коллеги.
Я не обнаружил ни одного белого лица, все либо негры, либо
латиносы. Собственно, эти люди и управляют сегодня Америкой. Несмотря
на крайне невысокий уровень политического или управленческого мастерства,
они все равно остаются на своих местах, цвет кожи оказался важнее, чем
качество мозгов и образование. Это, уж простите, системный расизм или
шовинизм, просто с обратной стороной. Прямо сейчас там начинается уже
не количественный, а качественный переход, благодаря которому
мы не будем воспринимать США, как раньше.
Сама Америка
отреагировала однозначно на этого президента. Если поднять статистику,
разговоры того времени, то можно узнать одну любопытную закономерность.
2008 год, еще ничто не предвещает ни массовых волнений,
ни разгула преступности. Просто избрали первого чернокожего президента,
и тут же вся Америка ринулись покупать оружие. Если посмотреть объемы
продаж оружия с 2009 по 2013 год, то можно заметить, что они
существенно больше того, что продавалось с 2001 по 2006 год.
То есть американцы отреагировали вооружением на избрание Обамы
сильнее, чем на 11 сентября. С тех пор оружия покупается больше
на ⅓ от прежних значений. Судя по количеству убийств, вполне
можно сказать, что там уже идет вялотекущая гражданская война, называть которую
напрямую американцы просто боятся. Сегодня США находятся в состоянии
пороховой бочки с подожженным фитилем, при этом все разделения,
по которым будут идти предполагаемые фронты, носят явный расово-этнический
характер. Я думаю, если все пойдет в том же духе, то все
сможет заполыхать, как в 1861 году, когда началась гражданская война
в США.
— Как США дошли до того, что у них фактически
место президента занимает больной старик? Какова вообще фигура президента США
в восприятии других стран?
— Весьма сложно
сказать, как другие страны воспринимают сегодня те сдвиги, которые
происходят в США. Конечно, фигура Джо Байдена играет огромную роль. Такого
недееспособного, больного президента на моей памяти не было никогда.
Может, частично к этому образу подходил Эйзенхауэр (Дуайт Эйзенхауэр,
34-й президент США, правивший с 1953 по 1961
год, — прим. ред.), но его уже давно забыли. Но такого, как
действующий президент, не было никогда. Американские президенты, как
правило, всегда молодые, энергичные ковбои. В этом смысле Америка выбирала
их как образы жизни, представителя града на холме. Все это был
отличительный бренд американской политики — здоровый, опрятный, скалящийся
белозубой улыбкой президент.
Сегодня же
президент представляет собой что-то среднеарифметическое между Леонидом Брежневым
и Константином Черненко, что наводит на некие размышления.
В принципе, президент – «хромая утка» для США не новость. Этот уйдет,
придет другой, то есть горизонт принятия решений от этого
не рушится. Американцы исходят из принципа долгосрочности или
среднесрочности пребывания людей во власти, поэтому подобные вещи, как
состояние Байдена, там воспринимаются поверхностно: есть кому подхватить
в случае чего, и ладно. Но тут другой вопрос: Байден — это
уже отыгранная карта. А кто следующий? И вот тут уже начинается
проблема, которую непонятно, как решать.
— Какая проблема? Если я правильно понимаю,
то там через выборы меняют действующих президентов.
— Да,
но есть ряд занятных нюансов. Когда были выборы 2000 года, если помните,
то от демократов выступил Альберт Гор, а от республиканцев
— Джордж Буш – младший (оба кандидата шли ноздря в ноздрю, с разницей
в 10-е доли процента, в итоге судьбу голосования решил пересчет
голосов в штате Флорида — прим. ред.). Когда американцы стали
ретроспективно опрашивать людей, которые тогда участвовали в голосовании,
о том, видели ли они большую разницу между кандидатами, то 76–80
процентов сказали, что отличия если и были, то минимальные. Один
немного правее, другой немного левее, но в целом американцы как
американцы. А на сегодняшний день, и это тоже фиксируется
статистикой, разница между кандидатами от двух партий носит уже
качественный, несопоставимый характер.
