http://93.174.130.82/digest/showdnews.aspx?id=a778dc10-9439-466c-a6ce-26626a99df34&print=1© 2024 Российская академия наук
Такого прилива мозгов Москва еще не испытывала — в городе прошла первая Международная конференция по квантовым технологиям. Ведущие физики мира — и главным образом наши бывшие соотечественники — решали, как возрождать российскую науку. На конференции было объявлено о создаваемом под эгидой фонда «Сколково» Российском квантовом центре (РКЦ). Площадке, где ведущие ученые мира смогут заниматься фундаментальными и прикладными исследованиями в области квантовой физики. Менеджеры «Сколково» решили, что костяк будущего РКЦ и всего «Сколково» сформируют именно ученые-эмигранты. А на должность ведущего консультанта центра позвали 37-летнего Александра Львовского, профессора Университета Калгари (Канада), одного из самых известных в мире квантовых физиков.
Перед встречей меня предупредили: к звезде науки надо обращаться не иначе как «профессор». Но протягивая мне при знакомстве руку, звезда науки сказал: «Саша Львовский, привет!». Мы сели за небольшим столиком в лобби пятизвездочной Radisson «Украины». Я предложил выпить кофе, но Львовский сказал, что не пьет кофе, а съел бы яблоко. Ну, или выпил бы несколько чашек чаю — по-русски, после еды. Но чая не было. Яблок тем более.
Так и начали.
— Саша, скучали по России?
— Еще как. Но теперь, думаю, буду здесь чаще.
— А в Калгари много россиян?
— Три процента. Почти в любом месте на земле, куда ни приеду, всегда три процента русских. Но это ведь не вся страна. Семнадцать лет я живу вне России, и все равно чувствую, как сильно в культурном плане привязан к ней. По-прежнему читаю русские новости, «Новую», слушаю «Эхо Москвы»…
— А очень многие из эмигрантов, наоборот, смотрят Первый канал.
— Может быть, это связано с тем, что на Западе информация о России тоже подается однобоко. И многим хочется противовеса. Но у меня свой метод к подбору информации о России.
— Да, вот, например, 2009 году вы стали одним из авторов нашумевшего письма видных ученых-эмигрантов президенту Медведеву. Фактически вы в нем заявили о гибели российской фундаментальной науки и предложили властям свою помощь в ее возрождении. Еще вы предложили создавать такие научные учреждения, как Квантовый центр, который сейчас открылся. Медведев, выходит, вас услышал?
— Непосредственно руководители страны после публикации письма на нас не выходили. Но диалог начать удалось, в частности, с менеджментом «Сколково». И в это же время, параллельно, началось создание Квантового центра со структурой, созвучной идеям, высказанным в том письме...
В итоге получился забавный синтез. Наш центр видится руководством «Сколково» как пилотный проект более крупного начинания. В Сколково создается технический университет, при котором будет открыто около пятнадцати научных центров, подобных нашему. А группа авторов того письма будет помогать в разработке общих правил, по которым эти центры будут работать.
— Что ваш центр будет из себя представлять?
— О, это, конечно, будет уникальное место. Уникальное именно для России: в мире таких научных учреждений много. Во-первых, центр будет частью, что называется, всемирной научной системы, то есть открытого обмена знаний. Сюда с докладами будут приезжать иностранные ученые, сотрудники центра, в свою очередь, также получат выход на все мировые научные площадки.
Задача — объединить ученых, работающих на территории России, и при этом дать им возможность общаться с зарубежными коллегами. Во-вторых, центр будет огражден от устаревших подходов к науке, принятых в России. А это архиважно. Давайте разберемся.
В России ученый с самого начала своего пути вынужден развиваться в изолированном от мировых научных процессов пространстве. Как обычно бывает — получив образование, человек идет в НИИ и сидит там всю жизнь: получает младшего сотрудника, старшего, ведущего и т.д. И только раз-два за карьеру может отправиться куда-либо на стажировку. Такой подход сегодня неприемлем. Ученый, маринуясь в условиях НИИ, становится неконкурентоспособен. Принцип изолированности науки, оставшийся с советских времен, тормозит развитие. Ученый всегда должен быть в тонусе. Постоянное перемещение — это норма для западного исследователя. Классическая история, когда человек, допустим, родился и вырос в Германии, получил там образование, а Ph.D. поехал защищать уже во Францию. А затем в качестве «постдока» (Post-Doc, позиция младшего научного сотрудника. — П.К.) он на несколько лет отправился в Америку, а потом Японию. И таких временных практик, когда молодой ученый ездит по миру, должно быть несколько. И уже только к 35–40 годам человек, заработав приличную биографию, получает постоянную позицию профессора и может прекратить свои скитания по миру.
Такая схема, во-первых, является хорошим фильтром, так как предполагает постоянное давление на ученого. Если расслабился на каком-то этапе — пролетаешь. Не получишь Ph.D. — закрыт путь в «постдоки». Без «постдока» немыслима постоянная позиция профессора. Во-вторых, поработав в разных странах, внутри разнообразных исследовательских групп, человек представляет собой уникальный синтез знаний и может воплощать в науке уже свой, не похожий ни на что стиль.
Именно такой подход — когда нет национальных наук, а есть одна открытая и международная — позволит России вырваться вперед.
