Версия для печати
Вернуться к списку

НЕАВТОРИТЕТНЫЕ УЧЁНЫЕ

В этом убеждён крупнейший российский физик и математик Виктор Маслов. Современное же общество сдвинулось в сторону гламура, при этом размывается культура, формируется спрос на развлечения и меняется моральный портрет нации.

Справка STRF.ru:

Маслов Виктор Павлович, один из крупнейших российских физиков и математиков, доктор физико-математических наук, профессор, академик РАН. Известный специалист в области математической физики, дифференциальных уравнений, функционального анализа, механики и квантовой физики. Участвовал в расчётах по аварийному блоку Чернобыльской АЭС, моделированию и прогнозированию экономической ситуации в России (1991 год). С начала 1990-х годов работал над использованием уравнений математической физики в экономике и финансовом анализе. В частности, спрогнозировал дефолт 1998 года в России, а ещё ранее — крах экономической и, как следствие, политической системы СССР. В 2008 году спрогнозировал крах американской (а с ней и мировой) финансовой системы. Автор более 500 научных работ, в том числе 11 монографий. Лауреат Ленинской и Государственных премий СССР и РФ, Демидовской премии и премии «Триумф».

Как Вы оцениваете состояние физико-математических наук в России сегодня и науки вообще?

— Когда-то Геринг спросил у Гильберта: «Как сейчас обстоит дело с математикой в Германии?». И Гильберт ему ответил: «А разве таковая в Германии ещё существует?». Не только в России, но и во всём мире ситуация с наукой гораздо хуже, чем она была раньше. Это связано с тем, что наука сейчас не приоритетна. Когда создавали атомную бомбу, учёный по статусу был почти как член правительства. Авторитет учёных был огромен. Это было связано с их острой востребованностью, с гонкой вооружений.

Что касается сегодняшней обстановки... Как-то я спросил у своей дочери (она в то время жила в Англии и работала в фирме Sun), почему бы ей не заниматься только наукой и преподаванием. А дочь мне ответила: «О чём ты говоришь?! Моя наставница в университете получает в пять раз меньше, чем я!». Такая не очень благоприятная для науки ситуация сейчас во всём мире — когда человек в фирме зарабатывает существенно больше, чем учёный. Кто действительно развивает науку — это Китай. Он делает это, в частности, за счёт Гонконга. В Гонконге и раньше заработок был огромный. Я знаю это, потому что накануне кризиса 1998 года, когда я выбирал, куда поехать с детьми — в Англию или в Гонконг (это было связано с особой системой школьного образования в этих двух странах), меня пригласили и та и другая. И сейчас крупные математики, которые уже достигли пенсионного возраста и могут в Америке, Англии и в Европе получать пенсию, которая там едва ли не такая же, как зарплата, едут в Гонконг или в Китай и там продолжают работать.

Если мы отвлечёмся от темы недостаточного финансирования и посмотрим, есть ли сегодня сильные научные школы, имена в физике, математике, я мог бы назвать Михаила Громова и Эдварда Виттена. Процент российских филдсовских лауреатов очень сильно вырос, но все они на постоянной работе за границей. Я могу сказать, что всё-таки это несравнимо с тем, что было в начале или середине ХХ века. Вот только что прекратилось финансирование школ крупных математиков, в том числе и моей школы, и если раньше у меня была возможность платить студентам хоть сколько-то, теперь и этого нет. Хотя и раньше это были такие гроши, что все мои ребята работали в разных фирмах. Абсолютно все! У них не было времени заниматься наукой — какая наука, если человек поздно приходит домой...

Что является приоритетом в обществе? Что выдаётся за главное? Спрос передвинулся в сторону гламура. Мы напоминаем Римскую империю тех времён, когда её граждане сильно предавались удовольствиям и зрелищам и общество было на грани катастрофы А что мешает зарабатывать на научной работе, самостоятельно продавая свои услуги, свою работу?

— Если учёный начинает продавать свой труд, то это уже менеджер. Я приветствую менеджеров — людей, которые умеют организовать учёных, раздобыть деньги и т. д. Менеджер — тоже личность очень важная. Но всё-таки это разные вещи. Учёный, который занимается непосредственно наукой (и только ею), пусть даже эта наука имеет прямые прикладные приложения, не может их продать сам. Если, конечно, он увлечён самой наукой, а не тем, как на ней заработать. Таких людей уже довольно мало, у нас в стране это в основном старые учёные, которые живут в нищете. Тут — как писал Волошин:

С каждым днём всё диче и всё глуше

Мертвенная цепенеет ночь.

Смрадный ветр, как свечи, жизни тушит:

Ни позвать, ни крикнуть, ни помочь.

Наука уже очень многих потеряла. Их никто особенно не поддерживает. Скажем, надо какому-то учёному поехать за рубеж и там сделать операцию — ведь никогда же Академия или какая-нибудь иная контора, связанная с учёными, не оплатит этого!