Скажем,
от республиканцев будет кандидатом Трамп, допустим, он победит
и станет президентом. Но мы же знаем, что он аномальный,
случайный президент, который оказался в Белом доме просто волей судьбы.
Это не магистральное развитие сегодняшней Америки, при этом
на стороне Трампа будут люди, которые скажут ровно обратное. При
этом же отношение к этому президенту в Европе, во внешнем
мире тоже было совсем не однозначным. Трамп — это президент, какого
еще в Америке не было, возможно, предвестник того, как будут
выглядеть белые президенты в будущем. Другое дело — демократы,
у них совершенно иная ситуация. Там может быть Камала Харрис (действующий
вице-президент США — прим. ред.), Стейси Абрамс (политическая
активистка, борется за права меньшинств — прим. ред.), которая
сейчас бьется за пост губернатора Джорджии, или Питер Бутиджич, открытый
гомосексуалист, женатый на каком-то мужчине, воспитывает детей. Я,
честно говоря, вообще не очень понимаю, как, скажем, этот человек будет
восприниматься в консервативном арабском мире, да и для Европы
это пока что перебор. Зачем вообще представитель ЛГБТ-сообщества во главе
страны?
— Сегодняшняя дипломатическая школа США
выглядит очень непрофессионально. Такое ощущение, что дипломатический
этикет, умение договариваться у них отсутствуют…
— Вы совершенно
правы, мы сегодня договориться не можем просто потому, что
в основе всего этого лежит принципиальная недоговороспособность.
Вы не думайте, что геи или активисты — это дань моде,
вкусовщина. Отнюдь, это крайне агрессивное меньшинство, которое продвигает свои
ценности таким образом. И таких элементов очень много, в основе
риторики этих людей лежит цвет кожи, принадлежность к ЛГБТ, сексуальная
ориентация. Разумеется, их взгляды на министра иностранных дел Сергея
Лаврова, замминистра Сергея Рябкова и на наш МИД в целом
крайне специфичны. Для США это динозавры, мастодонты из позапрошлой эпохи,
в которой господствовали белые мужчины. Сегодня в Америке эту
категорию людей воспринимать не хотят. Главой МИДа, чтобы с ним
общались, должна быть женщина, гомосексуалист, какой-нибудь цветной мигрант,
представитель любого национального меньшинства, притом чем нелепее
и карикатурнее, тем лучше. Помните, у нас было много анекдотов о
русских, чукчах? Представьте, что берут персонажей из этих анекдотов
и ставят на руководящие позиции. И если сначала это
воспринимается как курьез, шутка, то потом становится обязательным
к исполнению актом. Ни с какими другими представителями они
нормально разговаривать не будут.
Как я уже
говорил, отношения российско-американские начали резко ухудшаться начиная
со времени второго срока Барака Обамы, а именно: с 2013 года. Присяга
была дана в феврале, а у нас уже пошли знаковые
события: сирийский кризис в конце августа – начале сентября, летом
того же года мы сильно повздорили из-за Эдварда Сноудена,
которого отказались выдавать, а еще была знаменитая статья Путина.
У нас любят вспоминать мюнхенскую речь 2007-го, но на Америку
скорее произвела впечатление статья российского президента
от 12 сентября 2013 года в The New York Times, где
он сказал, что Бог создал нас всех равными в возможностях и из этого
надо исходить. Уже после этого последовал майдан, события в Крыму,
и все вернулось в русло привычной модели холодной войны.
Вроде бы все
описывается так же, но есть нюанс: когда в 2008 году произошла
«олимпийская война» (она же пятидневная война, она же Августовская,
или Грузинская, попытка тогдашнего президента Грузии Михаила
Саакашвили решить проблему Южной Осетии и Абхазии
силой — прим. ред.), ничего такого не произошло, резкого
ухудшения не случилось. Наоборот, в 2010-м был подписан Договор о сокращении
наступательных вооружений (СНВ-3), но администрация Обамы во главе
с Байденом идет на перевыборы в 2012 году. Да, у нас есть
соперничество, но есть и сотрудничество, например в борьбе
с терроризмом.
