http://93.174.130.82/digest/showdnews.aspx?id=83f0ea8a-daa7-4024-9cdd-8b3829821300&print=1© 2024 Российская академия наук
...Обычно академик Давыдов становится директором Российского онкологического научного центра имени Н.Н. Блохина в три часа дня, когда возвращается из операционной. По собственному признанию, страшно не любит заниматься административными делами, но ради интересов общего дела готов подолгу доказывать чиновникам разных уровней прописные, казалось бы, истины, от которых зависит жизнь десятков тысяч пациентов. Свое умение принимать быстрые, жесткие решения Давыдов иной раз называет издержками профессии. В первую очередь он -хирург и в отличие от отечественных бюрократов привык считать жизнь на секунды, брать всю ответственность на себя. Себя он называет «оперирующим администратором, способным неплохо держать удар» (сказывается боксерская молодость).
— Михаил Иванович, в чем причины возникновения рака?
— Вначале он возникает как заболевание локальное, но в процессе дальнейшего развития поражает многие органы. На этом этапе болезнь приобретает фатальный характер. Сегодня доказано, что рак — это, по сути, поломка генома. При каких-то определенных условиях ломается здоровый механизм регуляции генов и возникают клетки, которые обладают колоссальной потенцией к размножению и, что самое главное, бесконтрольному прогрессированию. Эти клетки буквально берут в плен своих соседей. Опухолевая клетка теряет элементы сцепления с другими клетками, попадает в кровоток и внедряется в другие органы и ткани. Начинается опаснейший процесс метастазирования. Организм словно «забывает» о нормальных клетках и начинает изо всех сил питать клетки-убийцы. А иммунная система просто-напросто не «видит» опухолевые клетки, не распознает их. Значит, не включаются и мощнейшие механизмы защиты, существующие в каждом из нас. Мы пока не научили иммунную систему распознавать опухолевую клетку. Если ученым это удастся, то проблема лечения злокачественных образований будет решена.
— То есть организм справится с опухолью сам?
— Конечно! И таких примеров масса. Я оперировал молодую женщину, которой в Волгограде пересадили почку. После трансплантации врачи назначили пациентке курс супрессивной (подавляющей иммунитет) терапии, которая помогает уменьшить риск отторжения донорского органа. Вскоре в пересаженной почке начала стремительно развиваться опухоль. Она достигла громадных размеров, метастазы проникли в легкие, в подкожную клетчатку. Когда я убрал опухоль, мы отказались от супрессивной терапии, и вдруг метастазы стали бурно рассасываться! Поскольку злокачественное образование возникло в чужой почке, организм, распознав раковые клетки, на полную мощность включил систему иммунной защиты. Это тот уникальный случай, который позволяет сегодня утверждать, что, как только онкологи подскажут организму как распознавать собственные опухоли, он сможет сам справиться с недугом.
— Расшифровку генома человека называют одним из величайших научных открытий минувшего столетия. Когда генная терапия будет использоваться в онкологии?
— Генная инженерия сулит огромные перспективы, но делать точные прогнозы рано. Каждый конкретный ген, а их в организме человека 30 тысяч, одновременно задействован во многих комбинациях. За что отвечает каждый отдельно взятый ген, сказать сложно. За последние годы наметился известный бум клеточных технологий. Считается, что ввел шприцем вещество в клетку — и проблема решена, опухоль рассосалась. Черта с два. Клетка на молекулярном уровне получает от своих соседей колоссальное количество информации. Чтобы переработать и осмыслить эти информационные потоки, необходимы сверхмощные компьютеры, годы, а то и десятилетия исследований. Сегодня применять стволовые клетки можно лишь при трансплантации костного мозга и лечении гематологических синдромов. Все остальные успехи клеточной терапии, широко разрекламированные коммерсантами, весьма сомнительны. Подобные рассказы рассчитаны на слабых мозгом и душой людей.
- Смертность от рака занимает второе место после сердечно-сосудистых заболеваний. Причем число людей, пораженных опухолями, увеличивается год от года. С чем это связано?
— Среди врачей существует поговорка: каждый человек доживает до своего рака. Наши предки жили довольно мало, уходили из жизни в том возрасте, когда вероятность возникновения опухолей невысока. Сейчас население развитых стран стремительно стареет. По мере удлинения сроков жизни возможность заболеть раком становится куда более вероятной. Человек с возрастом приобретает массу хронических заболеваний, начинает давать сбои иммунная система, создается благоприятная почва для развития онкологических заболеваний.
Свой вклад вносит и все ухудшающаяся экологическая обстановка, пристрастие к различным пагубным порокам — пьянству, курению. Если выкуривать по 20 сигарет в день, то вероятность заболеть раком легкого вырастает в 20 раз.
— Можно ли утверждать, что на первое место выходят социальные факторы?
