Версия для печати
Вернуться к списку

ФАБРИКА МЫСЛИ № 34

В Мировом банке и в ООН недавно состоялась презентация ежегодного мирового рейтинга наиболее компетентных международно-политических и социально-экономических аналитических центров мира (The Global Go-To Think Tanks Index). Ранжирование проводится в рамках программы международных исследований Университета Пенсильвании (США) в ходе опроса нескольких тысяч ученых, экспертов и журналистов. Рейтинг составляется на основе более чем двух десятков критериев. Институт мировой экономики и международных отношений Российской академии наук (ИМЭМО РАН) пятый год подряд занимает ведущие позиции в этом международном сравнении. В наиболее престижной номинации «Ведущие мировые (американские и неамериканские) интеллектуальные центры» ИМЭМО занял 34-е место из 150. Институт стал одной из четырех вошедших в данный рейтинг российских организаций и единственным из академических институтов РАН. Об особенностях составления этого рейтинга мировых «фабрик мысли», о функциях этих организаций в современном обществе в беседе с заместителем главного редактора «НГ» Андреем ВАГАНОВЫМ рассказывают академик Александр ДЫНКИН, директор ИМЭМО РАН, и Алексей КУЗНЕЦОВ, член-корреспондент РАН, руководитель Центра европейских исследований ИМЭМО РАН.

– Александр Александрович, Алексей Владимирович, начать хотелось бы вот с какого вопроса. ИМЭМО с 2008 года попадает в рейтинг ведущих международно-политических и социально-экономических аналитических центров мира – The Global Go-To Think Tanks Index. А что такое произошло в 2007–2008 годах, что вас вдруг заметили, как вы оказались в этих «сетях»? Может быть, было какое-то знаменательное событие в жизни института?

А. Дынкин: Если на то пошло, то это было событие в жизни Университета Пенсильвании. По-моему, как раз в 2007 году у них открылась программа по разработке этого рейтинга. То есть мы с самого начала попали в их поле зрения. Поэтому повторяю, это – скорее событие у них, а не у нас.

А. Кузнецов: Как я потом выяснил, Университет Пенсильвании лет 15—20 изучал эту тему сугубо на научном уровне. В итоге они получили бюджет в рамках программы международных исследований. А у нас случилось то, что в 2006 году пришел новый директор ИМЭМО.

А. Дынкин: Действительно, у них давно была программа исследований Think Tanks – их роль в мире, их географическое распределение, специализация. Они пытались изучать их роль в обществе, в мире. Ну и когда они созрели до публикации рейтинга, мы там и оказались.

– В докладе, посвященном последнему рейтингу, исследователи из Университета Пенсильвании дают весьма развернутое определение, что такое Think Tanks. Этому посвящен целый параграф. А как вы понимаете: что такое Think Tanks? Что это за «фабрики мысли»?

А. Дынкин: Для нас это понятная вещь, хотя мы и не задумывались никогда об этом с точки зрения определений. Тут самое место вспомнить предысторию.

Нашему институту в 2016 году исполнится 60 лет. Его создал Никита Сергеевич Хрущев. Почему он его создал? Простая вещь. Когда Хрущев решил как-то открыться миру, он почувствовал, что информации о внешнем мире, которую он получал по каналам МИДа и разведки, ему недостаточно. И это понятно, потому что и МИД, и разведка – это государственные ведомства, которые не всегда, но стремятся каким-то образом уловить то, что начальство ожидает от них. Хрущеву же хотелось третьего источника с неким научным анализом этой информации. И тогда решено было создать Институт мировой экономики и международных отношений в структуре Академии наук СССР.

Вообще Think Tanks – это англосаксонская традиция. Первые из них родились еще в начале ХХ века. После 1980-х произошел буквально взрыв рождения «фабрик мысли»: 31 процент всех «фабрик мысли» возник между 1980 и 1990 годами. Я знаю, что даже в Афганистане есть два Think Tanks.

Как бы я определил, что такое Think Tanks, каковы их отличительные черты. Во-первых, это многофункциональность. То есть Think Tank не может концентрироваться на какой-то одной теме. Во-вторых, определенная независимость. Если бы мы были в системе МИДа, например, это была бы совсем другая организация. То, что мы находимся в системе Российской академии наук – это обеспечивает для нас некую дистанцию и независимость наших оценок. В-третьих, хороший международный Think Tank всегда ориентирован на национальные интересы своей страны.