После начала второго
срока Обамы все закрутилось. Связано это было с тем, что в Белом доме
поменялись люди, которые стали отвечать в том числе за международные
вопросы. Например, они тогда назначили советником национальной безопасности
Сьюзан Райс, которая и сейчас имеет большую роль в Белом доме. Эти
люди с примкнувшим к ним Байденом как-то сумели изменить
тональность. Эта модель сначала укладывалась в концепцию холодной войны
2.0, традиционное противостояние, как это было в первой половине 1980-х,
но тут стали появляться нюансы, возникло то, что называется русофобией.
Все началось как
нечто, связанное лично с Путиным: мол, он диктатор, слишком
долго у власти, совсем не демократ, а это неправильно.
В принципе, это отношение вписывается в существующую модель. Но,
когда стали Путина связывать с Трампом, говоря, что они буквально молочные
братья, одного поля ягоды, вот здесь и проявилось отношение к России
в целом. Оказалось, что наша страна исповедует не ту систему
ценностей. С их точки зрения, Россия является поборником сохранения
господствующей титульной белой расы, россиян во главе страны. Это
отношение афроамериканца Обамы. Известно, что есть белые расисты — люди,
которые хотят линчевать черных просто за их кожу. Но есть
и обратное явление: негры, которые тоже считают, что белых нужно поставить
к ногтю. По форме они такие же расисты, супрематисты. Эта
расовая неприязнь и стала доминирующей во время второго срока Барака
Обамы.
— То есть американцы переносят модель своих
внутриполитических отношений за пределы своей страны?
— Именно!
Сталкиваются взаимоотношения черных и белых. С одной стороны, Америка
все сильнее погружается в стихию холодной войны, с другой —
возвращается в свой период 150-летней давности, ко времени
гражданской войны 1861–1865 годов. У них вновь возникают южане
и северяне, уже идет внутренняя холодная война, в которой цвет кожи
является определяющим.
Если бы
в 2016-м победил не Трамп, а Хиллари Клинтон, то активные
военные действия на Украине начались бы уже в 2017–2018 годах.
Можно сказать, Трамп оттянул их на четыре года. Как только пришел
Байден, он сразу стал гнуть линию, которую вырабатывал, пока был
вице-президентом. Потому то, что случилось в феврале этого года,
не случайность, хотя, конечно, нельзя исключать и того, что некоторые
вещи просто совпали. Вот в чем разница между негром Обамой
и англосаксом Трампом. И тот и другой, казалось бы,
президенты, но есть разница.
Напомню, что попытка
импичмента Трампу в 2019 году была связана с Украиной, с его
звонком Владимиру Зеленскому. По американским меркам это был
беспрецедентный случай. Импичменты там бывали начиная с XVIII века.
Навскидку вспомню Эндрю Джонсона, Ричарда Никсона, Билла Клинтона,
но все это были внутренние американские дела. Сегодня импичмент был дан
президенту по внешней политике, раньше это не считалось проблемой.
Это не американский стиль, так как там принято решения по внешней
политике не выносить наружу, а тут влепили импичмент
за отношение к Украине.
Крайне опасную
расово-этническую политкорректность они переносят на внешнюю политику.
Отсюда мы уже видим, как именно получается остракизм русской культуры,
русофобии, пренебрежение белым цветом кожи. Словом, все то, что есть
в американском обществе, они переносят на систему международных
отношений. Сегодня вам любой американской политолог или политтехнолог
подтвердит, что Демократической партией по-прежнему управляет Обама и его
сторонники. К слову, когда врач Белого дома усомнился в умственных
способностях Байдена, в его защиту выступил именно Обама.
Он сказал, что хватит болтать, с этим парнем все в порядке.
Сделал он это не просто так, Байден — его ставленник, именно
он пропихивал действующего президента США на это место.
И сегодня за Байденом отчетливо видно и Обаму, и все его
окружение, которое продолжает свою политическую деятельность.