— Онкология — дисциплина социально зависимая. Например, относительное число заболевших раком в США и России примерно одинаково, но мы ближе по заболеваемости к чернокожему населению Америки, чей уровень жизни традиционно ниже. Существуют и профессиональные онкологические заболевания. Рабочие горячих цехов металлургических заводов традиционно страдают раком легкого, занятые в производстве химических красителей нередко получают рак мочевого пузыря. К группе риска мы относим и сотрудников автоинспекции, которым по долгу службы приходится часами регулировать движение на загазованных магистралях. Содержащийся в выхлопных газах бензопирен — это сильнейший канцероген, вызывающий рак легкого. Кстати, в некоторых странах дорожным полицейским выдают противогазы.
Во многом статистика заболеваемости зависит и от народных традиций. Например, в Туркмении, где столетиями считается, что, если чай не кипит во рту, это не чай, широко распространен рак пищевода. Характерное для всех народов Центральной Азии пристрастие к жевательной массе кустарного производства — насу — приводит к массовым онкологическим заболеваниям полости рта. Стремление многих соотечественников приобрести модный бронзовый загар нередко оборачивается меланомой — раком кожи.
— Диагноз — это смертный приговор?
— Люди просто не знают или не хотят знать, что на сегодняшний день онкология — одна из самых бурно развивающихся медицинских дисциплин, неблагоприятный диагноз перестал быть смертным приговором. Сегодня врачи научились лечить рак.
— Любой рак?
— Любой. Проблема сегодня — своевременно выявить болезнь. За последние десятилетия разработана масса эффективных методик лечения, появились действенные препараты. Вовремя обратившиеся к нам пациенты живут по 10—20 лет, заводят детей. Все упирается в проблему ранней диагностики. Как бы ни ругали существовавшую в советские времена систему практически принудительной диспансеризации, профилактических осмотров, она иногда помогала распознавать рак в самом начале развития недуга. Пациентов с неясным диагнозом терапевты направляли к онкологам, это позволило спасти сотни тысяч жизней. Призванные выявлять туберкулез флюорографические обследования помогали обнаружить периферические опухоли. А современная диагностическая аппаратура обладает куда большими возможностями.
— Но ведь ее не хватает. На оснащение медицинских центров чудесами техники традиционно нет денег...
— Нет четко выверенной социальной политики. Страны, которые реально проводят в жизнь лозунг «Здоровье нации», все-таки занимаются этим вопросом и выделяют достаточное количество средств. Всем ясно, что ранняя диагностика, в конечном счете, обходится куда дешевле, чем лечение запущенных форм рака. Да, широко распространенное в Японии, Южной Корее, других странах обследование на мультиспиральных электронных томографах, от которых не скрыться ни одной опухоли, стоит недешево — около 900 долларов. Для подавляющего большинства россиян это астрономическая сумма. Но платить за такое обследование должно государство. Онкология — весьма дорогой раздел медицины. Например, есть препараты, одна инъекция одной ампулы которых стоит 1, 5 тысячи долларов. А курс предусматривает полтора десятка инъекций. Иным пациентам необходимо пройти его 5—7 раз. Вот и посчитайте. Я уже не говорю о стоимости лечения вообще. В странах Евросоюза простейшая онкологическая операция стоит 100—150 тысяч евро. Мы ее делаем бесплатно.
— Лекарственные препараты приходится, как правило, закупать за рубежом по запредельным ценам. Удастся ли наладить собственное производство?
— Надеюсь, если, конечно, будет финансовая помощь со стороны государства. У себя в РОНЦ мы разработали проект специального цеха, намерены развернуть там выпуск так называемых генериков — отечественных аналогов импортных препаратов. Есть и свой задел в фармакологии, специалистами центра создано немало интересных новинок. Они будут стоить в несколько раз дешевле импортных. Главное — наладить производство, а в перспективе — создать в стране нормальную современную фармацевтическую промышленность. Иначе так и будем сидеть на импортной «игле».
- РОНЦ имени академика Н.Н. Блохина — крупнейший в Европе. И если бы не тяжелый недуг покойной супруги председателя Совета Министров СССРА.Н. Косыгина, создание такого центра отложили бы на долгие годы?
— Действительно, жена Косыгина умерла от рака желудка, оперировал сам Н.Н. Блохин. Но болезнь была слишком запущена. Говорят, уже на смертном одре она взяла слово, что муж построит современный онкологический институт, который помог бы сотням тысяч больных. И когда Блохин направил письмо на имя Косыгина с просьбой организовать институт на 400 коек, тот написал, что советским людям нужны не только научные исследования, но и высококвалифицированная медицинская помощь. Своей рукой зачеркнул число 400 и указал — 1000. Теперь у нас 1100 коек. И за 30 лет существования центр ни разу не останавливался, ни на один день. В отличие от многих институтов, которые на лето закрываются, у нас это просто невозможно. В центре ежедневно 7—8 тысяч посетителей. Если я хотя бы на неделю прекращу прием пациентов, то толпа с транспарантами пойдет к Кремлю.
— Отечественная медицинская промышленность практически прекратила свое существование, высокотехнологичное оборудование закупают за рубежом. Вы как академик Российской академии наук можете назвать хоть несколько разработок, созданных под руководством коллег-академиков, которые жизненно необходимы РОНЦ?