Главная задача Think Tanks, на мой взгляд, это не только создавать какое-то новое знание, добавленную стоимость в научном исследовании, но и транслировать это знание в общество и на уровень лиц, принимающих политические решения. Университетский профессор может опубликовать книгу, статью – и на этом успокоиться. Это нормально. Для Think Tanks важно транслировать свои выводы, результаты исследований в общество и в политический класс.

– Я вычитал где-то полушутливое, полусерьезное определение: «Рейтинг – это валюта в коммуникативном пространстве; главная функция рейтинга – провокация».

А.Дынкин: Слово «провокация» мне не близко. Потому что возникает большое количество квази Think Tanks, которые обслуживают либо какую-то одну идеологию, либо какие-то бизнес-интересы, либо решают определенную задачу в интересах группы людей. У нас в стране полно примеров таких Think Tanks…

Действительно, есть такие Think Tanks, которые, что называется – one man show, возглавляются каким-то бойким человеком, создающим на этой провокации себе пиар. Можно, например, опубликовать в одной из федеральных газет прогноз, что через три квартала США развалятся на части. И этим обратить на себя внимание. Другой «человек – Think Tank» может опубликовать призыв к тому, чтобы Россия в следующий четверг вступила в НАТО. И все об этом говорят…

Мы этим не занимаемся. Мы стараемся быть серьезной экспертной организацией. Наши выводы базируются на детальных статистических расчетах, знании самой современной теории, наконец на многочисленных и продолжительных семинарах, где проверяются те или иные результаты. В этом наше отличие и, видимо, это понимают за рубежом.

– Кстати, составители рейтинга пишут, что «не относятся к Think Tanks организации, созданные ad hoc», то есть по конкретному поводу.

А.Кузнецов: Я бы не сказал, что рейтинг Университета Пенсильвании провокативный. Если мы посмотрим на страны, где «фабрик мысли» много и они давно существуют, то там неожиданностей, в общем-то нет? По Западной Европе, по Америке – может быть, мы бы и поменяли местами кого-то, но набор примерно один и тот же. И это в отличие, например, от университетских рейтингов. Вот где идет провокация! Но там четко понятно, что вузы борются за клиентов. Там возможна ситуация, когда кого-то неожиданно либо «топят», либо «вытаскивают». Чистая провокация. В нашем же случае достаточно закономерные результаты.

– Зачем нужны рейтинги в развитой рыночной экономике – понятно: чтобы капитализировать свой интеллектуальный потенциал, превратить его в дивиденды, даже в материальном смысле слова. А вот вам, вашему институту, что дает попадание в такие рейтинги, кроме морального удовлетворения?

Алексей Кузнецов: «По экологии и здравоохранению у нас действительно провал».

А.Дынкин: Моральное удовлетворение – это тоже важная вещь. Когда я на ученом совете ИМЭМО объявляю о нашем месте в рейтинге Think Tanks, вижу, что люди довольны и им приятно, что их работу кто-то адекватно оценивает.

Когда я, как член президиума президентского Совета по науке и образованию, выступал на заседании этого совета, я сказал президенту, что у меня институт устойчиво занимает высшие строчки в рейтингах, а сотрудники, грубо говоря, ничего с этого не имеют. Я проводил мысль, что в науке хорошо бы выделять некие центры превосходства.

Но в целом я не вижу пока прямой связи между нашим положением в рейтинге и капитализацией нашего интеллектуального потенциала. Хотя, мы, конечно, боремся за контракты, гранты, за проекты вне бюджета. И факт нашего высокого положения в международном рейтинге, конечно, помогает в этой конкуренции.

– Вот и составители рейтинга насчитали в России 122 Think Tanks. То есть конкурентное поле существует…

А.Дынкин: Их больше на самом деле, чем 122. Конкурентное поле действительно большое. И конкуренция не всегда, что называется, fair – чистая.

– Как бы там ни было, но Московский центр Карнеги вас немного обошел: в генеральном рейтинге он на 29-м месте. Я это отмечаю не для того, чтобы столкнуть вас лбами. Просто это лишний раз подчеркивает, что составители рейтинга использовали независимые критерии.