— Вы сказали несколько раз, что США могут
повторить собственную гражданскую войну. Что может стать поводом? Видно, что
разные группы людей уже собираются: с одной стороны, традиционные
американцы, с другой — какие-то антифа, которые не напоминают
привычных нам антифашистов, как вы сказали, негры-расисты. Самое занятное,
что у этих групп людей не наблюдается желания договориться между
собой.
— Как я уже
сказал, внутри США уже идет гражданская холодная война, и страна находится
на грани, чтобы она стала горячей. Уже была озвучена теория, что
в случае, если на выборах 2024 года победит Трамп,
то он повторит победу Линкольна 1860-го. Его победа тогда
предопределила начало войны. У нас на это мало обращают внимание,
обычно люди поверхностно занимаются историей и отвечают, что, мол, имелись
противоречия между югом и севером, были объективные потребности
капиталистического развития, но существовал и внутренний фактор.
Война началась, потому что победил президент, которого не признали южане,
начавшие вооруженное восстание против неприятия президентских выборов. Похожая
картина, не находите?
Фигура Линкольна была
категорически неприемлема для юга, в связи с чем его кончина была
во многом предопределена. Северяне в той войне победили,
и предмет «спора» был ликвидирован. То есть спустя пять лет после
своего избрания он въехал на штыках в Белый дом, и встал
вопрос, как дальше строить страну. Этот же вопрос сохраняется
и теперь.
Многие считают, что
это возможный сценарий возвращения Трампа. Но есть и второй.
Допустим, выборы 2024 года будут так же сфальсифицированы, как выборы
2020-го. Тогда встанет вопрос: если демократы не признают Трампа,
то признают ли республиканцы Пита Буттиджича, Камалу Харрис или
Мишель Обаму? То есть выборы в крупнейшей стране мира становятся
объектом манипуляции и фальсификации, как в нормальных странах
третьего мира. И то, что в январе 2021 года Америка избежала
этого противостояния, хотя уже подошла к нему почти вплотную, никого
ничему не научило. Одна часть страны не примет выбор другой части, а
значит, дорога к войне открыта, тем более если экономика будет в кризисе,
а в стране будет бушевать обезьянья чума. Недавно вышла статья
в The Washington Post, где Байден обещает ввести режим чрезвычайного
положения в связи с резким ухудшением проблем в окружающей
среде. Даже результаты промежуточных выборов демократы не могут принять,
они заранее исходят из того, что поражение неприемлемо. Чтобы
как-то удержаться, они начали перечеркивать свои принципы. Этот Рубикон
они прошли в 2020 году, но не исключено, что Америка движется
к определенной форме госпереворота.
— В прошлом году в издании «США
и Канада: экономика, политика, культура» у вас вышла статья
«Федеральные финансы США: нарастание структурной неэффективности»,
в которой говорилось, что финансовая система США достаточно дурная
и до 30 процентов денежных средств тратится на некие
спекулятивные моменты. Почему так вышло?
— Я четко
конкретизирую, что в 2020 году, после того как пришла
пандемия, на всей планете возник локдаун. Всех посадили
по домам, ВВП упал на 31 процент за I и II кварталы,
но в III настолько же вырос, кстати. Так вот, посадив всех
по домам, всем же сохранили и работу. И страна увидела, что
раньше, для того чтобы получать деньги, нужно было работать, а теперь
можно сидеть дома и получать столько же, как при полноценном рабочем
дне, но ничего не делать. Уже второй год возникает парадоксальная
ситуация: люди получают блага, не давая ничего взамен. Получается
несколько карикатурное распределение из советской жизни:
от каждого — по способностям, каждому —
по потребностям. И, как это ни странно, такое распределение всем
понравилось. Сначала это стало спасением для Трампа, которому было важно
переизбраться в 2020 году. Это являлось одной из предвыборных
стратегий: «Ребята, смотрите, какой я добрый, голосуйте за меня».
Но этого не произошло, выборы, как известно, были сфальсифицированы.