— При этом сейчас бытует мнение, что и без кардинальных реформ в российской науке начинаются позитивные сдвиги. Это так?
— Ну, в общем, да. Но опять — какие это сдвиги? Я регулярно вижу научные доклады российских ученых. И в конце 90-х — начале 2000-х доклады эти представляли из себя совсем ужасное зрелище. На международные конференции приезжали люди, вывешивали рукописные слайды, говорили на очень плохом английском о вещах, которые в мире уже никому не интересны. Сейчас картина изменилась. Люди выучили английский, презентации делают в Power Point…
— Появилась молодежь?
— И молодежь появилась, и «старики» чему-то научились. Но общая численность научных сотрудников в России, конечно, уменьшилась. На международные конференции от России теперь едет много меньше людей, чем десять лет назад. Но уровень их стал несколько выше. В целом можно говорить, что в России еще остаются сильные теоретические и экспериментальные группы, которые делают исследования мирового уровня.
— По-вашему, какие проблемы стоят перед российской наукой?
— Это целая пирамида проблем. Первая и наиболее простая — это финансирование. Весь бюджет огромной Российской академии наук равен бюджету среднего западного университета. Но деньги у страны есть, поэтому финансирование постепенно будет увеличиваться. Вторая проблема — это непрозрачный менеджмент. На многих уровнях управление наукой коррумпировано и некомпетентно. Даже те малые деньги, которые выделяются на исследования, не доходят до людей и оседают в чьих-то карманах.
Третья проблема — это законодательные барьеры. Если в Канаде у меня сломался лазер, то я звоню компании-поставщику и на следующий день новый прибор у меня на столе. В России же только на оформление таможня требует полгода. А если мне нужен не лазер, а пробирка с бактерией? Подключатся еще и санитарные службы. Еще пройдут месяцы. Представьте, как далеко уйдет за это время наука.
Чтобы делать исследования мирового уровня, нужен постоянный международный обмен людьми и идеями. А привозить людей из-за границы – колоссальная проблема. Вот в нашей квантовой конференции участвовал всемирно известный профессор Массачусетского технологического института, физик Мартин Цвирлайн. У него немецкое гражданство. И для визы ему требовалось оформить медицинское страхование. Институт ему такую страховку предоставил, но в российском посольстве сказали, что она не годится: раз человек немец, нужен, мол, немецкий полис. Тогда профессор Цвирлайн связался с родственниками в Германии, получил полис, приносит его в посольство, а там говорят: не годится, так как страховая фирма не имеет офиса в России! Да полный бред! Зачем это все надо?! А что, если бы мы этого профессора захотели пригласить не на несколько дней, а на работу?
И вот, наконец, я приближаюсь к самой сложной, четвертой проблеме. Это здоровье всего общества. Чтобы создавать и творить, люди должны ощущать себя в безопасности. Люди не должны постоянно держать в голове, что полиция может повязать их совершенно ни за что, подбросить наркотики и т.п. Общество должно быть защищено от проявлений нетерпимости. Необходима также социальная безопасность. Качественное образование и медицина, защита пожилых… Для функционирования нормальной науки все это необходимо как воздух.
— Отсутствие такого «воздуха» выдавливает из нашей страны не только ученых, вообще всех наиболее творческих, мобильных людей.
— Да, остановить этот поток сложнее, чем написать хорошие законы и завалить страну деньгами. Создание здорового общества зависит от каждого из нас, это не то, что делается сверху.
Но развивать науку выгодно и самому обществу, и государству. Инвестиции в фундаментальные исследования в итоге закладывают огромный потенциал для развития цивилизации в будущем. При этом у многих в России все равно возникает вопрос: а на фиг нам нужна эта фундаментальная наука, раз результат может быть неочевидным многие годы или даже десятки лет? Зачем она нужна, если есть нефть и «Газпром»? А я скажу. Наука поддерживает культуру общества. Держит планку образованности социума. Я уже не говорю о подготовке классных спецов. Человек, изучавший фундаментальную науку, всегда будет востребован, скажем, в большом бизнесе. Консалтинговые фирмы отрывают таких с руками. А без фундаментальной науки все общество теряет основу и падает на дно цивилизации.
Многие сейчас говорят, что инноград «Сколково» будет нежизнеспособен, не впишется в среду, потому что для России он как неорганичный искусственный нарост. Но мне кажется, «Сколково» должно быть жизнеспособным. Потому что других шансов у России может и не быть. Что-то новое всегда неорганично по своей природе, и ему надо пробивать себе дорогу. Такие центры во всем мире считаются апробированным способом возрождения науки. Мы будем работать со студентами, местными университетами, начнем устраивать международные семинары и привозить ученых. Работать надо будет вопреки тем четырем проблемам, о которых я говорил выше.
— Квантовый центр и вообще «Сколково» смогут остановить «утечку мозгов»?
— Знаете, я не люблю это выражение — «утечка мозгов». «Утечка мозгов» — это вообще хорошая, правильная вещь. Ток мозгов туда-сюда должен быть постоянно. Но утекание одних следует компенсировать притоком других, чего в России не происходит. «Сколково», надеюсь, заметно исправит ситуацию. И в первую очередь сюда потянутся наши соотечественники, ученые-эмигранты.