А.Дынкин: Рейтинг составляется на основе более чем двух десятков критериев. Среди них профессиональный уровень экспертов и ученых, академическая репутация (официальный статус, публикационная активность, цитируемость), бюджет, репутация в СМИ, степень взаимозависимости между проводимыми исследованиями и влиянием на общество и политическую элиту, в том числе на официальных лиц, ответственных за принятие решений в экономике, политике и социальной сфере. Надо понимать, что в Центре Карнеги – перфектная система организации труда. Там каждый научный сотрудник имеет классного помощника, который занимается поиском литературы, организацией встреч и прочее. У них лучшие и очень дорогие базы данных. Это очень важно. У нас, в ИМЭМО, это обеспечить невозможно. Зарплата там в четыре-пять раз выше, чем у нас. У них большие инвестиции в сайт, один из лучших аналитических сайтов. Мы не можем себе этого позволить, так как не можем нанять системного администратора за 10 тысяч долларов в месяц... Но Московский центр Карнеги нельзя атрибутировать как российский центр. Это все-таки подразделение американского Тhink Тank. Если вы обратите внимание на региональный рейтинг по Ближнему Востоку и Северной Африке, то там на первом месте – тоже Центр Карнеги в Бейруте.

– Тем не менее в отличие от международных университетских рейтингов, где российские университеты в сотню не попадают, вы в рейтинге Think Tanks очень прилично выглядите. И не только вы, но и некоторые другие российские Think Tanks. Чем вы объясните этот парадокс? Почему-то наши университетские «фабрики мысли» не срабатывают, в том же МГУ имени Ломоносова, например.

А.Дынкин: Прежде всего у нас есть научная школа международных исследований, которая сложилась и развивается несколько десятков лет. Ни в одном университете этого нет. Последние несколько лет академик Евгений Примаков – мировой авторитет в этой сфере – уделяет много времени ИМЭМО, является научным руководителем недавно созданного Центра ситуационного анализа. Пожалуй, сегодня в мире осталось два непререкаемых авторитета – Евгений Примаков и Генри Киссинджер. Сильно укрепил прикладной аспект нашей работы член дирекции ИМЭМО генерал армии Трубников – уникальный специалист по Юго-Восточной Азии, проблемам безопасности. Членом ученого совета является Игорь Иванов, один из заместителей секретаря Совета безопасности РФ. На полную мощность работают такие известные ученые, как Иванова, Королев, Барановский, Михеев, Гонтмахер, Арбатов, Чуфрин, Жуков, Косолапов и многие другие. Выросли серьезные молодые исследователи, уже сделавшие себе имя. Алексей Кузнецов – самый молодой член-корреспондент РАН. Молодой доктор экономических наук Сергей Афонцев в 2012 году стал лауреатом премии Российской академии наук имени Варги. За последние несколько лет монографии пяти наших сотрудников – Екатерины Степановой, Алексея Кузнецова, Федора Войтоловского, Елизаветы Громогласовой и Сергея Уткина – были удостоены медалей РАН для молодых ученых. Молодежь ИМЭМО регулярно выигрывает в большой конкуренции президентские гранты. Монография кандидата политических наук Виктории Журавлевой «Перетягивание каната власти: взаимодействие президента и Конгресса США» вошла в short-list на присуждение молодежной премии президента РФ в области науки и инноваций. Такой вот, пафосно говоря, сплав.

Кто хорошо начал заниматься в последнее время научными исследованиями в той области, о которой мы сегодня говорим, – это Московский государственный институт международных отношений. Они резко прибавили, поняв важность этой работы. Но все-таки преподавание и аналитика, экспертиза – это немножко разные вещи.

Я понимаю трудности российских университетов. Попасть в рейтинг ведущих университетов гораздо сложнее, чем, например, в рейтинг лучших институтов физического профиля. У физиков можно выбрать хорошо понятные критерии – число публикаций, научные результаты… Для университетов сложнее формализовать критерии эффективной работы.

Я считаю, что в области international studies – международные экономические, политические, социальные и военно-стратегические исследования – мы абсолютно находимся на переднем крае. И это признано.