Но ведь такая ситуация не только у учёных. Вы говорите так, словно в других профессиях дело обстоит иначе...

— Совершенно верно. Таким образом учёные приравнены ко всем другим профессиям. Всем плохо — и учёным пусть будет плохо. Я начал с разговора Геринга и Гильберта. А ведь страшно подумать, если бы немцы развивали и поддерживали науку и вовремя создали атомное оружие! Так что очень хорошо, что подобные режимы поддерживают науку только на словах...

Все мои ребята работали в разных фирмах. Абсолютно все! У них не было времени заниматься наукой — какая наука, если человек поздно приходит домой… Сегодня нередко говорят, что не хватает сильных научных семинаров, на которых вырабатывались бы ориентиры для молодых. А что мешает организовывать семинары? От кого это зависит? От Личностей в науке?

— Нет. Это даже не от личностей зависит, а скорее от направлений, приоритетов в обществе. В 20-е годы, в голодающем обществе, такие направления были очень сильны. Масса народа ходила на лекции, к примеру, математика Николая Лузина. У него была огромная школа! А сейчас что является приоритетом в обществе, что выдаётся за главное? Спрос передвинулся в сторону гламура. В момент военной катастрофы был проведён парад в Москве. В момент финансовой — пирушка на крейсере «Аврора»... Посмотрите на моральное состояние общества. Оно сейчас другое. Оно напоминает общество времён Римской империи, когда римляне сильно предавались всяким удовольствиям и зрелищам, и империя была почти на грани катастрофы. Вопрос в том, кто для общества авторитет. Сегодня это — не учёные. Я знаю, что такое авторитет учёного по тому времени, когда я был академиком. А сейчас как раз момент, когда страна нуждается в них больше, чем в менеджерах и футболистах и даже воровских авторитетах.

Почему Вы говорите «был академиком»?

— Потому что тогда меня кто-то слушал. Я мог звонить министру, и если не заставал его, он мне перезванивал. Перед этим кризисом я пытался предупредить о нём, и не мог дозвониться не то что к руководству страны, а к человеку, который закончил мою кафедру.

Как Вы узнали о таком развитии событий?

— Это математика. Я рассчитал критическое число долгов США, и выяснил, что в ближайшее время должен разразиться кризис. Но вначале я пересмотрел уравнения фазового перехода в термодинамике с точки зрения математики и написал их в абстрактной форме. Оказалось, что это приводит к некоторой новой арифметике, приспособленной к экономическим расчётам.

В 1991 году я предупреждал, что будет катастрофа. За семь дней до путча я опубликовал статью в «Известиях», которая называлась «Как избежать полной катастрофы». Тогда меня не послушали, хотя Силаев и вызвал к себе. Я кричал, что — катастрофа, что не сегодня-завтра будет такой кризис, при котором страна развалится! Говорил, что надо делать, чтобы эту катастрофу предотвратить. Один из вариантов был такой, что надо отказаться от всех территорий, которые мы присоединили во время Второй мировой войны. Тогда Союз, возможно, сохранился бы. Я вспомнил этот сценарий в тот момент, когда Янукович прошёл в президенты Украины, а Львовская область захотела отделиться. Если бы отделили, то ситуация и для Львовской области и для остальной Украины была бы гораздо проще.

Я приветствую менеджеров — людей, которые умеют организовать учёных, раздобыть деньги. Это личности очень важные. Но учёный не может продавать сам. Если, конечно, он увлечён самой наукой, а не тем, как на ней заработать Но сказать об этом правителям невозможно. Я написал об этом тут же в журнал «Социологические исследования». Но было уже поздно. Отдать части Западной Украины и Белоруссии — это сложная штука, но математика сказала, что этот сценарий помогал по крайней мере сохранить остальную часть Союза. Хотя бы на приграничных областях провели бы референдум, выяснили бы, куда они хотят войти. А то прямо по границам отрезали, которые были совершенно случайными. Нелепо всё было... Как было сказать публике, что Союз распадётся? Кто это напечатает?! А я написал в «Новом мире», что компьютерные расчёты дают такое странное притяжение, что может распасться страна. Мы проиграли холодную войну, и тогда этого никто не сказал. Мы проиграли горячую войну в Афганистане, но сказать это вслух тоже было нельзя. О распаде Союза я написал мягко, я это знал. У меня лежали билеты в Америку на всю семью на всякий случай. Эти моменты математически просчитываются. И хотя тогда нужных действий не предприняли (как было поверить в развал страны?!), меня тогда хотя бы слушали.

Кризис 1998 года я так же просчитал и знал, что он наступит. Я даже продал свою дачу в Новодарьино, чтобы купить маленькую квартиру в Бристоле, куда и переехал с детьми. Потом, правда, вернулся, но дочь продолжила там учиться. И в 1998 году я тоже говорил в интервью, что положение катастрофическое и нужно срочно сделать в экономике такие-то вещи, но я никому не мог прозвониться и никто ничего не выслушал и не сделал, тем более что президент страны клятвенно заверял, что кризиса не будет.