Когда пришел Байден,
он стал выдавать те же самые деньги, и это вошло в норму. Сегодня
получение денежных выплат без обратной отдачи трудовых усилий относительно
меньшинств, среднего класса с невысоким уровнем доходов воспринимается уже
как компенсация, норма. Мол, за долгие десятилетия нашего униженного
положения мы наконец-то что-то получаем в обмен на то, что наших
предков когда-то эксплуатировали, наконец-то настала социальная
справедливость. Эта философия стала проникать в массовое сознание.
На днях прочел занятные данные по американской безработице:
на текущий период она равна 3,6 процента. Вроде бы немного, однако
потребность в талонах, бесплатной медицинской помощи, детском питании,
системе бесплатных и полубесплатных благ возросла. Все правление Байдена,
как минимум с начала 2021 года, в Америке падает реальная заработная
плата. Люди, которые зарабатывают деньги, не могут покупать тот объем
благ, к которому привыкли. Получается классический перекос: люди работают
больше либо столько же, а получают меньше, чем раньше, и эта
вилка растет.
— Появились ли местные социал-популисты,
которые бы потребовали все отобрать и поделить?
— Пришла местная
антифа — Берни Сандерс, Элизабет Уоррен. По существу, нам говорят, что
нужно перераспределять от богатых к бедным. Эта не свойственная
США философия за прошедшие полтора года сумела пустить корни внутри страны
в виде требования выдать подачку за «наше ущербное существование»
и потому что «мы мало получаем». Байден же, стимулируя социальные
программы, вынужден был вносить свой вклад в инфляцию. В итоге баланс
стал нарушен, то есть, по сути, они занимаются перераспределением
благ, но не от богатых к бедным, а от работающих
к безработным. В условиях американского подхода к правам
человека, в том числе права на достойную жизнь, там постепенно
подходят к практике гарантированного минимального дохода, когда каждый
гражданин, независимо от того, что получает в качестве зарплаты,
берет еще и гарантированные выплаты. Более того, там была целая социальная
программа для 2020-х годов от Сандерса и левого крыла, которая
подразумевает бесплатное высшее образование для семей, у которых
совокупный годовой доход менее 125 тысяч долларов, трехмесячный отпуск,
которого в США никогда не было, там принято отдыхать по паре
недель в году. Идеи, конечно, прекрасные. Но только откуда
на них взять финансирование? США же не Россия, там эти системы
складывались десятилетиями, и просто так, росчерком пера, это
не поменять, нужны огромные средства. Но эти перераспределительные
мотивы в Америке получили большую поддержку, можно сказать, что пандемия
разрушила привычную форму связи между трудовыми усилиями
и вознаграждением. Сегодня полученные блага перестают воспринимать как
вознаграждение за работу, а воспринимаются как неотъемлемое право
на достойную жизнь.
И именно это
объясняет, почему такая высокая инфляция. Социальные выплаты во многом
являются ее причиной, но, что еще более трагично, не решают
поставленной задачи. Когда в 1964 году возникла программа по борьбе
с бедностью, был выработан так называемый индекс бедности. Был установлен
минимальный бюджет потребления, который необходим, чтобы поддерживать
физическое, психологическое и прочие состояния в жизнеспособном виде
индивида. Посчитали, сколько должно быть трудовых доходов, и разницу
принято было подавать чеками или талонами. Сколько вы, гражданин,
получаете? Ага, тысячу долларов, вот вам справка, идите в собес
и получите еще тысячу. Но подсчет был условный, люди понимают, что
цифры лукавые, когда индекс бедности рассчитан в том числе
по принципу, согласно которому бюджет потребления и расходы
на продукты питания не должны превышать 25 процентов доходов.
В итоге по текущему индексу бедности количество живущих
за чертой оценивается в 13–15 процентов, то есть примерно 45
миллионов человек получают доходы ниже среднего.
Однако в конце
1990-х академия наук провела свое исследование, и оно подошло
к проблеме индекса бедности с другой стороны. В основу взяли
принцип, согласно которому считают, сколько нужно иметь доходов, чтобы
оплачивать жилище, поддерживать здоровье и иметь другие блага для сносной
жизни. Когда это собрали вместе, то выяснилось, что реальный процент
бедности в США не 15, а 60 процентов населения.