А.Кузнецов: С теми же вузами, мне кажется, надо учитывать и тот факт, что в России традиционно наука концентрировалась в исследовательских организациях. В вузах скорее акцент делался на технические науки. Тот же МГУ известен в естественных дисциплинах, но отнюдь не в общественно-гуманитарных.

– И это при том, что за последние 20 лет я могу с ходу припомнить только один-два вновь созданных факультета естественно-научного профиля (фундаментальной медицины и кафедра биоинженерии на биофаке). Все остальное – не меньше десятка, наверное, – социально-экономические факультеты и подразделения.

А.Кузнецов: Это во многом дань моде. Я сам выпускник МГУ. И могу сказать, что большинство выпускников университета с болью смотрят на то, что там сейчас происходит. Подавляющее большинство новых подразделений сильно проигрывает классическим университетским факультетам. Чудес не бывает. На пустом месте создать новую научную школу невозможно.

– Не походит ли этот пенсильванский рейтинг международно-политических и социально-экономических аналитических центров мира на некоторую беспроигрышную лотерею? 38 номинаций – тут хочешь не хочешь попадешь в какую-нибудь. Все остаются с выигрышем.

А.Дынкин: Ну это как посмотреть. Из 6 тысяч Think Tanks отсеять полторы тысячи, а потом из них отобрать топ – 150 абсолютных «чемпионов» – это серьезный фильтр.

А.Кузнецов: Надо учитывать еще один аспект. Почему так широко забрасывается сеть составителями The Global Go-To Think Tanks Index? – Чтобы посмотреть новые тенденции. Ведь, если выбрать топ-10, особенно когда они сидят в США, всей объемной, глобальной картины не получишь. Но большое достижение составителей данного рейтинга, я считаю, что они отдельно делают рейтинг неамериканских Think Tanks. И уже потом стыкуют его с американским.

А.Дынкин: Если брать динамику за годы, что делается этот рейтинг, то, конечно, очень сильно прибавили китайцы. И это видно, когда ездишь в Китай, насколько сильно страна продвинулась в этих исследованиях – социально-экономического и военно-стратегического плана. И, конечно, у них это все очень серьезно финансируется.

– Не могли бы вы рассказать о лидере рейтинга – Brookings Institution. Что это за организация?

А.Дынкин: Эта организация базируется в Вашингтоне. Надо сказать, что это очень престижное место работы. Что неудивительно: у сотрудников зарплата выше университетских профессоров в США. Изначально считалось, что этот институт ориентирован на Демократическую партию. Сейчас его директор Строуб Тэлботт. Там работают блестящие экономисты. Например, классик экономических исследований Барри Босуорд. У них великолепные политологи. У них заказы – и государственные, и корпоративные.

Что очень важно – и мы в этом от них драматически отличаемся – у них есть мощный эндаумент, на который они могут жить и развиваться, достаточно свободно выбирая направления своих исследований.

Менее известный у нас, но тоже очень сильный институт – American Enterprise, который ориентирован на Республиканскую партию.

А.Кузнецов: Чем еще выделяется Брукингский институт, хотя и не он один, – очень широкая повестка. Некоторые европейские институты, в том числе из-за нехватки финансирования, жалуются на то, что им приходится сворачивать некоторые исследования, которые в принципе нужны, но сегодня за это денег не платят.

А.Дынкин: Я был в Университете Пенсильвании в мае прошлого года. Там проводился так называемый саммит директоров Think Tanks из топ-30. И действительно, большинство директоров жаловались на сокращающиеся бюджеты. Но главное – на дефицит кадров.

В чем уникальность идеального сотрудника? Первое – он должен уметь анализировать мировую динамику, тренды на уровне университетского профессора. Он должен писать как журналист – хорошо, быстро и понятно. Он должен обладать качествами дипломата, потому что надо уметь отстоять свою позицию среди других экспертов при работе по так называемому второму треку, то есть негосударственному. И наконец, может быть, самое сложное – сотрудник Think Tank должен быть отчасти бизнесменом: ему приходится заниматься fundraising, собирать заказы. Это очень сложно – сочетать такие разные качества в одном человеке. Но у нас в институте такие люди есть!

