http://93.174.130.82/digest/showdnews.aspx?id=a2d3cf0b-a0aa-409b-bebe-fd7887e6cfe5&print=1© 2024 Российская академия наук
Ректор МГУ Виктор Садовничий затрудняется с ответом на вопрос: что труднее, учиться или учить? Но ему удаётся и то и другое. Виктор Садовничий опубликовал около 300 научных работ, написал 25 учебников, монографий, стал академиком, лауреатом двух Госпремий, получил мировое признание, сделался авторитетнейшим специалистом в области образования. А нашу беседу начал с неожиданного признания: «Мне не хватает некоторых знаний».
– Вы можете сказать о себе: «Я образованный человек»?
– Могу, но только с какими-то оговорками…
– А без оговорок?
– Без оговорок, боюсь, не получится. Я ведь математик, а в математике всякий термин требует строгой определённости. Что такое «образованный человек»? Каждый по-своему понимает образованность. О себе скажу, что некоторых знаний я не смог получить, особенно в начале пути. Я окончил сельскую школу. Потом учился в МГУ на мехмате, где была довольно узкая специализация – математика. Приобретать кругозор и расширять его я начал только в период завершения аспирантуры.
– Дефицит каких знаний вы сейчас ощущаете?
– Мне хотелось бы знать больше важных вещей из истории мировой культуры. Хотя в детстве я прочитал все книги, которые были в сельской библиотеке. Но будь у меня тогда больше возможностей, я бы, конечно, пораньше прочитал Ключевского, Соловьёва, Бердяева, других русских историков и философов. Жалею, что тогда не удалось.
– Что такое высшее образование сегодня? Это просто услуга, которую предоставляет учебное заведение?
– Я не согласен с термином «услуга». Потому что отсюда один шаг до умозаключения: «За услугу надо платить – так принято в рыночном обществе».
– Да. И это нормально. Есть же платные формы обучения.
– Есть. И должны быть. Но всё-таки высшее образование – это не услуга.
– А что же?
– Это гораздо шире. Это и воспитание, и формирование личности, и развитие культурных навыков, тяги к познанию… Услуги предоставляет прачечная. А университет даёт человеку образование, с которым в дальнейшем вся его жизнь будет связана. И термин «услуга» применительно к учёбе в высшем учебном заведении в России не приживётся.
– А мировые стандарты образования, определяемые Болонским соглашением? Должна ли Россия следовать этим стандартам или у неё и тут «особый путь»?
– Россия присоединилась к Болонскому соглашению. Но вокруг образовательных стандартов, выработанных в Болонье, до сих пор идёт дискуссия. Главное преимущество российской системы образования – фундаментальность подготовки. У нас единственная в мире образовательная система, которая не сразу нацелена на работодателя. Готовить специалиста для работодателя – значит сузить подготовку. А я сторонник фундаментальных знаний. Такому подходу к образованию меня учил великий академик Колмогоров. Он читал у нас лекции на мехмате, и я горжусь, что был его учеником. Так вот, он всегда говорил, что готовить узкого специалиста – это колоссальная ошибка. Надо давать широкие знания, а предметную специализацию выпускник вуза приобретёт в процессе работы. Причём сделает это скорее и успешнее, нежели тот, кто подготовлен узко. Потому что у человека, обладающего фундаментальными знаниями, есть база. Ему не придётся при смене технологии или заказа всё начинать с нуля, переучиваться.
– А двухуровневая подготовка, предполагающая бакалавриат и магистратуру, нам нужна?
– Мне кажется, к этому тоже надо подходить с осторожностью. Нельзя, чтобы были только бакалавры и магистры.
– Почему? Европейские студенты, например, получают в бакалавриате общее образование, а в магистратуре – специализацию. Разве нет в этом логики?
– Есть. Но у нас не всякий студент может позволить себе после четырёхлетнего обучения в бакалавриате ещё на два года пойти в магистратуру. Ну 20% станут магистрами. А остальные? Они получат четырёхлетнее образование, несравнимое по качеству с пятилетней подготовкой. Это же заведомое снижение планки. Поэтому Союз ректоров России настаивает, чтобы некоторые университеты получили право учить студентов пять лет. Речь идёт об инженерном направлении, о фундаментальных науках. Нельзя всё унифицировать. Должны быть возможности и для элитной подготовки.
– В какой-то момент вам пришлось выбирать между наукой и административной должностью. Это был трудный выбор?
– Очень трудный. Я года три фактически болел. Я был самым молодым профессором в университете, работал заместителем декана факультета. И меня призвали на высокую общественную работу… Вот с тех пор и совмещаю. Читаю лекции, веду семинары, руковожу курсовыми работами… Конечно, сейчас стало меньше времени на это. Но у меня есть очень известный семинар, общемосковский, на который приходят почти двести учёных. В МГУ ведь нельзя быть чистым администратором. Если ты не читаешь лекции, не ведёшь занятия, не печатаешь новые работы, не получаешь премии, не завоёвываешь гранты, то и в качестве ректора тебя перестают воспринимать. Слава Богу, я всё это делаю.
– Вы чему-нибудь научились у ваших учеников?
– У талантливых – многому. Это связано с профессией математика. Ставишь ученику задачу. И не знаешь сам, как решать. Порой даже нет времени подумать над этим. И вдруг ученик говорит: надо применить такой-то метод. И ты, как более опытный, начинаешь думать: подходит этот метод или не подходит? Выясняется, что подходит, что идея правильная.
– Что вы готовы простить своим студентам, а чего не прощаете?
– Прощаю всякие выходки, свойственные молодости. Скажем, был такой случай. Я пришёл читать лекцию по матанализу. Большая аудитория. Человек четыреста сидят. И только я подошёл к доске, взял в руку мел, как в меня полетел и ударился самолётик. А я уже ректором был. И разозлился ужасно. Говорю: «Кто?» Молчок. Ещё раз спрашиваю: «Кто?» Опять молчок. Но делать нечего, надо читать лекцию. В перерыве подходит парень, просит его извинить. Говорит: я, мол, просто решил пошутить, хотел обратить на себя внимание моих сокурсников. Такие вещи, конечно, надо прощать. И я прощаю.
– А чего не прощаете?
– Не прощаю предательства. Когда предают не ученики, а друзья. Именно друзья. Такое бывало.
– Вы себя узнаёте в нынешних студентах? Что общего между ними и вами в пору вашей молодости?
– Думаю, больше разного, чем общего. В мои студенческие годы мы недоедали. У студента был один костюм и одни ботинки на два или даже на три года. Мы ожидали от жизни всяких ударов и поэтому были более приспособлены к ней. Новое поколение, на мой взгляд, не столь закалено.
– Это новое поколение в каком-то смысле экзаменует вас? Какие экзамены сдаёт ректор МГУ своим студентам?
– Иногда очень серьёзные. Года полтора назад я встретился с десятью тысячами студентов. Это было после пожаров у нас в общежитии. И я в течение двух месяцев почти каждый день приходил в аудитории, отвечал на вопросы. То есть фактически держал экзамен. Я до сих пор храню эти вопросы в отдельной папке.
– От каких удовольствий в жизни вы могли бы отказаться, а от каких – нет?
– Я ни разу в жизни не отдыхал. Не был ни в санатории, ни в турпоездке. Единственное, от чего не могу отказаться, это мой сад на даче. У меня там 50 деревьев. Им уже четверть века. Вы не поверите, у меня до сих пор яблоки лежат прошлогодние. Не знаю, куда девать.