И перед сегодняшним кризисом я звонил достаточно видному экономисту, с которым прекрасно был знаком (он был в своё время министром экономики), но он не отвечал, не перезвонил, и невозможно было что-то сказать, донести. Я послал ему емейл, из которого было понятно, что я серьёзные вещи говорю. Я снова продал всё, что только можно было, — свою квартиру на Арбате, на Староконюшенном переулке, которую я обожал, гараж, землю на Селигере, картину. Хотя после продажи дачи в 1998 году я очень сильно проиграл, потому что земля вздорожала безумно, но я всегда впадаю в панику перед кризисом, потому что у меня дети, я боюсь, что их выгонят с работы.

Вопрос в том, кто для нас авторитет. Сегодня это — не учёные. А сейчас как раз момент, когда страна нуждается в них больше, чем в менеджерах и футболистах и даже воровских авторитетах. Я могу сказать, как нужно поступать во время кризиса, чтобы минимизировать его последствия. Но как поступит руководство, я предсказать не могу. После кризиса 1998 года наше руководство поступило правильно, а я думал, что поступит «как всегда», и преждевременно продал дачу. С недвижимостью можно прогадать, но в такие моменты мне хочется спасать детей... А в нынешний кризис мои прогнозы совпали с действиями руководства Англии — я угадал, что плавающий процент по ипотеке будет падать. И действительно, ипотечный процент, который выплачивает моя дочь, упал более чем в два с половиной раза.

От математических законов уйти невозможно. Так, в 1990 году я предлагал ввести новую валюту. «Сверху» это не приняли, но она возникла стихийно «снизу» — в виде доллара. Недавно в своих интервью я говорил, что нужно переходить к многовалютной системе, то есть в известной степени к бартерному обмену. И на рынке московской недвижимости сегодня уже на 90 процентов совершается бартерный обмен.

С другой стороны, кризис можно рассчитать, но что будет из-за него, начнётся ли стрельба, как поведёт себя та или иная страна, правительства, Евросоюз, — это не угадаешь. Можно только сказать, что вот он приближается, кризис. Это вопрос экономический, просчитывается математически — фазовыми переходами. Вопрос в том, нужно ли это кому-нибудь, слышит ли хоть кто-нибудь. К кому у нас в стране сейчас прислушаются? К астрологам.

В 1991 году я кричал, что не сегодня-завтра страна развалится! Этот вопрос просчитывается математически — фазовыми переходами. Говорил, что надо отдать части Западной Украины и Белоруссии. Математика сказала, что этот сценарий помогал, по крайней мере, сохранить остальную часть Союза

Какую работу Вы ведёте сейчас, чем занимаетесь?

— Много пишу. Одно направление связано с экономикой, в частности, с взаимодействием между банковскими системами США и России. Другое направление близко к математике — термодинамика двухфазовых состояний.

Вы следите за работами Ваших учеников и коллег?

— У меня была армия учеников, когда я был заведующим кафедрой, когда ещё не был академиком. Не все остались, многие уехали за рубеж. Были достаточно сильные ребята. Сейчас по тем новым направлениям, которые я разработал, никого нет. Если есть, то это либо пожилые люди, либо те, кто не могут заниматься наукой, потому что у них семьи и надо зарабатывать.

Я могу сказать, как нужно поступать во время кризиса, чтобы минимизировать его последствия. Но как поступит руководство, я предсказать не могу. Вопрос в том, нужно ли это кому-нибудь. К кому у нас в стране сейчас прислушаются? К астрологам

У Вас большой опыт прикладных работ, в том числе по правительственным заданиям. Вы хорошо знаете, что такое связь науки с экономикой, с обществом. Насколько прочна эта связь сегодня в России?

Как Вы оцениваете степень использования в практической деятельности результатов работы наших учёных? Есть ли спрос на эти результаты и как его формировать?

— Когда мы вели работы, связанные с расчётами по аварийному блоку Чернобыльской АЭС, организовано всё было совершенно блестяще. Достаточно было утром сказать Адамову, главному инженеру Курчатовского института, что нужен такой-то научный эксперимент, чтоб понять, как поведёт себя этот завал, где взорвалась станция, как днём уже эксперимент был поставлен.

Мы что, способны блестяще организовать научную работу, только если война или катастрофа?

— Да. Пока гром не грянет, мужик не перекрестится.

А на что ориентироваться учёным между катастрофами? На какой заказ?

— Я не вижу такого заказа. Могу сказать, что у меня как раз такой характер, что я работаю по заказу. И сейчас эти заказы я делаю себе сам. Они касаются наноструктур, двухфазовых смесей, нефти и газа, то есть того, что сейчас абсолютно актуально. Я это знаю, и поэтому такие задачи ставлю и выполняю. Но чтобы кто-нибудь мне эти заказы давал или за них платил... Этого нет. И не будет, пока снова не грянет гром. Но не дай Бог, чтобы он грянул.