– Мне вот что бросилось в глаза при просмотре рейтинга Global Think Tanks. Отсутствие российских «фабрик мысли» или очень-очень дальние позиции по некоторым категориям: «Окружающая среда», «Политика в здравоохранении», «Энергетика и ресурсы», «Наука и технологии»… Вроде бы для страны это самые чувствительные темы, а по крайней мере из-за рубежа не чувствуют, что в России эти проблемы исследуются.

А.Кузнецов: По энергетике – в меньшей степени, но тоже не блестяще. Есть отдельные хорошие специалисты, но, видимо, они не привлекли внимания ни зарубежных экспертов, ни журналистов. Здесь явно не хватает контактов с внешней средой.

– В двух номинациях – «Ведущие мировые исследовательские центры, подготовившие в 2011–2012 годах и получившие широкую известность политические исследования/доклады» и «Ведущие мировые научные центры, осуществляющие авторитетные исследовательские проекты, ориентированные на выработку политических решений» – ИМЭМО очень хорошо котируется (соответственно 19-е и 42-е места). Причем это как раз достаточно узкие номинации – всего 60 Think Tanks. А собственно, о каких исследованиях идет речь?

А.Дынкин: Я думаю, что таковых было два. «Стратегический глобальный прогноз 2030» вызвал большой интерес. И этот продукт абсолютно конкурентоспособный, с успехом был представлен на серьезных международных конференциях. Он был немедленно переведен на корейский язык. Сейчас эта работа выходит на китайском и английском.

А вторая работа – EASI. Это был большой двухлетний проект – Евро-атлантическая инициатива в области безопасности. Мы как раз выполняли его вместе с Центром Карнеги, но на базе российского финансирования, с участием известных американских и европейских экспертов (например, сопредседателем комиссии EASI от России был Игорь Иванов, от ЕС был Вольфганг Ишингер, от США – сенатор Нанн). Эта работа посвящена анализу вопросов безопасности, экономики, энергетики, гуманитарным аспектам… То есть практически всем сферам безопасности. Идея была – попытаться рассмотреть проблемы безопасности евро-атлантики в широком смысле слова – от Ванкувера до Владивостока. Этот доклад был представлен в феврале прошлого года на Мюнхенской конференции по безопасности, и его все цитировали: и Сергей Лавров, и Ангела Меркель, и Хиллари Клинтон. Это была заметная работа.

– Вы готовите такие капитальные, фундаментальные исследования. А вы чувствуете, что это востребовано «людьми, принимающими решения»? Существуют ли формализованные каналы передачи (доведения) ваших исследований до уровня, на котором принимаются политические решения? Вот вы сказали, что «Прогноз 2030» заметили в Пенсильвании. А в России?

А.Дынкин: Прежде чем мы выпустили это исследование, оно было на столах у помощников президента и премьера. Мы получили благодарственные письма за это исследование. Дальше я не берусь комментировать, как использовались его результаты.

По поводу «формализованных каналов доведения» – все очень индивидуально и сильно зависит от конкретных людей. Помогает то, что я член президиума президентских советов по науке и образованию, по экономике. Мы постоянно в контакте с помощниками президента, аппаратом администрации президента. Кроме того, регулярно встречаюсь с Сергеем Лавровым в рамках Научного совета при министре иностранных дел. То есть до министра мне достаточно просто доводить какие-то наши результаты. И существует встречный поток вопросов, запросов. В зависимости от темы, когда мы проводим в ИМЭМО свои ученые советы, всегда присутствуют начальники департаментов МИДа, иногда – заместители министра. Мы живем в плотном коммуникационном контакте.

То же самое могу сказать про министра экономического развития Андрея Белоусова, который очень интересуется нашими работами. Мы ему регулярно посылаем наши публикации. То же самое – с Министерством обороны, то же самое – с Советом безопасности. Но все эти отношения надо выстраивать.

То есть мой ответ: формализованного канала нет; но у разных организаций – свои каналы.

Вообще в мире, когда мы говорим о «мягкой силе», роль Think Tanks заметно вырастает. И качество этих Think Tanks становится важной частью мягкой силы страны. Think Tanks – это фабрики идей. И это очень важно. XXI век будет веком конкуренции идей.