Кстати, есть
не менее любопытная цифра, которая в американском обществе дала резонанс, —
это средняя продолжительность жизни, но в разрезе соотношения
у людей, которых относят к состоятельным, и тех, которых
не могут записать в средний класс. Оказалось, что у них разрыв
в 13 лет. В итоге Байден оказался с заколдованном круге,
с течением времени теория перераспределения благ стала получать развитие
и распространение, но все это съедается инфляцией, которая
стремительно растет. Именно эти причины в конечном итоге вызвали
то экономическое состояние, в котором Америка находится сейчас.
— В нашей культуре есть шутки, простите
за грубость, что Барак Обама подъезды обгадил, а в США Байден
неиронично рассуждает о «путинской инфляции». Или случай с Джорджем
Флойдом, который пытался обналичить бумажный чек, или голосование по почте.
Почему США так архаичны относительно той же России?
— Отличный
вопрос! Дело в том, что начиная с 2000 года, может, даже раньше,
с президентских выборов 1996-го, возникает очень интересная
закономерность, которая не сработала всего один раз — на выборах
2004-го. Она состоит в том, что если считать по общему голосованию,
а в США, я напомню, голосует не народ, а коллегия
выборщиков, то ровно с 1996 года демократы всегда побеждают
республиканцев. Эта, как вы выразились, архаика была нарочно задумана еще в XVIII
веке, когда на поселенцев просвещенная часть общества смотрела как
на быдло, которое спрашивать не стоит. Президента должны избирать
ответственные граждане, с собственностью, грамотные, а остальные
пусть голосуют как хотят: совпадает — очень хорошо, нет —
ну и ладно. Это приводило к ситуации, когда побеждал кандидат,
проигрывающий по голосованию избирателей, но выигрывающий
по голосованию выборщиков. Но, как я сказал, все это не было
поводом для жестких разногласий, так как различия были минимальными.
В общем-то, какая разница — Никсон и Кеннеди или Картер
и Форд. В 1976 году Картер воевал против Форда, а когда вышли
на пенсию, у них возникли приятельские отношения, стали в гости
друг к другу ходить. И пока разница была не очень большой,
то ни к чему страшному это не приводило. Сегодня
на прямом голосовании стали побеждать преимущественно демократы,
и они, видя такое положение вещей, начали пытаться эту систему
институциализировать. Сенатор Линдси Грэм верно отметил, что еще немного
и уже никогда не получится провести республиканского кандидата
на президентский пост.
Сегодняшняя Америка
стремительно идет по пути построения однопартийной системы управления,
и сдвиги в демографии с падением доли белого большинства, замена
его более пассивным и менее квалифицированным, менее образованным
электоратом привели к тому, что закономерно пошатнулся и тот
политический институт, который существовал все эти годы. При этом демократы
практически искренне считают, что это хорошо, потому что фактически будет
исполняться воля большинства. Потому и вопросы, связанные
с голосованием по почте, не решаются, потому что,
по статистике, по почте голосуют больше демократов, чем
республиканцев.
— С чем связано такое различие?
— Потому что
голосование по почте растягивается на несколько месяцев.
В реальной же практике в Америке не было долгосрочного
голосования, всегда был святой единый день голосования — первый вторник
после первого понедельника. А вот когда растянули по почте,
то начинается интересная вещь: по сути, идут выборы без выборов,
в Америке в сентябре люди голосуют так, в октябре —
по-другому, в ноябре после выборов — по-третьему. Демократы проводили
замеры, и они показали, что люди не будут думать, за кого
голосовать, а проголосуют по инерции идеологических убеждений. Она
состоит в том, что бо́льшая часть людей выглядит так: 47 процентов
голосуют за демократов, 41 процент — за республиканцев. Демократов
больше, при этом их целевая аудитория — негры, латиносы,
женщины — может остаться дома, пойти шашлыки жарить. А вот если
голосование растягивается на 3–4 месяца, то найти возможность
заполнить бюллетень будет проще, и это уже идет не голосование
за кандидата, а голосование за партию. В итоге демократы
получают статистическое преимущество.