— Увы, львиная доля отечественной аппаратуры неконкурентоспособна. У многих институтов РАН несколько другая направленность, они отдают приоритет работам в области обороноспособности страны, а отнюдь не медицины. Существует много интересных, талантливых, самобытных разработок, но для современных научных исследований они не пригодны. Аппаратура ни в какое сравнение не идет с мировыми стандартами. Проверено личной практикой. Мы закупаем в основном импортное оборудование. И для лучевой терапии, и для диагностики. Конечно, плохо, что приходится закупать импортные установки, оплачивать еще и сервисное обслуживание, запчасти, расходные материалы, но техники подобного класса в России пока не создано. Появится — купим.
— Но кто вложит деньги в ее разработку и производство? Товар, что называется, штучный. Для инвестора куда выгоднее открыть стоматологический кабинет, салон красоты, клинику пластической хирургии.
— Если мы говорим об онкологической службе, то иных, чем казенные, инвестиций здесь не предвидится. И не должно их быть. Иные идеологи платной медицины чуть ли не в открытую предлагают брать деньги с больных людей. Но эффективность лечения на крайне запущенных стадиях рака пока невысока. О какой инвестиционной привлекательности здесь может идти речь? Да, среди состоятельных россиян наверняка найдутся люди, готовые платить за лечение сотни тысяч и миллионы долларов. Но ведь речь идет о здоровье всего народа! Онкология — это государственная проблема, руководство всех развитых стран это прекрасно понимает.
В США указами вступившего во власть президента назначаются не только директора известных на весь мир Центрального разведывательного управления, Федерального бюро расследований, Агентства национальной безопасности, но и директор Национального противоракового центра.
— Считаете, что главный онколог страны должен назначаться указом президента?
— Необходимо создать федеральную онкологическую службу, за работу которой отвечал бы не Минздрав (это ведомство никогда ни за что не отвечало), а обладающий определенными полномочиями конкретный руководитель, координирующий работу региональных центров. На нем персональная ответственность за внедрение единых проверенных практикой технологий, контроль за качеством и применение современных методов лечения, за адекватное финансирование. Черт возьми, готовясь к сложной операции, врач-онколог часто должен посоветоваться со своими коллегами, позвонить в Москву, в Санкт-Петербург! Увы, во многих больницах заветную междугородную «восьмерку» со служебного телефона набрать нельзя — отключена за неуплату либо просто заблокирована. Если подотчетную президенту вертикаль власти удалось создать в системе государственного управления, в силовых структурах, что мешает использовать накопленный опыт в онкологии?
Этого пока не предвидится. Здравоохранение в регионах финансируется из региональных бюджетов. А кто платит, тот заказывает музыку, как в бардаке. Никто не хочет понять, что от онкологических заболеваний в мире погибают два человека в минуту. Точнее, один труп в 32 секунды. Причем речь идет только об официально подтвержденных врачами случаях. При этом многие скончавшиеся — дети. Спасать обреченных на смерть детей — наша повседневная работа. Но ею мало кто интересуется.
— После очередной встречи с очередным чиновником у вас руки во время операции не трясутся?
— Нет, сказывается боксерская и хирургическая подготовка, служба в Воздушно-десантных войсках, все уравновешено. Здесь ведь одно из двух: либо, вооружившись скальпелем, спасаешь жизнь человеку, либо раздумываешь о перспективах общения с вышестоящим чиновником. Я всегда выбираю первое.
— Судя по объявлениям, прикрепленным у входа в РОНЦ, онкологические заболевания можно лечить и знахарскими методами...
— Обман чистой воды. До сих пор ни одного вылеченного знахарем больного ни я, ни мои зарубежные коллеги не видели. Шарлатаны, спекулирующие на чужом горе, — это трагедия национального масштаба.
Многие больные приходят с запущенной формой рака именно потому, что в течение долгого времени занимались лечением у колдунов и знахарей. Думаю, что примерно половина онкологических больных пытается пролечиться вначале у знахарей.
— А потом приходят к вам?
— Если у пациента закончились деньги, очеред-ной знахарь моментально откажет ему в своих услугах. Сошлется на «божью волю», на расположение планет
— не время, мол, рак лечить. Тогда пациент обращается к настоящим врачам. И тут выясняется, что уже слишком поздно...
— Вы администратор или хирург?
— Я хирург, поэтому легко переношу административные перегрузки. Администрирование абсолютно не мешает мне в хирургии. С утра я даю команды, выполнять которые необходимо. Из операционной выхожу в три часа дня и начинаю работать администратором. Но при этом меня раз 5—6 вызовут посмотреть тяжелых больных. И тут я включаюсь как консультант, хирург, профессионал. В центре меня больше уважают как хирурга, а не как директора. Доктор зайдет ко мне посоветоваться о больном, и мне это греет душу, потому что я чувствую себя нужным.
***
ДАВЫДОВ Михаил Иванович Родился 11 октября 1947 года в г. Конотоп (УССР).
Служил в Воздушно-десантных войсках.
Окончил 1-й Московский медицинский институт имени И.М. Сеченова.
Президент Российской академии медицинских наук, возглавляет Российский онкологический научный центр имени академика Н.Н. Блохина, академик Российской академии наук.